Предисловие
Говорят, что внутри каждого человека есть Вселенная, наполненная светом и тьмой, порядком и хаосом, добром и злом, реальностью и фантазиями, словно это части одного целого… Только в древних легендах добро и зло сражаются за безоговорочное господство. На самом деле всё проходит внутри. Внутри каждого человека. И каждый из людей сражается сам с собой, чтобы отличить добро от зла, любовь от ненависти, жизнь от смерти.... А глаза - это путь во Вселенную.
Она уникальна, удивительна, неповторима. Там есть звёзды – это наши мечты, желания, мысли. Мы видим свет звёзд, и нас манят искры надежд светлых помыслов, находясь в предвкушении счастья и любви, добра и мира. Люди светятся изнутри от мерцания внутренних звёзд. Любовь зажигает эти звёзды, и вся Вселенная наполняется божественным светом, даря силы верить в чудеса и жить по земным законам. Любовь проникает в глаза и уже влюблённый взгляд легко уловить в лёгком прищуре и немой улыбке. Глаза сияют любовью и показывают дорогу в свою Вселенную, усыпая путь лепестками красных роз. Глаза, наполненные любовью, обволакивают мягким теплом, словно пушистый плед обнимает плечи в морозные вечера. Они разговаривают беззвучно, лишь изредка загадочно улыбаются. Любовь смотрит сверкающими глазами, распахнув миру свою Вселенную. Глаза наполняют всё вокруг цветами, даря массу необыкновенных тёплых ощущений от прикосновений к свету.
Но эти же глаза могут увидеть край Вселенной и почувствовать боль умирающих звёзд. В этой сокровенной тьме чёрные дыры творят своё ремесло, увлекая в мрачную бездну наши страхи, тревоги, то, что мы пытаемся спрятать в потаённых уголках души, и ликуют над человеческими муками совести. Тьма поглощает тело и разум, тянет в свои глубины и не оставляет больше ничего, кроме телесной боли и едкой радости за совершённое зло. Исчезают звуки, гаснут мысли. И вся сила и ярость злых творений накрывается лёгким саваном тьмы. И тогда грехи становятся смыслом жизни, истребляя созданные им же пороки, в надежде найти огонь, идущий из самого жерла создателя тьмы. Тьма увлекает бесконечностью, безжалостно уничтожая тех, кто несёт в себе отраву. Только глаза являются немым свидетелем предосудительных деяний и нечеловеческих бесчинств. Глаза излучают злобу, ненависть и жажду мести, наполняясь неистовым отвращением, заставляя стынуть в жилах кровь. Взгляд тьмы, поглотившей душу, пугает и отталкивает, вызывая отвращение от безмолвного прикосновения, словно тысячи мерзких тварей устремились поглотить тело.
И эта вечная борьба света и тьмы сохраняет шаткое равновесие души. Смысл жизни в том, чтобы найти в себе эти два противоположных поля, почувствовать их, насладиться их прикосновениями, чтобы окончательно сделать выбор: на чьей стороне ты. Свет и тьма живут внутри нас, как единое целое, испытывая наши души на прочность, как канатный узел связывает два берега. Во тьме есть свет, а в свете есть тьма. Ибо Вселенная нашей души соткана из света и тьмы. Только найдя свой путь и наполнившись им сполна, мы обретаем свободу души и управляем светом или тьмой.
История Гильома
I
Эта история произошла столь давно, что про неё уже никто и не помнит, она затерялась в глубинах веков, не оставив после себя и следа реальной картины. Произошедшие события очевидцы попытались стереть из своей памяти, дабы похоронить в небытие то, что стало невозможным для простого понимания и не поддавалось объяснению. Со временем, всё, что происходило в действительности, перешло в разряд легенды, обрастая ложью и не мысленными фактами, заставляя не верить в их существование.
Болезни, голод и вонь – вот основные спутники средневековых городов Европы. Города служили пристанищем для многих авантюристов или талантливых личностей, ищущих кров, пропитание и признание своей гениальности. Их привлекали новые рабочие места на производстве сукна или посуды. Крестьяне, жившие в поместьях, страдали от королевских налогов и не могли вести своё хозяйство, от неурожаев и постоянных голодовок разорялись, покидали свои насиженные места и в поисках работы уходили в города.
Города разрастались с невероятной скоростью, потребность в жилье росла, и городские власти одобряли строительство. В городах были узкие улочки, идущими в тупик, а крыши домов соприкасались друг с другом, плотно закрывая небо, что невозможно было пробиться солнечному свету. Улицы утопали во мраке, создавая сумрачный вид и наводя ужас на прохожих. В хороший погожий день на городских площадях шла буйная торговля. Грязные и зловонные улицы служили рассадником не только болезней, но и привлекали проходимцев, помогая им свершать свои тёмные дела. Воровство было обычным делом и любой зевака, засмотревшись на не весь что, вмиг мог оказаться без денег или вовсе проститься с жизнью.
Что ж вернёмся к самой истории, которая произошла в одном таком городе. Он был нечем не примечателен, обычаи и нравы жителей были характерны, как и для всех городов тех времён.
Плотной стеной дождь обрушился на город и мокрая осенняя симфония вот уже несколько дней не прекращалась. Улочки города превратились в глубокие реки убегающей воды, смывая смрадные нечистоты, накопившиеся за многие месяцы. Была середина осени, холодные белые хлопья снега еще не прикрыли серые мокрые камни. Но быстро сгущающиеся вечерние сумерки давали понять, что зима уже приближается.
Тяжёлые свинцовые тучи нависли над городом, их мощные серые руки окутали дома, не давая проскользнуть ни одному лучу солнца. Холодные каменные стены домов промокли, пронизывающий ветер заглядывал во все щели и свободно расхаживал по главной площади города и узким улочками. Казалось, что весь город замер, нет не единой живой души, способной бросить вызов бесчинству природы. Безлюдные извилистые проулки с мрачными домами наводили страх оказаться в плену промозглой мертвецкой тишины. Только редкие столбы дыма над крышами домов и единичный блеск свечей в окнах давали понять, что жизнь в этом городе ещё теплится в маленьких укромных уголках, где каждое живое существо прячется от небесного гнева.
Темнота сгущалась быстро, надвигаясь на каменный город с шумом дождя и ударами ветра. Страшно было подумать о тех, кого, может быть, застигла эта ненастная погода. Ветер выл и пытался сорвать крыши со своих насиженных мест.
Уже в полнейшей тьме по узкой улочке на окраине города шёл мужчина. Его лицо скрывала шляпа с большими полями. Воротник был поднят столь высоко, что едва ли можно было разглядеть его лицо. Только изредка глаза выскальзывали из-под шляпы, прокладывая для себя путь. Заложив руки в карманы сюртука, он большими отмеренными прыжками шагал прямо по лужам, так, что брызги грязной воды летели по сторонам.
Он хорошо знал эти улочки, поэтому его уверенная походка указывала путь, он знал за какой тёмный угол ему нужно свернуть, где перейти на другую сторону, чтобы побыстрее добраться до своего прибежища. В полутьме надвигающейся ночи ему никто не встретился, и это ему было на руку. Он старался быть незамеченным, хотя, попавшись ему навстречу, случайный зевака в раз бы испугался, сравнив его с самим дьяволом, свалившимся с небес, дабы покарать этот город и его жителей за немыслимые грехи.
Этот человек выглядел так, словно в него вселился демон: он не замечал жуткого промозглого холода и проливного дождя, едва выглядывающие глаза горели неистовой яростью и ненавистью, будто он нёс в себе грозную опасность для всех жителей этого городка.
Вскоре он замедлил шаг и остановился возле дома, который расположен в глубине серых мокрых строений. Дверь тяжело со скрипом открылась и так же закрылась. Улица опустела, а дождь продолжал беспощадно бить по мостовой, ветер завывал, словно манил в свои мрачные ледяные оковы.
Оказавшись в доме, он быстрым движением руки снял шляпу. С его лица лились вода и пот ручьём, и вскоре под его ногами образовалась настоящая лужа. Свет потрескивающей свечи озарил его. Это был мужчина невысокого роста, атлетически правильно сложен и, видимо, обладавший достаточной физической силой. Длинное лицо с высоким, прямым лбом, тонкий нос, большие миндалевидные карие глаза придавали его лицу некое врождённое благородство и надменную величавость. Всё в его внешнем облике: и правильные черты лица, и изящество движений рук, и горделивая осанка — выдавало в нём утончённую натуру и редкий талант, данные ему природой от рождения.
Взгляд был пустым, но в то же время он горел неестественной злостью, слегка прищуренные глаза говорили о его внутреннем беспокойстве. Зрачки быстро бегали из стороны в стороны, он пытался что-то или кого-то отыскать в этой полутьме.
Огромные ладони незнакомца сжимали шляпу, выдавливая из неё последние капли воды, и дрожали, как у больного лихорадкой, пот градом катился по бледному лицу. Правая щека слегка поддергивалась, обнажая оскал зубов.
Всё его тело потряхивалось, создавая болезненный вид. Он даже немного сгорбился, пытаясь спрятаться во мраке.
Лестница на чердак вела вверх, а тяжёлые хлюпающие от воды башмаки так сильно по-предательски стучали, что хозяйка дома, выглянув с кухни, сразу узнала своего постояльца. И, не преминув возможностью, вслед громко крикнула мужчине:
- Что ж, вот ты и появился мне на глаза. Гильом, ты должен оплатить за проживание до завтра, иначе тут же окажешься на улице.
Прямо на ходу он повернул голову в сторону голоса хозяйки. Она увидела его неестественно светящиеся болезненные глаза, от испуга тихо вскрикнула и недовольно сложила руки на бёдра. Наш герой скрылся на третьем этаже, где снимал комнату под крышей, громко хлопнув за собой дверью. Женщина была поглощена мыслями после утреннего приёма, что не отреагировала на странное поведение жильца.
Хозяйка, мадам Дюбо, слыла женщиной строгой и властной. Разговаривать с ней было неимоверно трудно, она постоянно кричала и ничего при этом не желала слушать, для неё существовало только два мнения: её и не правильное. И многие ее, мягко говоря, побаивались. Вот уже десять лет она вдовствовала и имела на воспитании дочь. После смерти мужа, торговца текстилем, ей достался небольшой дом и мануфактурная лавка. Дохода от продаж были невелики, ей приходилось часть комнат сдавать постояльцам. Это помогало ей выжить и следить за порядком в доме. За небольшие деньги для жильца входил ещё и скромный ужин.
С постояльцами она была весьма строга, за комнаты брала деньги в отведённый день, а если он не мог вовремя расплатиться, со скандалом выгоняла на улицу, не взирая на все его увещевания о трудных временах. В лавке ей помогала дочь, обслуживала покупателей. Постоянно скудеющие доходы не оставляли шанса жить в достаток, да и товар требовалось постоянно обновлять. Мадам Дюбо уже не пыталась найти себе мужа, так и пребывала в статусе вдовы, хотя многие товарки на её и соседней улице уже сделали хорошую партию, дабы провести остаток жизни безбедно.
Мадам Дюбо достигнув среднего возраста, не обладала какой-либо привлекательностью, которая присуща женщинам её лет. Несвойственная ей полнота её не смущала, а наоборот, помогала иметь грозный вид. Черты лица были грубые, в молодости красавицей она не слыла. Возраст не только скрыл угловатость её движений, но и добавил дородность тела. Ходила она медленно, переваливаясь с ноги на ногу. Её мучили боли в ногах, и вечером, когда, отходя ко сну, она просила дочь гладить и слегка помять ноги, так она снимала дневную усталость и боль. Привычка складывать руки на бедрах служила защитой и назидательно внушала уважение. В минуты плохого настроения, а следует отметить, что они посещали её постоянно, она сдвигала брови к носу, а прищуренные глаза были готовы заглянуть в душу или карманы любого, кто оказывался на пути её взора. Под белым чепчиком она прятала волосы. Некогда у неё были светлые вьющиеся кудри, но время не пощадила их, оставив только редкие седые пряди, которые изредка выскакивали, как непослушные детишки, создавая вид неопрятности. Она следила за чистотой, носила всегда чистый выбеленный передник, под которым она прятала ключи ото всех дверей дома.
Вечерело и наступило время для ужина. Постояльцы стали собираться на кухне, опоздание не приветствовалось в этом доме: можно было остаться без еды. Дрова в камине слегка потрескивали, а ароматы еды создавали приподнятое настроение. Сегодня на ужин подавался кусок жареного мяса с приправами, ржаная лепёшка, бокал виноградного вина и зелень.
К ужину спустился и наш герой, Гильом, он тихо и незаметно прошёл к столу. Склонив голову так низко, что едва ли можно было разглядеть его печальное лицо, он всё же украдкой бросал взгляд на молодую девушку.
Девушке было на вид лет шестнадцать. Она вошла в ту пору, когда пора выдавать замуж. Поисками будущего зятя и мужа для дочери мадам Дюбо занималась с особым интересом. По её убеждению, он должен был быть не молодым, состоятельным, а лучше вдовцом без детей. Под характеристики потенциального супруга подходили не многие, поэтому мадам с неистовым желанием и усердием изучала каждого жениха.
Лиона, так звали дочь мадам Дюбо, не противилась воли матери и со смирением ждала своей участи. В их доме частыми гостями были мужчины, она встречала их холодным и безучастным взглядом, мило улыбалась, как просила мать, подносила им чай с печеньем.
Её девичье юное лицо никак не могло сказать, что она дочь мадам Дюбо. Слишком были не похожи они. Лиона обладала внешностью схожей с ангелом. Прямая царственная шея держала голову высоко. Правильный изгиб бровей, мягко очерченные скулы, безупречные пропорции линии носа невольно наводили на мысль о совершенстве природы, сотворившее такое чудо. Кожа излучала теплый свет и на фоне изящных медно-рыжих волос казалась безупречной. Огненные локоны плавно спадали на стройную шею и плечи.
Восхитительную красоту эффектно дополняли глаза. Они были изумрудно зелёного блеска, цвета камней, переливающихся на ярком солнце. Её взгляд был кротким, отрешённым и внешне спокойным, смотрел поверх всего происходящего, не впуская никого в свой глубокий внутренний мир.
Лиона слегка улыбалась и с виду была совершенно сдержана. Она, видимо, недавно смочила глаза водой, чтобы скрыть следы красноты от слёз. Лиона держала себя мужественно, что придавало ей больше очарования. Она с привычной улыбкой подавала хлеб и выслушивала материнские указания. И только Гильом, хорошо её знавший, заметил лёгкое подёргивание уголка губ и печальные глаза с едва накатывающейся слезой. Её тело трепетало, а душа истекала кровью.
- Вот так аппетит у этого парня! – сказала хозяйка, заметив, как Гильом справился с телятиной. – Если он также рисует свои картины быстро, как и ест, то его дела намного быстрее шли бы в гору… А почему же ты не ешь, дитя моё? Признавайся, господин Варне так затронул тебя, что не обронила не одного слова и еда немила.
Лиона было поднесла чашку с водой ко рту, но тут же его отставила.
- Да, что вы, матушка, как же можно мне вас не ослушаться?
Лиона слегка покраснела и ещё больше смутилась от слов матери. Она сочла своим долгом улыбнуться, желая быть любезной. Однако это у неё получилось нескладно и скупо.
- Когда люди нравятся друг другу и имеют возможность пожениться, то ничего не может препятствовать им. Если всё удачно сложится, то весной и обвенчаетесь. Да, всё всегда этим и кончается. Главное, надо найти и понять друг друга, а остальное придёт само собой. Выгодные договорённости – это залог успеха в нашем деле.
Пока хозяйка философствовала, пребывая в своих сладостных мечтаниях о предстоящих событиях, Гильом с испытывающим беспокойством смотрел на Лиону. Они сидели друг против друга и их обоих съедали мысли, которые были пропитаны тоскливым и волнующим чувством.
Темнота поглощала их фигуры, только лёгкое отражение огня от потрескивающих дров в камине выдавало их пылкие взгляды. Они уже давно жили под одной крыше. Множество дней они проводили бок о бок, утром и вечером они встречались в столовой, в прихожей, на лестнице, ведущей на чердак. Девушка привыкла к юноше, любила его со свойственной ей покорностью и сдержанностью, но не подозревала, с какой страстью она отдавала ему своё сердце. Он был терпелив, безропотно сносил унижения хозяйки и покорно ждал благосклонности матушки получить руку и сердце Лионы.
- Всему своё время! – наконец мадам Дюбо закончила свои разглагольствования и уселась подле двери.
- Да что с тобой, дочь моя? Почему ты не ешь?! – раздражённо спросила хозяйка, видя, что она не притрагивается к еде.
- Всё хорошо, матушка, я просто задумалась, - еле проговорила девушка.
Лиона глубоко и печально вздыхала, у неё было такое ощущение, что брачная машина запустила свой озверевший механизм и с безукоризненной точностью вонзала в неё свои шипы будущего супружества. Мать смотрела на предстоящий брак дочери с господином Варне как на превосходную сделку, брак сулил выгоду для обеих сторон.
Это вызывало в Лионе необъяснимое презрение, инстинктивное отвращение, вызванное материнским самолюбием и жаждой денег. Всё это превращалось в глухой протест, в порыв к жизни и свету. И её глаза беспокойно обращались к Гильому, словно в нём она искала решение её проблем, хотела согреться в его объятиях.
II
Мадам Дюбо желала сбыть дочку с рук. Её интересовала материальная сторона вопроса. Нет, она не пеклась о чувствах дочери, на которых, как она считала, не наживёшь миллионы. Родительница и в самом деле нуждалась в деньгах, из года в год она несла убытки, и небольшие доходы не могли покрыть возрастающие потребности. Сейчас у неё дела шли не в гору, она задолжала мяснику и бакалейщику, да к тому же ей требовались новые образцы сукна для торговли в лавке.
Утро того же дня выдалось ужасным, не прекращаясь со вчерашнего дня шёл дождь. Не каждый решался в такую мерзкую погоду отважиться выйти на улицу.
Звук колокольчика оглушил тишину дома. Лиона проводила гостя в гостиную. Это было небольшое помещение, окна были плотно закрыты ставнями, что не позволяло уличному свету проникнуть в дом. Ковёр на полу поглощал любые звуки, от этого создавалось ощущение спокойствия и умиротворённости. Комната казалась пустой, погружённой в гнетущую печаль. Завывание ветра и стук дождя еле пробивались и тут же исчезали в полумраке комнаты. В комнате было душно, свежему потоку воздуха не помешало бы прогуляться по уголкам этого прибежища.
Не считая огня в камине на другом конце комнаты, свечи были единственным источником света, мягкого и тёплого, который рассеивал царивший сумрак.
Заметив мадам Дюбо в комнате, гость вошёл с церемонным поклоном. Она неподвижно сидела, казалось, будто эта восковая фигура сторожит безмолвную пустоту комнаты. Темнота и лёгкое потрескивание свеч смутили мужчину, он, инстинктивно ощущая неловкость, напрягал зрение и ногой ощупывал пол, пытаясь найти опору покрепче.
- Входите, входите, господин Варне. Добро пожаловать, - промолвила мадам. - Очень рада вас видеть.
Она усадила Варне в кресло напротив себя, так ей было удобнее разглядеть его лицо.
Это был мужчина старше средних лет невысокого роста. Большой живот он скрывал руками, которые он постоянно скрещивал на животе и перебирал пальцами воздух, что выдавало его беспокойство. Маленькие быстробегающие глаза прятались под густыми бровями, массивный подбородок явно выделялся на полном круглом лице. По плечам и на седеющих волосах белыми хлопьями лежала перхоть, что, несомненно, отталкивало и вызывало чувство неприязни. Говорил он медленно, каждое слово взвешивал и слегка прихлопывал губами, тряся бородавкой, которая брезгливо устроилась на нижней губе. Угадать, что он сейчас думает, было невозможно, так как постоянное выражение безразличия и равнодушия скрывали любые проявления эмоций.
- Чем же вы занимаетесь? – не унималась женщина.
Ему пришлось рассказать о себе. Слегка дрожащим голосом и тщательно подбирая каждое слово, Варне поведал, как после смерти отца, который оставил солидную сумму, он вложил деньги в одно выгодное предприятие по торговле сукна. Теперь его доходная часть увеличилась втрое, и он может иметь на услужении парочку мелких торговцев, продающих его товар. Одним словом, он был богат и имел достаточно много торговых связей в городе. По людским меркам жил он весьма хорошо и в достатке. Не был в браке и детей не имел.
Он рассказал о том, что в городе ему равных нет, за исключением того наглеца Омо, который положил глаз на его компаньонов. Он поведал о тёмных делишках соперника, о торговых дрязгах, о своих потребностях завладеть суконными лавками завистника и сплетника, дабы владеть торговыми точками в городе единолично.
Варне давно подозревал, что Омо приглядывал выгодную партию для создания семьи; выбор пал на дочь мадам Дюбо. Варне, просчитав шаги конкурента, опередил его, сразу же попросил приёма у Дюбо. Так он мог приобрести ещё одного совладельца и заодно насолить врагу. Он давно уже хотел прибрать к рукам торговые лавки Омо, заполучить его деньги. Варне испытывал ненависть и зависть, мечтал заполучить всё то, чем обладал торговец. Завистник знал, что Омо превосходит его, у него шли большие продажи; и одна эта мысль опьяняла его голову, душила, и эту жажду мести невозможно было утолить.
Мадам нашла его вполне достойным мужчиной, с восхищением слушала его рассказ, даже прониклась жалостью к нему и его борьбе за выживание в ужасных условиях, и одобрительно кивала головой в такт его слов.
Варне вёл себя безукоризненно, всё говорил, что он бережлив, знает толк в торговле и он уважаемый в городе человек.
«Такой вряд ли будет торговаться из-за приданного», - подумала мадам Дюбо.
Его монотонный голос журчал, как прохладный ручеёк в летний полдень, убаюкивал и уводил в нужное для него русло. Он слегка прищуривал один глаз в знак того, что всё происходящее ему доставляло особое удовольствие. Они условились о поставках сукна в её лавку, что, несомненно, порадовало Варне, приобретая ещё одного компаньона, заодно он мог обойти конкурента в этом деле.
Обсуждая детали и обмениваясь любезностями, Лиона внесла поднос с чайным сервизом и поставила подле матушки на небольшой столик. Варне пододвинулся поближе и развернулся так, чтобы можно было видеть Лиону без малейших затруднений.
«А она.. она такая красивая! Хороша девица, нечего сказать!» - сказал сам себе Варне.
Она тоже рассматривала его; он казался ей утомлённым, веки его опухли, усталость выдавала серый цвет лица и краснота глаз. Лиона опустила глаза, явно пытаясь справиться с нахлынувшими неприятными чувствами. Тело Лионы едва вздрагивало, она мужественно скрывала свои душевные страдания под маской любезности и с привычной улыбкой угощала гостя.
Он был ей мерзок.
«Омо съест свой сюртук, когда узнает, что эта красавица станет моей!» - не унимался Варне.
- Мадам Дюбо, мне надо обсудить ещё одну важную вещь.
Мамаша тут же приободрилась, выпрямила спину. Она ждала этого момента с самого прихода Варне, и вот, наконец, её ожидания оправдались. Лицо её порозовело, и улыбка растянулась от предвкушения.
- Ну, выкладывайте! Я готова иметь в вашем лице и хорошего партнёра и…, - не стала продолжать, давая Варне возможность закончить её домыслы.
- Лиона…Лиона! Я прошу вашу дочь отдать мне. У меня вполне серьёзные намерения, – лепетал Варне.
- Я очень довольна, - молвила далее хозяйка. - Девочка, наверное, то же согласна, но это не важно. В Вашем лице я нашла достойного компаньона и зятя.
Они заговорили о материальной стороне дела; мамаша потребовала взамен удачных договорённостей небольшую сумму, дабы покрыть небольшие долги и подготовиться к свадьбе. Варне слегка поежился: предложение мадам ему явно было не по душе. Но, взглянув на Лиону и представив, что эта девушка вскоре будет принадлежать ему и Омо будет уязвлён, он принял условия, решив, что, в сущности, говоря, он ни чем не рискует. Мадам Дюбо обняла будущего зятя в знак удачных договорённостей.
Двойная сделка прошла успешно, она приобрела партнёра и мужа для своей дочери. С каким удовольствием теперь Варне даст отпор всем завистникам и недоброжелателям.
Лиона задыхалась от сдерживаемых рыданий; она была раздавлена своим бессилием и несчастьем.
III
После ужина Гильом поднялся в свою комнату, которая располагалась на чердаке. Из всей мебели имелась кровать с соломенным тюфяком, небольшой платяной шкаф, грубо сколоченный почерневший стол и парочка стульев. Небольшое аскетичное убранство комнаты выглядело скучным и простым. По крыше громко и монотонно стучал дождь, что придавало комнате уныние.
На столе были раскиданы листы бумаги с начатыми набросками, пузырьки с красками, кисти, тряпки. Горели свечи, и свет от них падал так, что на полу отражались причудливые узоры. В камине слегка потрескивали дрова, создавая атмосферу тепла, слегка разбавляя печальный полумрак.
Особой деталью интерьера служил мольберт, стоящий напротив единственного окна. Гильом скинул мешковину и перед ним открылись удивительные женские глаза. Краски на холсте почти высохли, и ему оставалось совсем немного сделать несколько штрихов, чтобы работа была окончательно готова.
Обнажённые плечи с плавными линиями, тонкой шеей, прикрытой прядями волос, прекрасно были дополнены меховой накидкой. Образ молодой женщины притягивал, и взгляд застывал в ощущении, что она вот-вот сойдёт с холста и заполнит своим светом никчёмное жилище художника. От юной особы исходило чудесное, ослепительное сияние, которое освещало чердачный мир.
Всю ночь мастер работал над портретом, а утром он уже висел в гостиной одной почтенной дамы. Получив деньги за работу, он на следующий день уже смог расплатиться с мадам Дюбо за квартиру, тем самым избежав позорного выдворения на улицу.
Гильом зарабатывал себе на жизнь в качестве художника, он не был столь известным за пределами округа, и, конечно, никогда не был богат. Он не получил профессионального художественного образования, но у него с рождения была тяга к рисованию и, обнаружив в себе талант портретиста, начал развивать свои умения. В возрасте шестнадцати лет он покинул родительский дом, а точнее женщину, которая воспитала его после смерти матери, чтобы заработать себе на жизнь, как странствующий художник. Получая заказы, он писал портреты.
Купцы, знатные особы, промышленники и даже простые ремесленники хотели иметь в своих домах своё изображение, где их быт и реальная жизнь оставались такими, какими они есть.
Он обладал уникальной манерой рисования, ему не требовалось длительного позирования натурщиков. Он запоминал детали и воспроизводил их на холсте, скрупулёзно и тщательно передавал все тонкости лица, мимику и движения, части интерьера комнаты - кресла, свечи, посуду. С особым мастерством и виртуозностью создавал этот мастер живописи портреты богатых особ. Мастер умело владел кистью, воссоздавал образы, наполняя их эмоциональностью и динамикой.
Он добавлял в краски особое вещество, которое было известно только ему, от чего его портреты притягивали взоры, они сверкали необычайными радужными переливами на свету. Изображённые люди озарялись светом изнутри, обнажая истинную душу владельца и раскрывая их сущность.
Ничего подобного ранее никто не изображал, и его творчество поражало всех своей реалистичностью и удивительным мастерством письма.
Художника не покидало желание сотворить еще более совершенное творение. В каждый новый портрет он вкладывал новые, неуловимые на первый взгляд, детали. То оттенок мог улучшить, то падающая тень могла сделать неописуемый сюжет. Красочное звучание его работ и изысканность колорита раскрывали новые грани его творчества.
Гильом отличался эксцентричным поведением, резкими переменами настроений, его нервное состояние требовало выхода. С ним случались припадки, обмороки, странное поведение, которое мало поддавалось объяснению: попеременно его донимали то радужное приподнятое настроение, то враждебность, то минуты полной беспомощности и подавленности, что сопровождалось лихорадкой. Он мог впадать в состояние депрессии и несколько дней подряд не выходить из комнаты, но вскоре после помешательств, к нему возвращался ясный ум и правильность поступков.
В то же время, он чувствовал полную уверенность в своей исключительной гениальности. Незаурядный талант портретиста затмевал его странности.
В этот вечер, закончив работу, Гильом ложился спасть, а мысли уносили его далеко-далеко.
Прекрасен летний день в лесах Лотарингии. Мягкость зелёной травы, пение птиц, благоухание цветов – всё говорило о величии природы. Именно здесь, возле лесной речушки на склоне горы раздалось пение девушки. Голос был так прекрасен, что казалась, что все лесные обитатели с восторгом замерли, слушая его. Девушка держала плетёную корзину с бельём и нежно ступала босыми ногами по мягкой траве. Не спеша, она стирала бельё в кристально-прозрачной воде. Огненно-рыжие локоны выпали из-под чепчика и нежно дотрагивались до обнажённых плеч. Подобранный подол юбки манил белизной и изяществом ног. Продолжая напевать, девушка стирала бельё и даже не догадывалась, что на другой стороне звонкой речушки, спрятавших среди деревьев, за ней наблюдал молодой человек. Он был очарован красотой девушки, а прелестный голос манил его.
Гильом влюбился в милое создание, и вспыхнувшая любовь была настолько сильна, что ему не хватило смелости выйти к ней из чащи. На следующий день девушка вновь пришла к ручью, и он уже ждал её появления. Он тайно любовался красотой, с замиранием сердца ловил её взгляд, каждый жест, с наслаждением упивался её голосом.
«Как она прекрасна! Это ангел спустился с небес, чтобы взять моё сердце!» - восторженно думал юноша. Он тайно проследил за ней до самого города и узнал, где живёт девушка.
Для Гильома стало настоящим подарком, когда узнал, что хозяйка мадам Дюбо сдавала комнаты. Так юноша очутился в стенах этого дома, и он мог находиться рядом со своей мечтою - Лионой.
«Я отлично здесь заживу», - признался сам себе Гильом.
Во снах он представлял, как он нежно прикасается к её губам, а она принимает его ласки, сливаясь в единое целое. После такого сна ему не хотелось просыпаться.
Но реальность возвращала Гильома от полетов мечты, и он только грустно вздыхал. От этих мыслей он часто впадал в полное отчаяние и уныние, ощущая собственную немощность, что вызывало ярость. В этом хитром смешении чувств подавленности и агрессии Гильом пожирал себя мыслями, парализуя свой ум, будто его накрыли колпаком, перекрыв дыхание. Невыносимая скука, безысходная, мрачная, безнадёжная тоска по Лионе разъедала его изнутри до такой степени, что его ничего не устраивало: ни картины, ни этот город; ему хотелось всё изменить, убежать, спрятаться. Он чувствовал себя покинутым, ненужным, раздражительным и выражал скрытый протест, даже мысли о Лионе его не утешали и не радовали, он перестал надеяться на то, что воссоединится со своей любовью.
Гильом всё чаще стал пребывать в плохом самочувствии и ощущал недомогания. Он испытывал потребность запереться в своей комнате, но от этого не чувствовал себя в безопасности.
В эту ночь приятные мысли о Лионе сменились необъяснимым приступом страха. Он заперся в комнате на засов и его охватили нервные ощущения - он боялся спать. Осмотрев все закоулки в комнате, он вытянулся на постели и попытался разглядеть что-то в полутьме. Охваченный неописуемой тревогой, он погрузился в дремоту. Его сон прерывался одним и тем же кошмаром: кто-то подходит к нему и смотрит на него, вглядываясь в его глаза. Он узнал это лицо. На него смотрел он сам, только по ту сторону сна. Этот человек с горящими и обезумевшими глазами пытается его задушить. Разорвав оковы сна, он одним порывом проснулся, весь в поту. Однако комната оказалась пустой: все в порядке. После этого припадка он, наконец, спокойно заснул и спал до рассвета.
IV
На следующее утро Лиона была заметно обеспокоена и, завидев Гильома, подозвала его к себе.
- Что случилось? Ну-ка, выкладывай мне всё.
- Сегодня ночью, когда весь дом затих, я зашла на кухню. Свеча осветила мне стол. Не люблю ночью бродить по дому, - таинственно добавила Лиона. - Вдруг я почувствовала на затылке чей-то взгляд, мне что-то дышало в спину, - продолжая свой рассказ, она дотронулась до его руки и заговорчески приблизилась к его уху.
- За мной следили, причём довольно долго. Мне стало страшно, и даже свеча, почувствовав чьё-то дыхание. Она еле-еле подергивалась. Я обернулась. Там, в темноте, были глаза. Твои, Гильом, глаза. Но это был не ты, я поняла это.
- Что ты такое говоришь? Не может быть такого, - пытался Гильом успокоить девушку.
- Твои глаза горели, словно у тебя была лихорадка. Я назвала твоё имя, а ты не ответил. Скажи, это был ты? - не унималась девушка.
- Нет, нет, это был не я. Ты же знаешь, я всю ночь работал. Тебе показалось.
Девушка была сильно напугана. Он, запустив свою руку в её длинные рыжие волосы, обнял и решительно сказал:
- Не бойся, никто не причинит тебе вреда, я обещаю. Ты просто устала, вот и привиделось тебе. У тебя был трудный день, да и Варне тебя жутко разозлил.
Сердце девушки бешено колотилось. Она видела глаза Гильома, но это точно был не он. Но тогда кто же? Может он не помнит, что ночью просыпался и спускался вниз, на кухню. Лиона успокаивала себя мыслями, что она ошиблась и ей всё причудилось. Она попыталась отогнать от себя мысли о ночном происшествии, как вскоре разразилась новая беда.
Узнав о происках завистника Варне, господин Омо пришёл в дикую ярость и необыкновенное бешенство. Варне вызвал в нём неописуемое чувство ненависти и зла, которое исходило от этого человека. Как Варне мог узнать о его планах относительно мадам Дюбо и обойти его? Омо, дабы снять с себя все обвинения и наговоры, тут же решил навестить семейство Дюбо.
Омо, всё ещё находясь в негодовании, проследовал в это утро к дому текстильщицы пешком. Мощёные камнем узкие улочки с грохотом отбивали звук каблуков и трости. Он явно торопился и в голове он представлял предстоящий визит.
Омо было около тридцати лет. Он был высокого роста, весьма упитанного телосложения с большим отвисающим животом. Некогда у него была густая шевелюра, пышная, но со временем лысеющая макушка оставила лишь небольшой участок белёсых волос на фоне массивного лба, да и цвет бровей стал более блеклым, выцветшим. Уши маленькие и прилегают к голове, а выглядел он так, будто у него нет шеи.
Маленькие серые с тяжелыми красными веками глаза на фоне неестественного розового оттенка щек придавали ему облик жирного болезненного поросёнка.
Колокольчик известил о визитёре. Лиона проводила в гостиную господина Омо. Хозяйка явно не была готова к утренним посещениям. Не смутившись, она пригласила Омо в комнату и предложила кресло.
- Мадам, прошу прощения за столь раннее беспокойство, но у меня есть к вам крайне важное дело.
- Слушаю Вас, господин Омо.
- Мне стало известно, что господин Варне давеча заключил одну сделку, которая касается и меня, - нахмурив лоб, продолжал Омо.
- Безусловно, ещё вчера господин Варне навестил мой дом и у нас состоялся разговор, и мы достигли некоего понимания в некоторых вопросах.
- Да? – не было похоже, что это явилось для него откровением, но Омо решил сделать вид, что удивлён. Он ещё больше придвинулся к мадам и внимательно смотрел ей в глаза. – А могу ли я полюбопытствовать, о чём же шла речь? Не поймите меня превратно, но я осмеливаюсь задавать Вам подобные вопросы, поскольку ещё в прошлом месяце у нас была договорённость о нашем общем деле: о поставках тканей для вашей мануфактурной лавки.
Омо говорил медленно, часто запинался, будто искал нужные слова, имитируя спокойствие. Получалось у него как-то неуклюже и смешно. Вся его речь от этого казалась отвратительной и скучной.
В поисках ответа она подняла глаза вверх и, ничего там не найдя, заглянула в его глаза. Они пылали злобой и ненавистью. Ноздри широко и глубоко вбирали воздух, и это придавало его виду звериный облик. Он достал из кармана аккуратно сложенный носовой платок и смахнул со лба проступившие капельки пота. В воздухе витала немая тишина.
- К сожалению, - наконец сказала она, - но я ничем не могу вам помочь. Мне очень жаль, что так вышло, но ваши договорённости о поставках тканей в мою лавку не нашли подтверждений. Я очень долго ждала от вас известий, а моё дело не терпит отлагательств. К тому же господин Варне заверил, что уже с этого дня мой товар поступит в лавку.
- Мой товар застрял в порту, и мне пришлось ждать, когда все разрешиться. Вот и вынужден был замедлить с вами любые договорённости. Варне плут и пройдоха и Вы ему верите?
- Извините, но у меня нет оснований ему не доверять. Это порядочный мужчина, и он мой будущий зять.
Эти слова сразили Омо наповал. Это было полной неожиданностью. Варне не только отобрал его компаньона, да к тому же ещё и женится на её дочери.
- Точно, он проходимец и мошенник, - Омо не выдержал и прорычал сквозь плотно сжатые зубы, слегка сузив глаза. Он так сильно сжал челюсти, от чего на красном от злости лице желваки заходили ходуном.
Хозяйка не смогла разобрать сказанных слов, но так испугалась его рыка, что отпрянула на спинку кресла.
- Он губит меня! Какая низость! – почти прошипел Омо.
В комнате вновь повисла тишина.
Гнев застилал глаза Омо, он ничего не замечал и не слышал обращенных к нему слов. Он поймал себя на мысли, что злость и ненависть лезет наружу; понимал, что его глаза пылали отвращением к сопернику, но не мог ничего с этим поделать. Он слышал только одно, как бешено стучит его сердце.
Омо вскочил со своего места и, не заметив Лиону, которая вошла в комнату, резким движением опрокинул её поднос. Чашки с грохотом полетели на пол. Лиона вскрикнула и зажала руку в кулак, второй рукой она прикрыла рот рукой, стараясь не заплакать. Кровь тоненькими струйками сочилась по худым пальцам и медленно стекала на пол, смешиваясь с чаем и печеньем, возле ковра расползалась бурая лужа.
Матушка ахнула и что-то несвязное стала лепетать в след убегающему Омо. Брошенные извинения господином не смогли успокоить хозяйку, она бранила гостя и утверждала, что он ей ещё заплатит за всё.
V
Прошла почти неделя, а мадам Дюбо пребывала в неведении относительно причины отсутствия господина Варне. Спутанные объяснения того, почему Варне не выходит из дома, не давали покоя и округе. Сплетни и кривотолки носились по городу, приписывая торговцу амурные приключения, будто он увлёкся одной дамой и вынужден скрываться от ревнивого супруга у себя дома. Более смелое предположение совсем сбило всех с толку: он стал жертвой того самого ревнивца.
В то утро горожане стекались отовсюду, привлечённые небывалым происшествием. Тут же возле дома Варне собралась толпа зевак. Гильом неуклюже толкался наравне со всеми, пытаясь занять место поудобнее и поближе.
Дверь дома была закрыта, на усердные попытки достучаться, никто не отвечал. Почуяв неладное, решили проверить свои самые ужасные догадки. Более стучать в дверь посчитали бесполезным, и, собрав несколько мужчин в качестве тарана, они с грохотом выломали дубовую дверь. Треск дерева и скрежет петель, выдираемых из косяков, был настолько громким, что собравшиеся зеваки гулом отметили победу над неприступной преградой. Когда дверь с грохотом упала на пол, из дома повеяло таким страшным зловонием, что многие отпрянули от дома и закрыли лицо ладонью. Пару мужчин вошли в дом, осторожно передвигаясь по коридору. Стараясь не дышать, и лишь по необходимости втягивали тухлый воздух через рот, они искали хозяина. Когда в дальней комнате они распахнули двери, их взору открылся ужасающий вид кресла с мертвым телом. Они кожей чувствовали всю мерзость мёртвой плоти и их лица покрылись холодным потом.
Городской лекарь констатировал смерть от перелома шеи. Предположили, что тот, кто убил беднягу, обладал неимоверной силой, раз он смог одним движением лишить жизни такого мужчину. Проверили весь дом, крышу, но так и не смогли найти следов убийцы.
Горестный слух о смерти Варне разнёсся повсюду и не замедлил достигнуть мадам Дюбо. Услышав эту скорбную весть, родительница, к всеобщему изумлению, пала бездыханной, холодной водой брызгали лицо, виски растирали уксусом. Незадачливая мамаша лишилась хорошей партии для своей дочери, да и тому же она лишилась и компаньона.
Местные любители пересуд строили догадки о том, кто же мог совершить подобное злодеяние. Весь город искал убийцу. Городские власти объявили награду за поимку преступника. Виновников этого загадочного убийства не удалось отыскать, подозрение витало над многими, ни так не пало ни на кого.
Несколько раз до слуха мадам Дюбо доносились обрывки разговоров о том, что творится в городе. Какие-то дикие слухи обвиняли в смерти Варне господина Омо. Но по каким-то причинам и Омо пропал, он не появлялся дома уже несколько дней. Его тело нашли пару дней спустя; оно лежало на берегу неглубокой речки, пробегающей за городскими стенами. Тело столь долго находилось в холодной воде, что его не сразу узнали.
VI
Медленно наступала осень, природа готовилась к зиме, холод становился нестерпимым. На смену дождю пришёл туман. Город и его окрестности были окутаны плотным саваном, его непослушные вездесущие ватные руки залезали в каждую щель. Горожане двигались практически вслепую, нащупывая ногами путь. По узким улочкам они могли блуждать до бесконечности и не замечать никого на расстоянии вытянутой руки.
Гильом, покинув город, ранним утром отправился в путь. Кусты, деревья маячили в тумане. Владения графа де Суи были обширные. Хорошие дороги, поля, луга, леса – всё говорило о том, что хозяин богат и не скупится на поддержание своего хозяйства в надлежащем виде. Впереди его ждал долгий путь.
Эту ночь Гильом провёл снова в беспокойстве, его мучили кошмары. Поддавшись своим грустным мыслям о Лионе, угнетённый своим бессилием, он дал волю слезам. Он был несчастен.
Он долго мог ещё пробирался через пелену пока не заслышал какие-то звуки за спиной. Хруст сухих веток и шелест осенней листвы заставили его вздрогнуть. Явно, за его спиной кто-то находился.
И вдруг он увидел нечто. Мимо него плавно скользнула какая-то тень. Его сердце забилось учащённо, он протянул руку, желая дотронуться до этого существа, дабы развеять свои страхи и нащупать что-нибудь живое. Гильом почувствовал такой ужас, что показалось – ещё мгновение, и он лишиться сознания. Капельки пота проступили на лбу, перехватило дыхание, а лёгкий холодок смело пробежал по спине, сковав движения и мысли юноши.
Он почувствовал чьё-то нервное прерывистое дыхание. Призрачная фигура с женскими очертаниями обгоняла его. Старая несколько полноватая женщина в белой ночной рубашке с седыми растрепанными волосами еле слышно ступала по холодной земле голыми ногами. Он успел разглядеть в белой пелене тумана только большие опухшие от недосыпания глаза, и морщинистое лицо, которое выражало злобу и надменность. Гильом заметил, что, видимо, особа с подобными чертами лицами некогда могла принадлежать к высоким слоям общества, её голубые глаза ярко выделялись на фоне старческого обличия.
Привидение в женском образе тут же растворилась в тумане, будто её вовсе здесь и не было.
«Что это было? В таком тумане всякое случается» - успокаивал себя Гильом.
- Эй, есть тут кто? – его голос дрожал.
- Кто там? – невидимый голос ответил, но он звучал не с той стороны, куда исчез призрак.
- Ага, вот ты где! – пророкотал голос за его спиной. Он обернулся и увидел парочку стражников. – Да на тебе лица нет. Этак можно подумать, что ты повстречал привидение.
- Я в замок графа де Суи, - пробормотал Гильом.
- Э, братец, это ты правильно попал. Ты ведь художник? Я угадал?
- Да.
- Ступай за нами. Скоро уйдёт туман, вот увидишь, не пройдёт и часа. Этот туман недолго продержится.
- Тут у нас и вправду есть привидение, - толстый говорливый стражник громко утёр себе нос рукой. - Это ты, брат, видел графиню Элоизу.
- Да, да, её самую. Эта сумасшедшая тут частенько бродит, - подхватил разговор худощавый напарник.
- Говорят, что она ведьма, но мы-то знаем, что она сошла с ума, вот уже как шестнадцать лет она доставляет беспокойство всей округе, - заговорчески продолжал толстый стражник, постоянно хлюпая носом. – А наш граф то же рисует всякие картинки. Вот помню, когда старый граф заказал себе портрет, он вскоре и помер. Это было как раз тогда, когда графиня умом тронулась.
- Да, да, странно. Почему граф заказал себе портрет? Вроде помирать не собирается, а, может, чувствует чегось?
- Совсем плохая стала графиня, вообще не спит и всё бродит, бродит. Тут давеча ночью опять копала яму руками, может, прятала или закапывала чего-то. Чёрт её знает…Полоумная.
- Да она ребёночка всё ищет. Говорят: он закопан где-то за стенами замка. Но никто никогда его не видел. Она всё придумала, вот и ищет того, чего никогда не было. Одним словом, выжила она из ума.
Стражники шли впереди и болтали промеж собой, а Гильом был и рад, что дорога была не так скучна, да и отвлекала его от своих мыслей.
- А что случилось-то с графиней? – спросил Гильом, дав понять, что история его заинтересовала.
- Э, брат, тут такое странное дело приключилось. Было это давным-давно. Женился наш хозяин на графине, ну, не заладилось у них что-то. А он так влюбился в молодую служанку, что света белого не видел. Всё рисовал её, книжки читал, одним словом, насмотреться на неё не мог. А графиня решила изжить её, но девчушка ночью-то сбежала. Ох, как граф расстроился, тосковал, спустя время нашли ту девчонку, скинулась она с утёса, али скинул кто. Поговаривали, что это сделала графиня. Она и старого графа, то, бишь, отца нашего хозяина, отравила. Нашли бумаги, где она про свои яды писала.
- Да, да, так и было всё, - худой стражник кивал головой, подтверждая каждое слово.
- Да и графа всё хотела отравить, но не получилось у неё. Но графиня явно помешалась, всё какого-то графского сына ищет, - растягивая каждое слово, молвил толстяк.
- А что сталось потом?
- А потом? Потом хотели сжечь её на костре. Ведьма она. Но граф вступился за неё, мол, больная она, не ведает, что творит. Оставили её в замке, чтобы граф присматривал за ней. Уж скольких лекарей тут побывало, ничего не помогает.
- Да, да, она полоумная. Сейчас, вроде, успокоилась. Бродит, людей только пугает.
- Вот, брат, за разговорами и пришли.
Они оказались на извилистой тропинке, окружённой живой изгородью кустов. Пройдя по краю небольшой речушки, минуя мост и кованые ворота, они оказались в центральной части замка и, свернув в небольшое углубление в стене, сразу же оказались во дворе. Дубовая дверь со страшным скрипом открылась, и он проследовал за ними по узким бесконечным проходам, то и дело, спускаясь, то поднимаясь по бесчисленным лестницам. Наконец, они завели его в огромный зал и оставили ожидать.
Вся обстановка выглядела массивной и угрюмой, полутьма съедала всё убранство. Веяло холодом и сыростью. Множество свечей, освещавших комнату, не прибавляли радости и уюта. Через узкие оконца едва пробивался туманный свет. Каминный огонь однобоко освещал ковры, мебель, картины на стенах. Здесь была основательная и хорошо обустроенная библиотека. Полки тянулись вдоль стены с таким расчётом, что бы падающий свет от окон должен был освещать ряды книг.
Граф любил окружать себя редкими и красивыми вещами. Самым ценным сокровищем были манускрипты. Граф скупал рукописи, заказывал новые, в особых торжественных случаях ему преподносили книги, которые были излюбленным подарком. Драгоценные книги, заключённые в великолепные переплёты, рукописные свитки, обернутые в шелка, бережно хранились хозяином. Окованные золотом или драгоценными камнями живые свидетели истории мирно хранились в замке. Каждая книга была по-особому уникальна, она источала не только тонкий запах старой бумаги, но и событий, которые привели эти свитки в графское хранилище.
Псалтырь в кожаном переплёте возвышался в самом центре. Роскошно украшенный рукописный молитвенник, написанный золотыми красками, был изготовлен монахами специально для лотарингского епископа Готье по заказу графа де Суи и по его же настоянию, дабы схоронить дорогой подарок, был заключён в стены графского замка. Книга, обрамлённая кожаным переплётом с драгоценными камнями, имела внушительные размеры и вес. Камни от света свечей блестели и переливались всевозможными красками. Замок, выполненный из чистейшего золота, открывался от небольшого нажатия на самый крупный аметист. Чудесные картинки, витиеватые вензеля, писание, выполненное золотыми красками, поражали своей красотой и роскошью.
Большая часть книжных сокровищ принадлежала руке Фомы Аквинского, его сочинения на философские и религиозные темы увлекали графа.
Изучая убранство комнаты, книжных полок, Гильом шаг за шагом приближался к камину, чтобы обогреться от промозглого холода и сырости, охватившей его в дороге. Затейливые рисунки от отражения огня переливались на корешках книг.
С грохотом отворилась дверь, и в комнату уверенными шагами вошёл граф. Он, должно быть, торопился, потому что на его щеках горел лёгкий румянец.
Заняв место для позирования, он кивнул головой, дав понять, что художник может приступать к работе. Гильом начал писать: жадно и страстно, он ничего не слышал и не чувствовал, так был сильно поглощён работой.
Лицо графа было спокойно и безмятежно, вообще не было видно никаких эмоций. Мимолётным взглядом художник захватил черты лица графа, уловив, что они присущи высокородным кровям.
Он не мог описать, что именно, но в сознании металась мысль, что это лицо было ему знакомо. Где-то он его уже видел. Перебирая в уме всех, кого он ранее знал, мастер с дрожью в теле пытался успокоиться и взять себя в руки.
Граф де Суи был аристократом, утонченным человеком, любителем искусства. За силу характера и свою мощь его уважали друзья и враги. Со своим глубоким бархатным голосом и изящным обаянием, этот представитель одной из богатейших семей Франции, стал символом элегантности, эстетичности и высокого интеллекта. Его одежда и манеры говорили о хорошем вкусе и утонченности.
Это был мужчина старше среднего возраста, сумел остаться в хорошем физическом состоянии. Лишь седина у висков была отголоском прошедших лет. Черты лица мужчины были выразительными, четко очерченными, правильными. Красивые огромные карие глаза, с длинными пушистыми ресницами смотрели без фальши, лукавости и ухищрения мягким живым сиянием. Две глубокие симметричные морщины к уголкам губ прорезали лицо, вызывая ощущение жизненной усталости и безысходной обречённости.
Рассказ о жизни графа крутился в голове художника. Видимо, много испытаний пришлось ему пережить, неприятности, что выпали на долю графа, сильно подкосили его.
Вдруг дверь в библиотеку тихонько приоткрылась, послышался лёгкий скрип несмазанных петель: то ли ветер гулял по коридорам, то ли какое-то живое существо нарочно решило понаблюдать за происходящим в библиотеке. Граф, видимо, привыкшей к тому, что двери в замке сами по себе открываются и закрываются, посмотрел на щель от приоткрытой двери и внимательно настойчиво стал вглядываться в темноту, исходившую из коридора. Вдруг с нарочитым грохотом дверь обратно вернулась на место, возвещая о том, что содержимое библиотеки изучено и более нет необходимости тут присутствовать.
Граф наблюдал за юношей, пока тот работал. Он мыслями в тишине и спокойствии возвращался в прошлое. Ему виделся образ милой девушки с чёрными локонами, будто она входит в библиотеку, берёт с полки книжку и открывает на той странице, где они когда-то закончили читать. Её чистая улыбка и сияющие огромные карие глаза обволакивали сознание графа, он чувствовал, что она где-то рядом, дышит в такт с его дыханием и нежно прикасается к его седым волосам.
«Остановись, не исчезай! Не убегай от меня!», - мысленно он обращался к воздушной девушке.
Ему показалось на мгновение, что образ приблизился к Гильому и растворился в нём.
Художник продолжал работать, не замечая ничего вокруг.
Гильом закончил предварительные наброски будущего портрета.
- Граф, могу ли я Вам задать вопрос? – осмелился Гильом спросить. Граф почувствовал, что для юноши было сложно начать важный разговор. Дрожь в голосе и опущенные глаза в пол говорили о волнении и неловкости.
- Ты можешь говорить, что тебя беспокоит. Слушаю, - граф постарался успокоить юношу.
- Я не знаю, как это лучше сказать, - в нерешительности он отложил наброски и кисти. – Мой вопрос может показаться Вам странным.
- Ничего не могу на это ответить, пока не услышу, что ты желаешь мне сказать.
Едва слышно художник продолжил:
- Я слышал, что Вас в округе уважают и любят. Люди даже из других городов, приходят к вам за советом. Добрая молва ходит о Вас, - он замолчал, словно собираясь с силами.
– Будто Вы защищаете бедных, слабых в обиду не даёте. С состраданием и сочувствием Вы относитесь к простым людям. Но была одна девушка, которая пострадала от ваших деяний. Одной болью были наполнены её последние дни жизни. Чтобы выжить, она была вынуждена покинуть Ваш жуткий замок. Вряд ли вы станете отрицать, что с Кэтрин Вы обошлись чудовищно жестоко.
Граф был настолько поражен его неожиданным откровением, что потерял дар речи. Ударом молота обрушились на него слова юноши. Кэтрин: она жива и этот юноша знает её. Чувства и разум смешавшись в одно, сердце бешено колотилось, а дыхание прерывалось.
Придя в себя, он воскликнул:
- Боже правый! Что ты знаешь о Кэтрин?
- Я…я…ничего не знаю о ней. Мне одно лишь известно, что она умерла много лет назад…Но перед смертью она поведала о злодеяниях, которые её погубили.
Граф был потрясен, у него перехватило горло, и он с трудом выговорил:
- Расскажи мне всё, что ты знаешь, - голос его дрожал. – Ты не представляешь, как важно для меня знать правду. А то, что обвиняешь меня в её погибели, но ты глубоко заблуждаешься. Ибо, клянусь всей душой, я любил Кэтрин больше своей жизни. И мне горестно знать, что её больше нет. Я тоскую, и я на всё готов, чтобы узнать о ней что-либо.
Гильом наблюдал за его лицом, на котором морщины, казалось, стали еще глубже, а глаза увлажнились. Губы его дрожали.
- Кэтрин не погибла в том ущелье, прыгнув с обрыва. Она умерла позже…
И Гильом кратко изложил то, что знал о последних днях жизни Кэтрин из рассказов кормилицы.
- Так, значит, она… Боже! Подумать только! – граф был озадачен. – Я люблю её столько, столько знаю себя. Помню, как она мне обещала, что мы будем вечно жить в мечтах, воспоминаниях.
Он посмотрел на юношу. По его глазам трудно было понять, о чем он думает, но в них чувствовалась боль.
О, Боже! Какой ужасный вопль прокатился по замку. Пронзительный крик доносился откуда-то из глубины длинных коридоров. Крик замер, словно оборвался со скалы и последовал дикий хохот. В нём слышались нотки женского голоса. Дикие вопли приближались к библиотеке и становились всё отчётливее и мгновенно влетели в зал. Старуха в белой ночной рубашке с огненными глазами неслась на юношу. Граф преградил ей путь и, схватив её руки, отбросил на диван.
- Я так и знала, знала… знала, - чудовище шипело и вырывалось из цепких рук графа. - Отправляйся в ад.
Ненавистью кипело её тело, оно извивалось и кусалось. Грива спутанных седых волосы то и дело прыгала из стороны в сторону, а когти стремились вонзиться в плоть графа, а зубы вцепиться в шею.
- Я проклинаю тебя! – рычало чудовище.
Борьба продолжалась, зверь рычал и казался сильнее графа: плотное тело налегало сверху и давило своей мощью. Конечно, любой мужчина в два счёта смог бы справиться с женщиной, пусть и умалишённой, но звериная хватка и жажда мести не оставляла шансов. Всё, что было в ней на протяжении многих лет, в один момент получило свободу и обрушилось с сокрушительной силой.
Граф сопротивлялся напору, пытался схватить её руки и ему это почти удалось. Он мог ударить её, оглушить, сбить с ног, но он только сдерживал её нападки. Поднять руку на беззащитную женщину, пусть и ту, которая пытается его убить, он не способен.
Казалось, что граф уже не первый раз участвует в подобной схватке, он знал, как держать руки, с какой стороны ожидать удар. Он зажимал ей локти, пытался сдержать порывы гнева, не причиняя боли. Вскоре вспышка ярости стала утихать и обмякшее тело медленно опустилось на пол. Оно рыдало и издавало звуки, похожие на стон и плач. По лицу графа текла кровь, ей всё же удалось добраться и вонзить свои чёрные когти в плоть.
Граф чудом остался жив в этой смертельной схватке, намерения графини были вполне серьёзные, требовали крови и кары за прошлые деяния.
Юноша, словно пригвождённый, застыл на месте. Это привидение он видел утром, а теперь оно пытается его убить. А граф принял на себя удар, отважно сдерживал это чудовище от нападения ценой своей жизни.
В замешательстве и под шум борьбы он незаметно выскользнул из библиотеки и покинул замок. Всю дорогу он убеждал себя, что всё это ему привиделось, и он неспешными шагами удалялся прочь от проклятого места.
Уже ближе к вечеру туман понемногу поредел; постепенно видимость улучшалась, гнусный моросящий дождик занудно шуршал. Ночное небо затянулось черными, как смоль, тучами; редкие звёзды едва просвечивали сквозь плотный облачный покров. В гнетущих вечерних сумерках он попытался повторить путь, проделанный ещё утром. Вначале это было не сложно: он прошёл мост и повернул на дорожку. Но дальше он стал плутать; в полумраке стал кружить наобум.
Забредя в самую чащу леса, он увидел зарево пылающего костра. Неиссякаемая сила огня с коварством неукротимого зверя пожирала замок, схватив каменную глыбу в свои жаркие объятия. В небо поднимались спирали тёмно-серого дыма и алые языки огня, ветер разносил искры, а тучи воронья кружили и разносили по округе страшную весть. Повеяло запахом дыма и гари; едва слышно доносились отчаянные крики.
Шорох листвы и хруст сухих веток за спиной вновь заставил его замереть; кровь застыла в жилах от страха. Его настигло утреннее привидение, дыхание и лёгкое сопение чувствовались на затылке. Графиня догоняла утреннего спутника. После очередного приступа ярости она сбежала из замка, решив завершить свои страшные намерения.
Сильный удар по голове свалил с ног, запах крови врезался в сознание Гильома и он с глухим звуком замертво рухнул на землю.
VII
Гильом очнулся в кромешной темноте. Тошнотворно воняло сыростью и гнилью. Гильом не мог пошевелиться, приподнять голову, сильная удушающая головная боль тянула вниз, нестерпимо пахло кровью. Он решил, что умер, но сильная резкая боль в ноге, словно его плоть раздирали на мелкие кусочки, пробудила в нём сознание. Он попытался встать на ноги, но голова упорно отказывалась приходить в порядок и не кружиться. Множество парных светящихся красных огоньков смотрели на него из темноты. Шуршание, больше походившее на крысиную возню, назойливо било по ушам, а очередная острая боль, вонзившаяся в его тело, заставила его издать нелепый, нерешительный кашляющий звук.
Перед его глазами предстала чудовищная крысиная пасть с белыми клыками. Он стал лихорадочно обороняться, несколько раз наотмашь пытался ударить серую тварь, скинуть со своего тела, но это у него выходило неудачно. Это ещё больше раззадорило чудовище; она клацкала зубами в воздухе, пытаясь откусить свежий кусок мяса.
Он дернулся и тут раздался звон цепи. Он был пленником, узником, да кем угодно, только одно было ясно – он в заточении!
Гильом стремительно соображал, как попал сюда. Но ничего на ум не приходило, кроме того удара по голове. Его уши улавливали доносившиеся душераздирающие крики, исходившие из-за двери. Он выслушивал ужасные, будоражащие до крови человеческие крики, которые сочетались с леденящим хрустом ломающихся костей.
Стражники проходили по коридору, и было слышно каждое их слово.
- Этот уже готов, всё рассказал. Я тут до утра покараулю новенького. Вроде очухался, - стражник факелом осветил окошко в двери. Перед ним, забившись в углу, сидел молодой парень с испуганными глазами, боясь шелохнуться.
- Смотри не засни. Если художник удерёт, с нас три шкуры сдерут.
- Да разве заснёшь в такую ночь, глянь такая луна! Сна будто ни в одном глазу. И как тут уснёшь, когда вокруг творятся такие дела! Это тебе не вор или обманщик. Это небывалый убийца, душегубец, каких ещё свет не видел, - и кивнул головой на узника. Мужчина в доспехах грубо ухмылялся и глумливо гоготал.
- Если этот гад будет орать, так ты не слушай его… да мало ли чего он себе удумает, не открывай двери до утра. Ох, и трудный денёчек его ждёт. С этим покончим, и он следующий. Уж всё он расскажет, как спалил замок, да и графа прикончил. И тех двоих торговцев он зачем-то тоже отправил к небесам.
- Да, понял я, понял. Уже завтра Господь покарает грешника, - не унимался стражник.
Голоса вместе с отблесками факела медленно удалялись, исчезая в глубине каменных лабиринтов.
Брошенные стражниками слова вызвали в нём вереницу воспоминаний прошлого дня: туман, замок графа де Суи, библиотека, наброски портрета, пожар и удар. Вся какофония мыслей давила на Гильома, он пытался понять связь между ним и пожаром. Да ещё и эти два посетителя мадам Дюбо тревожили его сознание. Ничего не получалось. Мысли роились в голове и не давали успокоения и сна.
Крысы не давали покоя, то и дело навещали узника, их привлекал запах крови и свежего мяса. Гильом с трудом преодолевал ужасы заточения, но мысли о безысходности дела съедали все предположения, вызывая самые мрачные мысли.
Вдруг в глубине гробовой тишины и слепящей темноты заслышались шаги, на стенах отразились блики огня, ключ истошно провернулся в замке и ржавая дверь, слегка скрипнув, с треском распахнулась. Двое стражников схватили парня и, протащив по длинным коридорам, втолкали в огромный каменный зал. На стенах горели факелы, стояла мёртвая тишина, от этого безмолвие казалось более чудовищным и опасным.
В бело-красном одеянии епископ Жан Готье, упираясь необъятным животом в огромный деревянный стол, перебирал в руках бумаги. Рядом стояли вино и поднос с жареным мясом. В этой кромешной тишине едва слышались негромкие почавкивания и сморкания. Жирные руки Готье то и дело вытирались об толстый безмерный живот и давали знак секретарю ещё подлить вина в бокал. Крошки хлеба сыпались на пол при каждом откусывании, а маслянистые реки стекали по бороде и капали на бумаги, лежавшие на столе вперемешку с огрызками еды.
Готье ничего не имел против обильной трапезы перед допросом, это придавало ему сил и уверенности, что так он изгоняет из еретиков всех бесов и нечестий.
Солидно отрыгнув, он уставился на пленника.
- Что привело ко мне, сын мой? - не отрываясь от жирного куска мяса и смачно причмокивая, спросил священнослужитель Гильома.
- Ума не приложу, что от меня нужно и чем я погрешен, - робко ответил узник.
- Вот тут-то и есть твоя вина, что не веруешь в святую церковь, не ведаешь, что церковь знает о твоих прегрешениях.
- Поистине, ваше преосвященство, еже ли бы я знал, что ведаете вы, то смог бы избежать столь жестокой участи. Я верую в святое писание и следую учениям церкви. Моей вины в этом нет.
- Ты, отрёкся от Бога и проповедуешь свои учения. В твоей душе Сатана сплёл свои сети и призвал верить в истину своих деяний, - продолжал священнослужитель, медленно запивая вином каждое слово. – Вот, намедни, ты же погубил графа де Суи и, заметая следы, сжёг замок. А господин Варне зачем тебе понадобился? Не ты ли утопил торговца Омо? Сам сатана диктовал тебе, а ты, его приспешник, с наслаждением и живостью исполнял его желания.
- Я простой художник и не было злого умысла упокоить душу графа, а тем более сжечь его жилище. А те два господина мне ничего дурного не сделали, - взмолился Гильом.
- Тогда не угодно ли тебе поклясться, что никогда не имел дело с Сатаной, не веруешь в его учения?
- Если Вы мне приказываете, я дам Вам присягу и скажу, что не виновен в злодеяниях против графа. Бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси.
- Готов ли ты покаяться и смыть с себя несправедливое обвинение? У тебя есть возможность доказать Церкви, что не служишь сатане. Забирайте!
Инквизитор одним взмахом руки отправил узника в другую комнату, истошные крики и хруст костей не мешали Готье покончить с обедом.
- Твоя клятва не спасёт от костра. Что ж, граф будет доволен принять к себе на небеса своего душегуба. Там и клянись в своей невиновности в его райских объятиях, - сказал он удаляющемуся юноше, усмехнувшись самому себе, допил всё вино.
Все мыслимые и немыслимые истязания пришлось перенести Гильому, потому что он на каждом слове никак не хотел признавать себя виновным в смерти тех людей.
Казнь назначили на праздничный день, дабы как можно больше народу собралось поглазеть на главной площади.
Накануне город украсили флагами, гирляндами цветов, на балкон вывесили ковры. Построили помост со столбом в центре для сжигания еретика, принесли дрова и хворост.
Празднично убранная площадь медленно наполнялась зеваками. С зарей городская площадь уже гудела точно улей. Зрители жаждали представления, они собрались ради казни.
Среди толпы разнеслась весть, что епископ Жан Готье ночью, накануне казни, скончался, он поперхнулся костью и захлебнулся в чарке с вином. Он умер прямо за столом, и никто не смог ему помочь. Толпа обсуждала эту новость, кто-то с сожалением посочувствовал епископу, а некоторые с воодушевлением ожидали подробности ночных событий. Впрочем, вскоре смерть епископа Готье незаметно растворилась в людских пересудах, ведь главное действо уже ждало своих благодарных зрителей.
Гильма держали в городской тюрьме, ранним утром громким криком разбудили пленника. Сытно накормили, дали вина и одели в чистую одежду. Храбрости это ему не придало, после пыток всё его тело тряслось и болело, сломанные пальцы, ребра не давали двигаться, кровь сочилась из каждой раны, пропитав одежду багровыми пятнами, которые были свидетелями варварской жестокости церковных допросов.
Вот наступил важный момент. Озверевшая толпа медленно затихала и расступалась перед процессией. Заключённого в кандалы Гильома везли на старой грязной телеге, в которой возили осужденных к месту казни.
Горожане наблюдали за процессией из окон домов или с мостовой. Любителей поглазеть на казнь оказывалось предостаточно. Некоторые сочувственно смотрели на юношу, просили покаяться и примириться с церковью, другие, предвкушая забаву, бросали обидные, бранные слова, плевались ему вслед.
Привязав осуждённого к столбу, на помост взошёл викарий.
Он, подняв руки, воздавая хвалу небесам, заставил застыть зевак.
- Господь сказал: кто делает грех, тот от дьявола, потому как сначала дьявол согрешил. И явился Сын Божий, чтобы разрушить дела дьявольские, - он горячо говорил голосом, которым привык потрясать толпы людей.
Гул голосов пронесся над толпой. Люди зашумели, заговорили, восторженно переглядываясь.
- Душа может противиться греху, но не может без Бога победить и искоренить зло. Только освободив душу от бренного тела, к нам спустится Божья благодать.
Воздев руки вверх, викарий поддержал гул.
- Грешник, что вышел из ада сатаны, явил собой тьму и беззаконие. Он приступил Божьи законы. Сегодня я клянусь очистить всех во имя Господа. Епископ Готье умер во имя спасения души грешника. Господь забрал его к себе с чистого душой, ибо он узрел Сатану в этом грешнике.
Он вскинул руки вверх и призвал толпу к восхвалению его слов.
- Узрите волю Божью! В нём нет человека, в нём сатана, так предайте его огню и обратите тело в прах и освободите душу грешника от власти тьмы.
Викарий помолился, толпа взывала к Богу и голоса каждого терялись в мощном гуле:
- Воздадим хвалу нашему Господу!
Громкий рык ликования разлетелся по городу.
Огонь пожирал ноги и тело бедолаги, а Мадам Дюбо подбрасывала в огонь хворост, дабы приумножить свою добродетель перед церковью.
Ещё долго разносился глухой шум ликующего города.