7.
Строительство продолжалось и снаружи выглядело почти как обычно. Разве что рабочих было поменьше. Остались немногие: либо равнодушные к мистике и суевериям, либо желающие любой ценой заработать – деньги есть деньги. Да и охраны теперь стало много больше, стало быть – спокойнее.
Григорий и Федул работали наверху, почти на самой верхотуре. Эти двое были не просто из одного села, а добрые соседи, дружили семьями, ходили друг к другу в гости. Если у Федула закалывали кабанчика, то Гриша мог быть уверен – скоро друг занесет ему кровяночки. Они посидят под хороший самогон, поговорят неспешно, как и полагается серьезным мужчинам. А Гришина жена регулярно делилась с Федуловой супругой отборными яйцами от пестрых своих курочек.
Кроме Гриши и Федула опалубочными и арматурными работами сейчас занимались несколько человек, но эти двое считались самыми лучшими, поэтому всегда могли ставить условия: хотим в одну смену, хотим на один участок. И им всегда разрешали – они были опытными строителями. У них никогда не случалось брака, бетон, налитый в опалубку, ни разу не приходилось разбивать из-за вздутия досок. Федул только посмотрит мельком – и сразу покажет пальцем: вон там, сбоку, есть щель, значит, бетон просочится. Или вот эта доска с сучками, убрать ее и дать другую. А у Гриши был наметан глаз на плотность бетона: нужно ли его уплотнять специальным прибором, который создает вибрацию, или так наливать.
Никогда друзья не запутывались в маркировке опалубки, у инженеров не было с ними проблем: дашь чертеж – и можно идти покурить. Они никогда не забывали смазывать доски специальной эмульсией, не экономили – самим же придется потом отдирать присохшее.
Оба крупные и плотные, друг на друга они почти не смотрели, работали молча, не кричали надсадно, не матерились. Вот почему, когда Григорий закричал, словно раненый зверь, все рабочие внизу и на перекрытиях вздрогнули от неожиданности и посмотрели вверх. А смотреть надо было вниз, потому что это Федул сорвался с высоты, свалился на землю и лежал теперь беспомощной изломанной куклой, а не живым человеком...
Григорий не просто кричал – он выл и стонал, держась за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, в то время как отовсюду к фундаменту, где ударился оземь его друг, сбегались рабочие. И пока остальные поднимались наверх по пролетам, чтобы успокоить Гришку, узнать, что же произошло...
– Не може быть... Не може... – Он бормотал и раскачивался, как ненормальный.
– Да что тут произошло? Почему он сорвался?!
– Не знаю... Працювалы, як ото завжды... У меня за спиною вин був, отам... Не знаю!!! – заорал вдруг Гриша.
Его схватили и повели вниз, завели в бытовку, накапали чего-то успокоительного. Вызвали скорую и, увы, милицию. Позвонили директору, Лозенко примчался как на пожар, почерневший от досады. Опять!.. Бесовская стройка, позор на весь Киев!
– Мы уезжаем, – сказал врач, когда Лозенко приоткрыл дверь скорой. – Отойдите...
– Секундочку, – попросил подошедший милиционер. – Мне нужна причина смерти.
– Смерти? – удивился доктор. – Так он еще жив. Он же упал у вас на мешки с цементом, и это, видимо, его спасло...
– Когда с ним можно будет поговорить? – требовательно спросил мент, оттирая плечом директора стройки.
Доктор пожал плечами.
– Может, и никогда. Не знаю, выживет ли. Он в коме, изломан весь... И челюсть тоже, так что насчет разговоров – это вы не надейтесь. Короче, звоните в больницу, в реанимацию.
Скорая уехала. Грицьку сказали, что его друг жив. Он заморгал, долго молчал, потом вскочил и хотел бежать. Да куда там... Милиционеры его заставили подняться наверх, на место происшествия, показать, кто как и где стоял, что делали. Там он снова впал в истерику и больше ничего сказать не мог.
Не сговариваясь, все свою работу оставили. Краны остановились, сварочные огни погасли, недоваренную арматуру побросали как попало. Мастер и старший смены суетились, просили, трогали за рукав: «Бетон же застынет! Как можно!» – их никто не слушал. Рабочие расселись по своим жестким кроватям и ждали, сами не зная чего. Потом начали совещаться. Несколько человек сидели рядом с Гришей, слушали его рассказ о падении Федула по третьему кругу, успокаивали как могли. Звонили в больницу, справиться о состоянии пациента Довгалюка. Ответы были одни и те же: состояние тяжелое.
– Надо позвонить Насте, жене Федула... – сказал Григорий.
Он вытащил телефон, но мастер его отобрал.
– В таком состоянии ты ей лучше не звони, хуже будет и ей, и тебе. Я сам.
Ноябрьский день потемнел, зажглись фонари на улице. На стройке, наоборот, выключили все, что могли выключить. Как будто в знак траура.
– Хозяину звонить, как думаешь? – растерянно спросил Лозенко у выходящего из ворот инженера.
Тот задумчиво закурил, застегнул молнию куртки под самый подбородок.
– Не знаю, Михаил Петрович. Он тебя же виноватым и сделает. Подумай... Может, до завтра они успокоятся?
– Ну, тогда до завтра, бывай.
Директор сел в машину и уехал. Прохожих почти не было на улице в этот час. Только вдоль забора возвышались палатки лагеря сопротивления, из которых вился жиденький дым – там грелись активисты. И еще у служебного входа в театр заметно было движение, люди входили и выходили. Долго никого не было видно, потом из ворот стройки вышли двое рабочих с большой сумкой.
– Куда это вы? – спросил охранник для порядка. Он их всех знал в лицо.
– А шо, нельзя? Погулять, може, – ответил один.
– За лекарством, – пробасил второй. – Болеют тут... некоторые.
– Ага. Тогда и мне купите лекарства.
Охранник протянул им несколько купюр.
– А тебе хиба можно?
– Давай-давай, возвращайтесь скорее. Мне все можно.
Вскоре «лекарство» получили все и перепились, как сапожники. Потому что сегодня было можно что угодно – так они чувствовали. Один охранник уснул прямо на посту, второй ушел спать к рабочим. Ворота закрыли. Свет в некоторых вагончиках еще горел, там пили самые стойкие. Слышались бубнящие голоса: под водочку языки постепенно развязались. Вспоминали село, кляли работу, ругали жизнь, проклинали строительство – правда, потихонечку, чтобы черти не услышали.
Ночь наступила так незаметно и естественно, словно всегда была здесь хозяйкой. А день, свет, солнце – это вам, дорогие мои, всего лишь приснилось. Кто знает, вдруг она права, и все это нам снится, как утверждают некоторые философы? Поэтому на тихий звук никто внимания не обратил. Тихий потому что – это раз, да и слушать мало кто мог – это два. Низкий звук постепенно переходил в высокий и обрывался на визге. Потом сначала. Из бытовки, шатаясь, вышел рабочий в бушлате, но с голыми ногами, и сделал несколько шагов в сторону кабинок с биотуалетами. Зашел внутрь, долго там возился, чертыхаясь, что темно и лампочку никому вкрутить недосуг, потом вышел. И наконец обратил внимание на звук. Поднял голову...
В высоте, в черном небе плыло тускло освещенное пятно со смутно знакомыми чертами. Открыв рот, смотрел рабочий на это пятно, а когда узнал – заревел басом.
– Хлопци! Хлопци! Сюда! Мать моя... То есть, спаси Богородица и помилуй!!!
Не сразу из вагончиков вывалились хлопцы. После «лекарства» они с трудом стояли на ногах. Рабочий одной рукой тыкал вверх, другой испуганно крестился. Тогда хлопцы тоже посмотрели вверх. Раздался отборный мат и тут же испуганно смолк.
– Стойте, – хрипло произнес кто-то. – Стойте, стойте, это же...
– Не может быть! Нет!!!
– Бежим отсюда!
– Это же Федул! А-а-а-а-!!!
Высоко в воздухе плавал прямоугольник, очень похожий на гроб. Из него выглядывал Довгалюк, похожий на себя и непохожий, черный какой-то. Он улыбался... И бьющий по нервам, совершенно непонятный и от этого страшный звук все повторялся и повторялся.
Началась натуральная паника, застучали двери, закричали самые напуганные и суеверные. «Надо в церковь! К священнику, прямо сейчас!» – кричал кто-то. Никто головы вверх уже не поднимал, в окно не выглядывал. Разбудили мертвецки пьяных охранников, выволокли наружу. В небе уже ничего не было.
– Вы все алкоголики, – с трудом выговорил один охранник, держась за второго, который вообще не мог ничего произнести. – Это у вас белочка началась. Идите, проспитесь... – И он сел, почти упал на землю у ступеней, ведущих в вагончик.
Рабочие поняли – это все. Если по небу гробы летают, то... Значит, никаких правил нет, а бояться начальства глупо: нечистая сила страшнее. Поэтому приехавшее наутро начальство застало на объекте полнейший бардак и абсолютное, беспробудное безделье. Нескольких рабочих не хватало, остальные делать ничего не хотели и только просили, чтобы их отпустили домой.
– Да что у вас случилось, можете толком объяснить?!
– Гроб летал. Отам, вверху. Ночью.
– Что за выдумки, какой еще гроб! С ума сошли?!
– А в нем Федулка, как живой... Нельзя тут больше оставаться, Михась. Если ты черта не боишься – оставайся, дело твое.
– Но Федул еще жив! Это кто-то вас хочет напугать! А вы как дети!
– Какое там жив, когда он в этом... В коме. То есть без сознания. Если ему отключить те провода, то дышать перестанет. Не, это не жизнь...
Михаил Петрович не на шутку разозлился: очень уж явственно от людей несло запахом вчерашних возлияний. Что с ними делать, с этими тупыми и трусливыми людьми?
(из книги Анны Владимирской и Петра Вакса «Грязные деньги», изд-во Книжный Клуб семейного досуга, Харьков, 2012)