1
В городе Югорске, бывшем поселке Комсомольский, заканчивалась сибирская белая ночь девяностых годов. Редкие низкорослые ели ожидали дневного солнечного тепла. Улица Привокзальная пустынная, редкие прохожие спешили на работу.
Юрий Кузьмич, которого все называли Кузьмичом, спешил на работу в управление «Тюментрансгаз», которое занималось строительством, эксплуатацией газопроводов и транспортировкой природного газа. Газопроводы простирались от полуострова Ямал, на Юг, до города Екатеринбурга (Свердловск) Тюменской области.
Судьбы людей в обнимку со временем шли по трудным дорогам перестройки от ленинско-сталинского социализма к вершинам «Социализма с Человеческим лицом», объявленным великим смутьяном и пьяницей Ельциным Б.Н.. В двухтысячных годах это время назвали смутой и развалом самой передовой социалистической экономики. Страна, как больной человек, страдала перестройкой государства от социализма к прошлому – буржуазному строю. Слово «буржуазия» никто не употреблял. Все в восторге говорили о демократии и свободе слова, и стремились своими желаниями к европейской и американской жизни, не замечая, как разваливается великая страна социализма, построенная отцами и дедами тех, кто с восторгом восхвалял демократию. Народ бурлил, как вода в грязном котелке, брызгая слюной демократии на несогласных и незаметно, как стадо, бежал в загон рынка трута, где олигархия усмиряла кнутом рубля заблудших мечтателей о «красивой жизни».
Вспомнил Кузьмич оратора Виктора, он работал сантехником в коммунальном хозяйстве. Перед собравшимся народом в актовом зале Дома культуры Виктор выражал свое видение новой жизни: жены не должны работать, должны хорошо одеваться, иметь шубы из норкового меха и иметь шапки из натурального меха, должны любить мужей; мужчины должны иметь машину, шапку из собольего меха, высокооплачиваемую зарплату, позволяющую семьей ездить за «рубеж». После собрания Кузьмич увидел Виктора с женой у легковой машины «Нива». Жена одета в норковую шубу и в такую же шапочку. Виктор был одет в кожаное полупальто, которое называлось дубленкой, в соболью шапку и на вопрос Кузьмича:
- Чего жаловался, у тебя уже все есть.
Виктор ответил:
- Это все старое. На машину я по копейке собирал, недоедал, экономил. Я хочу, чтобы у меня была машина новая, такая как у Председателя Президиума Верховного Совета Горбачева, на которой он выезжает из ворот Кремля. Квартиру тоже хочу иметь как у Горбачева, дачу у Черного моря. Жить хочу на побережье Черного моря, а не в добровольной ссылке в Сибири.
- А как же другие люди.
- А что? Другие! Мне наплевать на других!
После сказанного Виктор с женой картинно сели в машину и уехали, поднимая колесами легкий, рыхлый сибирский снег.
Вспомнил Кузьмич и случай происшедший с инженером Срымовым Римом Гаязовичем, татарином по рождению. Кузьмич пришел на работу и встретил его в коридоре. Он схватил Кузьмича обеими руками за одежду на груди, приподнял над полом и, брызгая слюной, словно плюющая змея, прошипел:
- Ты, «коммуняка», зачем сорвал президентский агитационный плакат Ельцина?! Повесь на место, не ты вешал Ельцина, не тебе его уничтожать! Задушу.
- Наконец Срымов опустил Кузьмича на пол, повторил, - задушу.
Сотрудники проходили мимо с любопытством смотрели на странное собеседование.
Кузьмич поправил воротник, одернул пиджак, ответил:
- Ты, демократ, совсем озверел. Ты сам успеешь в будущем повесить и уничтожить Ельцина. Я не трогал твоего любимца, рвущегося в президенты. Я плюрализм мнений, о котором говорил Ленин, уважаю.
- Это ты на кого еще плевать собрался, я . . . . . . . .
- Причем здесь слово «Плевать» и слово «плюрализм». - Прервал Кузьмич возмущение Рима Гаязовича. - Повторяю, не трогал я агитационные плакаты, узнай у директора, может он знает. Ты совсем помешался на демократической идее. Только сначала сам разберись, что такое демократия и какие ее формы бывают.
- Ты, Кузьмич, сам не знаешь, что такое демократия. Какие там ещё формы?! Демократия одна, это свобода и независимость, это право человека делать то, что он хочет.
- Это ты, Римм Гаязович, пользовался сейчас демократией? Меня схватил за грудь и грозился задушить! А ты не заметил? что сняли агитационные плакаты других лиц.
- Меня не интересуют другие лица! - ответствовал Рим Гаязович.
После этих слов Кузьмич прервал беседу и ушел в рабочий кабинет. Внешне он был спокойный, но внутренне до предела взволнован происшедшим.
Впоследствии выяснилось, что агитационные плакаты были сняты внутри помещения по приказу генерального директора. Над Римом Гаязовичем кто-то подшутил, сообщив ему, что плакаты снял Кузьмич.
Путь Кузьмича на работу пролегал мимо средней школы номер три. Во дворе школы, против входа в здание установлен на невысоком постаменте бюст Ленина. Этот памятник был перенесен с единственной городской площади, на которой планировалась установка нового памятника Ленину во весь рост на высоком постаменте.
У внешней стороны школьной ограды неизвестные активисты поместили небольшую горку камней. Выше камней, на ограждении, повесили плакат с надписью: «Господа, не проходите мимо! Киньте камень в этого изверга».
Плакат снимали не один раз, но кто-то вновь водружал на место новый плакат.
Граждане не проявляли активности. На постаменте красовалась одна отметина от брошенного обломка красного кирпича.
Кузьмич повернул на улицу «40 лет победы» и вошел в здание управления. По коридору шли сотрудники, двери в кабинеты открывались и закрывались, раздавались тревожные звонки. В громкоговорителях раздавался гимн работников производственного предприятия «Тюменьтрансгаз». Кузьмич не знал на память все строки гимна. Только одна фраза запомнилась, ибо она часто повторялась в словах гимна: «. . . . . Давай, качай газ! Давай качай!. . . . . .». Управление «Тюментрансгаз» готовилось к рабочему дню в новых условиях жизни.
2
Кузьмич погрузился в работу.
Время быстро текло к двенадцати часам дня. Раздался очередной телефонный звонок:
- Кузьмич, зайди ко мне в кабинет.
Звонил начальник отдела химзащиты трубопроводов. Бывший капитан подводной лодки, уволенный по состоянию здоровья. Петренко Александр Александрович был энергичным и общительным человеком. В делах тоже был быстрым и решительным. Пользовался заслуженно уважением сотрудников управления. Правда, был «недостаток»: он не состоял в рядах коммунистической партии. По этому случаю некоторые злопыхатели скрипели своими языками, судачили: «Есть причины негативные, не позволяющие человеку стать коммунистом». Что поделаешь? У каждого есть недостатки и ошибки, и каждого, в любом случае (сегодня модно говорить «полюбому»), сопровождает ореол слухов и всяких домыслов. Александр Александрович любил крепкие словечки. Еще он любил писать маслом картины. Делать для картин красивые рамы, и любил свою красивую рыжую собаку овчарку, имеющую имя Пират, которая признавала и слушалась только его, и готова была и жизнь собачью отдать, защищая хозяина. Даже жена Александровича не могла сделать резкое движение в сторону мужа, Пират приподымался и, рыча, оскаливал зубы с грозными клыками.
Добрые отношения Кузьмича и Александровича возникли на их общей увлеченности писать масляными красками картины.
- Здравствуй, Александрович. По какому делу звал?
- Здравствуй, Кузьмич. Без дела зайти не можешь? Садись, покритикуй работу.
Александр Александрович поднял картину в красивой, золотистой раме, и поставил на стул против окна.
- Взгляни. Написал с типографской открытки. Что скажешь?
На полотне была изображена картина «Маха одетая» испанского художника Франциска Гойя. Кузьмич видел эту картину в художественных изданиях и на открытках. Конечно, печатные изделия не могут передать всю красоту картины великого художника. Оценить работу Александровича сложно, да и Кузьмич был не художественный критик, но картина завораживала его взгляд. Маха лежала на спине в кровати, закинув руки за голову. Одета в женский комбинезон из легкой белой ткани, талия перехвачена широким поясом из розовой ткани, подчеркивая тонкую талию и ее стройную, пропорциональную фигуру. Светло-коричневая блуза расстёгнута и широко распахнута. Темно-коричневые, выразительные глаза, выразительные губы и слегка заметная улыбка на красивом лице создавали зовущее к себе выражение и желание любви.
Кузьмич молча любовался картиной.
- Что скажешь, Кузьмич?
- Мне очень нравится. Как тебе удалось освещение ее костюма написать так, словно освещенные участки сами светятся?
- Это, Кузьмич, лессировочная техника и плюс «ноу-хау».
Кузьмич промолчал, а Александрович спрятал картину и вновь обратился к Кузьмичу:
- А, что за инцидент у тебя был, Кузьмич, со Срымовым?
- Долго до Вас новость катилась. Плакат агитационный Ельцина кто-то снял, Срымов меня обвинил. Налетел как росомаха на добычу. Просто озверел.
- Распорядился снять генеральный директор. Думаю, на директора генерального он не накинеца. Да! Горячий татарин Срымов. Однако он понимает политику.
- Это кто? Срымов понимает политику?! - Возмутился Кузьмич. - Его экономика оценивается только деньгами в собственном кармане, квартирой да гаражом, в котором должна быть машина лучшая, чем у других граждан. Он в экономике и политике ничего не понимает. Он только рубль . . . .
- Остановись, Кузьмич, - прервал слово Александрович, - не тебе говорить о политике! Опять мне будешь говорить о «желтом или золотом идоле в святом углу». Я уже тебя выгонял из кабинета с твоими социальными экзегезами. Сегодня у меня хорошее настроение. Я еще раз тебе скажу, что общественное и планируемое никогда не будет динамично развивать экономику. Личная заинтересованность и конкуренция - двигатель развития.
- Ты заблуждаешься, конкуренция - борьба за свои личные выгоды!
- А ты, Кузьмич, разве не беспокоишься за свои личные выгоды?
- Если они справедливые, не в ущерб интересов других сограждан и не ущемляют их благополучие.
- Какое отношение к твоим интересам имеют другие сограждане? Пусть они беспокоятся о своих интересах сами. Я вот тебе пример приведу со своим сыном. Он капитан, на судне в Черном море, ходил за рубеж.
Кузьмич хотел что-то сказать, но его прервал Александрович:
- Замолчи! Послушай старших. Знаю, начнешь мне цитировать Маркса да Ленина. Учил я в училище их, да только они так пишут, что нужно сначала употребить бутылку «Столичной» водки. Заумно пишут. Да я и не интересовался такими трактатами. Я делу учился. . . . . - Сделал паузу, усмехнулся. - На занятиях по политической экономике и марксизму художественную литературу читал.
- Александрович, как можно судить о том, чего не изучил. Один американский журналист, в своем интервью, сказал: «Я не читал ни Маркса, ни Ленина, ни Сталина, но знаю что это все плохо». А философ Поппер, в своей работе «Свободное общество и его враги», восхищался социалистическим строем, но считал его утопией, однако в своей работе использовал зачатки социалистической идеи. . . . .
- Кузьмич! не торпедируй мое терпение, а то опять выгоню из капитанского мостика, то есть, из кабинета. - Александрович сделал паузу, и продолжил. - Вот послушай. Мой сын на Черном море - капитан дальнего плавания на судне. Ходил в зарубежные страны. Знает четыре языка. И, знаешь, сколько он получал? Четыреста рублей. Капитан дальнего плавания, с четырьмя языками, и четыреста рублей! И матросы почти столько же получают! - Александрович сделал паузу, слегка ударил кулаком о стол, продолжил, - несправедливо. Сын учился, управляет судном! А получает, как и матросы. Не справедливо. Сейчас, в связи с перестройкой перестали ходить в море. Сын ведет переговоры с иностранными фирмами и хочет наняться на работу, т.е. продать свое умение управлять судном. Ведь хозяин судна из всех претендентов выберет лучшего капитана и будет платить достойно! Ты, Кузьмич, с этим согласен?
- Нет. Он выберет по национальному признаку. Итальянец – итальянца, турок выберет турка, и т.д.. А зарплату назначит минимальную, на которую согласиться претендент. Итальянец может выбрать и россиянина, но с минимальным жалованием. Ведь хозяин судна будет стремиться к максимальной своей выгоде, и наплевать ему на особое образование и знание языков.
- Ничего, Кузьмич, ты не понимаешь. Вот бестолочь беспартийная. Хороший, образованный капитан на судне, это престиж и реклама хозяину судна. А реклама это двигатель экономики. А хорошего капитана надо и хорошо оплачивать!
- Нынешняя реклама - самовосхваление предпринимателем самого себя и своей продукции. И еще она увеличивает цену продукции, которую хвалит, как правило, не заслуженно. В союзе тоже была реклама, издавались информационные листки и издавались каталоги, только без плакатов на улицах и громких высказываний.
- Все ты, Кузьмич, как якорем цепляешь! Ничего, демократия тебя образумит!
- Может, Александрович, и так. Но время, простое время, и закон преемственности научит всех. Дай бог, что бы твой сын разбогател за счет иностранцев. Или заработал столько, чтобы хватило на дорогу к отчиму дому, к отцу. Я думаю. . . . . .
- Хватит думать тебе, Кузьмич. За тебя сегодня умные люди думают. Разозлил ты меня своей невежественностью. - Александрович встал, щеки покраснели, уперся кулаками в стол. - Уходи из кабинета. Обучишься демократии, тогда приходи. . . Иди . . . ., иди. . . .
Кузьмич встал молча и пошел к выходу из кабинета.
- Дверь не забудь закрыть, да не хлопай дверью, - словно прорычал Александрович.
3
Шли дни и ночи, и днем и ночью перестройка с ускорением, затеянная правительством, бурлила в головах людей как в бочке брага. Большинство мечтателей мечтали о цивилизованной европейской жизни, обещаемой реформаторами.
Реформаторов оказалось много. Все они организовали свои партии, и каждый день звали люд к высотам человеческой жизни, как будто бы народ живет не человеческой жизнью.
Каждый день по телевизору выступал известный полупьяный реформатор Ельцин Б.Н. и провозглашал сказочные идеи сказочной жизни. Он с телеэкрана, как гипнотизер, показывал блестящую стальную монету достоинством в одну копейку и утверждал, что это самая крепкая и надежная валюта, которая за пятьсот дней совершит чудо, и весь российский народ станет счастливым и богатым. И люди были счастливыми, наблюдая, как Ельцин за их «надежную валюту» танцует в Германии, и как он посещает друзей в Соединенных Штатах Америки, и как социалистическая страна преобразуется в страну с буржуазным демократическим укладом. Молодые реформаторы гордились великим «сказочником», и рассказывали, как Ельцин сам руководил иностранными хирургами, делающими операцию на его собственном сердце.
Молодые реформаторы (дай им бог справедливого божьего суда): Явлинский, Гайдар, Кириченко, Чубайс, Хакамада, Новодворская, Немцов, Березовский, и другие, вторили Ельцину, рассказывали о будущей прекрасной жизни народа.
Гайдар каждый день по телевидению сообщал, словно в предсмертной практике, что «в конце туннеля забрезжил свет», и экономика выросла на 0,4 процента.
Тем временем в Югорске прекратил существовать универмаг, закрылись многие магазины, на прилавках оставшихся магазинов не было товаров, цены росли ни по дням, а по часам. Появились ручные торгаши с товарами договорными, или товарами с «заоблачными» ценами. Бумажные казначейские билеты исчезли, крепкая и надежная копейка покатилась по склону рухнувшей экономики и где-то затерялась покрытая грязью от ботинок реформаторов.
В г. Югорске ввели талоны на продукты, а затем продукты стали выдавать по паспорту и спискам работников предприятий газовой промышленности. К свету, появившемуся в конце туннеля, летел один только Гайдар. Многие были заняты лопатами, которыми пытались грести доллары, падающие с небес «благословенной страны» США.
Наконец все ознаменовалось выстрелами из танковых пушек по Верховному Совету, и господин Ельцын, получивший неограниченные права, на обещания в несколько дней навести порядок в стране, фактически стал монархом.
Обещания свои зарубежным друзьям Ельцин выполнил, страну социалистическую преобразовал в страну буржуазно-демократическую, которую назвал «Российской федерацией», или «Россией». Коммунистическую партию запретил. Заставил народ выплачивать долги царского периода. Иначе говоря, из страны с общественным правом на средства производства, сформировал страну с правом собственности имущего класса на Рынок труда, в котором рабочие и работающие крестьяне стали товаром и вынуждены продавать себя и свое умение к труду.
Несмотря на бурные события, люди по сохранившемуся социалистическому доверию к государству, продолжали верить обещаниям, и продолжали голосовать за тех, кто им был предложен реформаторами.
Кузьмич говорил, что не следует выбирать в депутаты реформаторов, стремящихся угодить западу, с укладом правой, буржуазной демократией. Они склонны к личному обогащению, следовательно, к хищению чужого труда. Многие были не согласны. Сослуживица Кузьмича, Лариса Николаевна, убеждала:
- Что вы, Кузьмич, говорите! Не понимаете простого. Следует выбирать тех, кто уже наворовал много и им не нужно больше, следовательно, они не будут тащить, им уже хватит.
Кузьмич отвечал:
- Лариса Николаевна, вспомни мультфильм "Золотая антилопа", режиссёра Льва Атаманова по мотивам индийских сказок. В нем раджа (смеясь) говорит: « Глупое животное! Золота не бывает слишком много».
Другой сослуживец убеждал:
- Кузьмич, ты не понимаешь прелести свободного рынка. Вот к примеру. Я иду на рынок и продаю товар. Налетели потребители и за час расхватали. На следующий день я поднял цены. Раскупили за половину дня. Далее я еще поднял цены, и товар разошелся за день. Вед выгодно, прибыли больше.
Кузьмич отвечал:
- Давай посмотрим по-другому. Ты покупатель с неменяющейся зарплатой. Сегодня идешь на рынок и за товар платишь некоторую сумму. На следующий день идёшь и за такой же товар платишь вдвое больше, и далее платишь втрое больше. Это ты положительно оценишь?
А с экрана Ельцин учил новому предпринимательству и суверенитету. С экрана телевизора вместе с запахом спиртного звучали слова: «За одним углом купи товар, а за другим углом продай его в два раза дороже. Это удачный бизнес». Или другое: «Берите суверенитета столько, сколько сможете».
Советский Союз прекратил свое существование. Да чудные были слова и дела молодой демократии.
Чеченская республика замахнулась на суверенитет и началась гражданская война. Кубанские казаки и донские казаки задумали создать свое казачье государство. Закончилось это возрождением казачества.
В Татарстане тоже было не спокойно. Нашлись инициативные народные «герои», которые вспомнили, что татарский народ до настоящего времени не имеет с Москвой мирного договора со времен царя Ивана Грозного и находится с ней в состоянии войны.
В Ханты-Мансийском округе земли стали делить по родовым признакам, в реках ловить рыбу разрешили только лицам имеющим национальность Ханты и Манси.
Московские ученые хвастались, что они за два месяца создали родной язык Хантов и Манси.
Культура России тоже не молчала. Вела умы человечества к счастливым вершинам счастливой демократической жизни, только для немногих. Гремели события уголовного мира. СМИ утверждали, что во всех странах начальный капитал всегда накапливался преступным путем. Режиссёр и писатель Станислав Говорухин издал книгу под интересным названием «Россия, которую мы потеряли». Позже тот же Станислав Говорухин опубликовал книгу «Страна воров», в которой описывались события жестокой, безумной бойни людей в Москве у Останкино. Сам Говорухин был свидетелем тех ужасных событий.
В книжных магазинах, легально, появилась литература, объясняющая как мужчина должен обращаться с женщиной в постели и порнографические журналы.
Америка и Европа рукоплескала великому Российскому народу и перестройке.
3
Жизнь бурная, беспокойная, голодная, с благотворительной помощью за деньги била в житейские берега народа.
Не просто складывались события и в семье Александра Александровича. Его жена, пятидесяти лет, заболела. Приговор – рак груди, и судьба увела прекрасную женщину в параллельный мир. Александр Александрович горестно переживал потерю любимого человека. Замкнулся сам в себе, в кабинете, без необходимости, сидел один, с выключенным телевизором. Картинки на телеэкране с бюстами молодых реформаторов его стали раздражать. Гайдар, Немцов, Явлинский приводили его в уныние. Нервы, нервы . . . ., как до предела натянутые струны гитары звучали в сомнениях, оправдывая события, приведшие к развалу великой страны и великой экономики.
Надежды о счастливом плавании его сына по демократическим волнам буржуазных морей и океанов не оправдались. Черноморский флот пришел в упадок. Часть кораблей продали, остальные стали ждать «черметовской» судьбы.
Сын Александровича, Владимир, устроился помощником капитана на итальянское торговое судно и ушел в плавание. Вестей от сына не было. Затосковал по хозяйке и Пират, отказался от пищи и воды и ничем не могли бедной собаке помочь. Ушел Пират в свой иной собачий мир.
Остался Александр Александрович в одиночестве. Работники отдела всё понимали и видели, и хотели вернуть былую активность Александровича в работе и политике. Их активность не приводила к результату. Александрович выслушивал вопросы и замечания по работе, затем коротко отвечал и затухал. А беседы о политике и политическим событиям его стали разочаровывать. Он махал рукой на собеседников и грустно говорил: «Хватит волны гнать, свободные, идите работать».
Кузьмич заходил к Александровичу в кабинет. Он приглашал сесть. Никогда не говорил: «Присядьте». Он считал, что присаживаются только под кустами. В тюрьму тоже не сажают, а помещают в исправительное учреждение.
Кузьмич садился, смотрел на Александровича, а он смотрел на Кузьмича. У них возникал молчаливый разговор, который можно было проследить по движению глаз и еле заметному выражению лица. Иногда Александрович произносил:
- Вот так, Кузьмич, даже собака оставила меня. - И снова умолкал.
Однажды высказался Александрович более ёмко:
- Эх! Кузьмич, молодой ты еще. Все, что в голове своей сам человек придумал и считает правильным, все это миф, идея по Платону. Опыт предыдущих людей, и результат этого опыта, вот реализованная идея, это закон. Мы сегодня об этом забыли, сами себе своей личной выдумкой устанавливать стали законы. - Помолчал, затем продолжил. - Жена спорила со мной, она философ, а я командир. Понимаешь – командир, которому должны подчиняться. Я думал, что наступает время золотое! Ан! Нет. Моей жене даже денег у предприятия не нашлось на необходимые дорогие лекарства. И для меня не нашлось, видите ли, она не работник Газпрома! Умирала, держала мою руку, смотрела мне в глаза. . . . , смотрела, пока не ослабли пальцы, и не остановилось сердце. Зря я с ней спорил. Она противник этой грязной политики реформаторов. Так и ушла в споре со мной, а у меня душа болит. - Помолчал. - Даже собака покинула меня, ушла за ней следом.
Кузьмич смотрел в глаза Александровичу, и из листочка для заметок складывал бумажного голубя. Александрович вздохнул, внимательно взглянул на Кузьмича:
- И не спрашивай о сыне. Нет вестей. Не знаю, что и подумать, хот в розыск подавай. . . . И зачем все это я тебе рассказываю. Наболело. Устал я Кузьмич.
- Все мы устали, - промолвил Кузьмич и встал, - вот возьми голубя белого, посмотришь, станет легче. Я пошел, мне еще дела надо справить.
У порога кабинета Кузьмич услышал:
- Заходи, Кузьмич, заходи. . . . А ты не знаешь, кто камней наложил и плакат повесил против памятника Ленину у третьей школы?
Кузьмич повернул голову и ответил взглядом, и вышел в коридор.
Вскоре по управлению пронеслась молва. Приехал сын Александра Александровича. Однако бодрости Александровичу это событие не добавило. Скорее всего, это событие его опечалило и усложнило жизнь. Владимир вернулся к отцу на постоянное время жительства. Семья у сына распалась. Денежная сторона проблемы нулевая. Владимиру зарплаты, которую он получил, еле хватило приехать в Югорск к отцу. Добиться реальной зарплаты никому из нанятой корабельной команды не удалось.
Александрович посодействовал устройству сына на работу машинистом компрессорных установок на газоперекачивающую станцию «Комсомольская». Сложно было гордому человеку, капитану подводной лодки, ныне начальнику отдела, просить устроить на работу сына, капитана дальнего плавания, на рабочую должность.
Переживали оба. Отцовские переживания превысили возможности сердца человеческого. Не выдержало сердце, и Александрович попал в больницу.
Месяц Александрович лечился в больнице, и затем «Эскулапии» вынесли заключение. Необходима операция на сердце.
Управление «Тюментрансгаз» выделило необходимую помощь в деньгах на операцию. И Александр Александрович уехал в Москву. Кабинет опустел, а в квартире остался один Владимир. Он рано утром выходил во двор. Задумчиво раскуривал папиросу. Затем садился в отцовскую машину и ехал на нелюбимую работу, в силу сложившимся обстоятельствам перестройки и ускорения к «социализму с человеческим лицом».
Не удивляйтесь, в настоящее время с человеческим лицом стали многие, у кого оказались в руках богатства страны. Разве бывший мэр Москвы Лужков не с человеческим лицом? Прохоров, с проектом «ё-мобиля», разве не имеет человеческое лицо? Вспомнить можно и Абрамовича, миллиардера, бывшего губернатора Чукотского автономного округа, сбежавшего в Англию. А сколько?! таких родила буржуазная революция девяностых годов!
Вернулся Александр Александрович в Югорск. На фоне всех неурядиц успешная операция на сердце дает возможность смотреть на жизнь с надеждой. Встретили его добродушно и внимательно. Однако с работы ему пришлось уйти и стать пенсионером.
Кузьмич не стал частым гостем. Он не хотел беспокоить Александровича. Ведь Александрович еще не привык к такому образу жизни и появление рядом человека здорового, работающего, может вызвать ненужные переживания у больного.
Встречи были редкими и короткими.
Была последняя встреча.
Кузьмич шел на рынок и догнал Александровича:
- Здравствуй, - приветствовал он.
- Здравствуй, Кузьмич. Тоже идешь на рынок?
- Нынче все мы на рынке. Нужно что-нибудь из продуктов купить. А как твое здоровье, Александр Александрович?
- Сам видишь, иду за продуктами. - Помолчал. - Имеешь в виду операцию? Намного лучше стало. Только никак не привыкну. Понимаешь, Кузьмич, когда шумно на улице или в комнате не чувствую как работает искусственный клапан сердца. Когда тихо, или ложусь спать, слышно как стучит, будто клапан двигателя внутреннего сгорания. Становится беспокойно. Кажется, что вот-вот эта игрушка инородная остановится. Тяжело становится на душе. Ожидаешь, что следующего удара не будет.
- Александрович замолчал и шел некоторое время молча. - Кузьмич, если не спешишь, давай передохнем немного.
Остановились.
Мимо быстро проходили прохожие, полные сил и здоровья. Некоторые здоровались и желали здоровья и удалялись в живой мир со своими заботами и мечтами.
- Многое мне пришлось перетерпеть и увидеть, и услышать. - Заговорил Александрович. - В больнице не один я был. У всех разные судьбы, разные размышления и убеждения. Многие, чтобы оплатить операцию продали свои квартиры. Теперь им некуда возвращаться. Видимо по этой причине так громко стучат клапана. Много я передумал. Побывал как будто в другом мире, в другой стране. Многое стало видеться в ином свете. Множество моих убеждений стали открытыми, и туда проникли другие, Кузьмич, понятия и другие взгляды. Вспоминал я, Кузьмич, и тебя. . . .
Замолчал Александрович. Отдышался. Заговорил вновь:
- Мне надо ехать в Москву, реабилитационный курс проходить после операции, а денег нет. Раньше все бесплатно бы сделали. Сегодня по-другому. Директор управления заявил, что сейчас нет возможности оплатить. Не знаю я, сколько протяну. Да и жизнь моя мне кажется не нужной. Жена ушла, Пират тоже покинул. Смотреть невыносимо на сына как он страдает по морю, по своей семье, ребенку, по матери, и я ему создаю тяготы душевные. . . . . Вот так, Кузьмич, жизнь моя меня окутывает белой простыней. Пошли дальше.
Шли молча. Александрович о чем-то глубоко задумался. У самого входа в базар он остановился. Остановился и Кузьмич.
- Кузьмич, неужели нас обманули? Не могу в это поверить, – произнес Александрович, - и внимательно посмотрел в глаза Кузьмичу.
- Многие по-разному все понимают. . . . . Меня не обманули, я просто знал чем кончится и не голосовал за правых демократов. - Уклончиво ответил Кузьмич. - По этой причине я не считаю себя обманутым. Людям хотелось перемен, на этой волне их и обманули. Обещали социализм с «Человеческим лицом», а получилось «как всегда. . . . ». Так говаривал Черномырдин.
Александрович еще раз внимательно посмотрел в глаза Кузьмичу, произнес:
- Кузьмич, прости меня, если в наших спорах я тебя обидел. Хочу признаться тебе. - Сделал паузу и опустил глаза вниз. - Помнишь горку камней у забора против памятника Ленину у школы. Я, как не смышленый мальчишка, бросил камень в этот памятник. . . . . Теперь в моем сердце камень. Прости. - Закончил говорить Александрович, словно у памятника попросил прощения.
Постоял с опущенной головой, промолвил:
- Пойдем, Кузьмич, за покупками. На рынке товары все покупаются только за деньги, а на рынке труда человека купить можно и без денег. Прощай Кузьмич. . . .
Молча вошли на территорию рынка и разошлись их пути. Больше не встречался Кузьмич с Александровичем. Слышал по «сарафанному радио» новости печальные и хорошие.
Александр Александрович ушел в иной мир, тромб закупорил ему сердечную артерию. Знакомые сообщали, что сын Александровича - Владимир Александрович, каждое воскресенье возлагает цветы на могилу отца и матери. Стоит с обнаженной головой перед мраморной стелой памятника, и, казалось, низкое солнце Сибири рождает блеск слезинок в глазах Владимира.
Последняя новость повествовала о Владимире Александровиче.
Стал возрождаться флот Российский. Уехал Владимир из города Югорска. Позвали его морские и океанские волны, водные просторы и штормы. Стихия воды, просторы без границ, огромные бушующие горы соленой воды с белой пеной, набегающие на корабль, который разрезает волны, создавая облака из брызг, отвлекали Владимира от потери родителей, и боль стихала.
Молодость и морские дали повели Владимира по жизни, и с ним неотступно шла и память об отце Александре Александровиче.