Его пухлые ярко-красные губы, почти морозно-бордовые, скользили по лицу слева направо, потом мягко стекали на круглый безвольный подбородок сливочным маслом…. он хотел понравиться и потому говорил.
В свои почти пятьдесят, очень маленький, почти гномообразный, мужчина выглядел даже не квадратным, за счёт полностью гармонирующего с нижней частью лица огромным рыхлым, что было заметно даже под одеждой, животом, так же сползающим куда-то ниже, за пределы брюк и ремня, а каким-то бесформенным. При этом маленькие коротенькие ножки, обутые в дорогие кожаные туфли, Сергей Станиславович всегда скрещивал где-то под стулом, на котором он и сейчас восседал, будто пытался спрятать своё благополучие, но выглядел он в этой позе так, словно расположился на полу, как тот известный всем китайский болванчик, даже похоже покачивая в такт своим же словам треугольной головой, когда шевелящиеся губы перемещались от одного уха к другому…
— Нет, я не женат, Верочка, и никогда не был. — Произнёс рот, будто накрашенный бордовой женской помадой.
— И детей, конечно же, у меня нет, откуда… — добавил он, задумчиво потерев большим пальцем подбородок. И следом мужчина водрузил своё лицо на пухлые ручки, как на подставку, предусмотрительно сжав их в замочек, от чего его полный контур ещё больше растёкся, почти как мучная лава, совсем скатившись на руки.
Верочке он всё больше не нравился. Она совершенно случайно оказалась на сайте знакомств и так же случайно здесь, в центре города за столиком в кафе с этим человеком, по возрасту почти годившимся ей в отцы, назвавшимся Сергеем и пытающимся сейчас ей понравиться.
Но ей не нравилось в нём абсолютно ничего. Ни его женоподобное лицо, ни жеманные манеры- замашки, больше свойственные людям другой ориентации… последний козырь, вытащенный им, как фокусником заяц за уши из корзины, его шанс хоть на что-то, позволил им встретиться ещё раз…
— Я руковожу ВУЗом, я ректор, – пояснил со значением Серей Станиславович и распахнул дверцу своего «Джипа» такого же цвета, что и его губы, попытавшись изобразить из себя джентльмена, предложив Верочке занять место рядом с ним — он отвезёт её домой.
Молодая женщина, сидя, как и было сказано, рядом, всё с удивлением разглядывала его коротенькие ножки в дорогих ботинках, выжимающие сцепление огромного автомобиля. Ей казалось странным, как это у него вообще, получается при такой комплекции, управляться с габаритами, во много раз превосходящими его собственные. От чего мужчина и его «Джип» смотрелись очень нелепо.
Значимость, которую он пытался добавить себе ещё и этим железным каркасом западного образца, будто каким-то аксессуаром, не только уже имеющейся должностью ректора, не сильно увеличивалась…
Ставки его совсем упали, когда сначала с трудом прорвавшаяся через заслон охраны на входе в здание, куда пригласил Сергей Станиславович Веру, дабы воочию продемонстрировать свои ректорские доспехи, девушка следом накинула пальто, которое уже успела снять, на резкое заявление секретарши, закрывшей словно амбразуру, теперь вход в кабинет начальника, своим длинным высоким худым телом со словами:
— Ректор очень занят, Вам надо подождать, здесь, вместе со всеми.— И указала на стул в приёмной.
Но, вроде, это называлось свиданием, а не официальным посещением его ВУЗа на общих основаниях и потому молодая женщина только и кинула в трубку мобильного телефона на ходу, уже сбегая вниз по ступенькам:
— Надо нормально принимать гостей, я не привыкла к такому…
И сходу поступила реакция озлобленного недолюбленного женщинами и просто людьми карлика:
— А ты что, принцесса какая-то, да? Принцесса…? — Визгливо прокричали ещё больше распухшие от праведного гнева губы и знакомо растеклись по лицу вниз, даже не сумев зафиксироваться на безвольном подбородке.
Ещё раньше, где-то между первым и вторым, так и не состоявшимся свиданием, Верочка узнала основную цель в жизни ректора, он не сказал, а вяло написал в скайпе, на вопрос, а что он ждёт от этих встреч…
— Поматрошу и брошу…
На что сходу же тогда услышал:
— А ты не думаешь, что брошу тебя я?
И собственно, почти сразу и стала той принцессой, в не лучшем смысле этого слова.
Больше они не виделись, но номер телефона случайного знакомого Вера не удалила из записной книжки, подумав на минуту, «а вдруг…»
И он действительно однажды ей пригодился, когда по работе ей нужно было взять интервью, вернее, комментарий у человека, имеющего отношение к системе образования, вот тут она и вспомнила о том, что всех матросит, а потом бросает, сидя солидно и внушительно не только в кресле ректора ВУЗа, а и на сайте знакомств.
***
Это была иная фаза их отношений, они перешли на «вы», без каких-либо упоминаний старого, а то, кабы глаз и вон, он был респондент, она брала у него комментарий, не зная, что мнение от Степанова, не то, что дорогого стоит, она, как оказалось позже, не знала вообще ничего об этом человеке, кроме того, что ей он совсем-совсем не нравится.
Правда, почти, как тогда, опять столик в кафе, но с предложением купить ей весь имеющийся ассортимент меню, не только жалкий букетик лиловых фиалок на коленях, неприкрытое сожаление в глазах, что ей уже пора, следом вопрос, как от побитой собаки, а встретятся ли ещё, и проводы, не на машине, а пешком, теперь до её офиса, в отличие от здания руководимого им ВУЗа, выглядевшего презентабельно, вручение памятного подарка, Вера не могла тогда знать, что он всем дарит две свои книжечки о «первой мировой», якобы его сочинения, опять взгляд с высоты своего роста, снизу вверх и надежда в глазах на их совместное будущее, и ни слова о женщине, что приехала давно в этот город, с того сайта знакомств, что подарила не книжку с военными картинками, а ребёнка этому мягкотелому оратору обо всём, а главное о своей значимости в этой жизни, как и ни единого упоминания первой жены, тоже когда-то присутствующей на горизонте его страданий.
Все эти не детали, а подробности и не маловажные из биографии ректора выплыли гораздо позже, в иной ситуации, на третьей фазе их краткосрочных отношений, которые на сей раз затянулись на подольше, аж, на целых девять месяцев.
Успев свести Степанова с нужными людьми из государственных правительственных структур, следом внеся его для участия в важный деловой проект, женщина по стечению обстоятельств вынуждена была обратиться к нему по другому поводу - она нуждалась в работе.
***
Он брал реванш. Но не только из-за своего унижения, когда был бесцеремонно отвергнут этой молодой, так понравившейся ему девушкой, в своих ровесницах, и вообще в женщинах старше тридцати он не видел ничего от противоположного пола, ему хотелось руководить, властвовать, а с теми, что постарше, этого так просто не получалось. И всё равно он умудрялся манипулировать людьми, годившимся ему в отцы и деды, иными способами, путём шантажа, занимая должность ректора в своём институте, не выплачивая зарплаты подчинённым и грозя каждый раз при малейшей надуманной провинности увольнением.
Это была банальная месть неудачника всем и каждому, выливающаяся в хамство от несостоятельности своих собственных идей. Кресло большого начальника, подпирающее его широкий зад, не обеспечивало в полной мере тем желаемым престижным статусом.
Да и как такое могло быть, ежели ВУЗ, в котором сейчас играл роль наместного царька Степанов, основал его отец, Степанов - старший.
И он же, неплохой ученый и интеллигентный человек Станислав Александрович управлял тогда этим учебным заведением. Сначала стоял у его истоков наряду с другими известными специалистами, хоть сам и не эколог, а историк, но руководил впоследствии этим учреждением вполне успешно. Идея была благодатная: соединение экологии с политикой - хорошее, благое дело, которому успешно служил весь коллектив. И за несколько лет был создан добротный ВУЗ, не хуже других. А многих своих негосударственных товарищей даже значительно лучше. И рос, и процветал... Преподаватели из элитных московских высших школ, хорошие учебные планы... всё шло и не предвещало никаких сбоев в хорошо налаженном деле. Но.... году в... точно, теперь не ясно, каком, ректор возьми... да и "подари" его ... своему сыну, Сергею Станиславовичу.
Единственному-неповторимому сыночку... Великовозрастный недоросль, как называли его многие, к этому моменту попробовал было создать компьютерную фирму, но разорился по глупости... И добрый папа сосватал его к себе ... Ни кем-нибудь, а первым проректором. Без степени и без понятия о высшей школе. Ну и быстренько его защитил по-минимому, в кандидаты в своем совете. А был он, этот сынок, и так и остался, по сей день, безграмотным и беспринципным хамом. Притом, что ни мало людей уже было знакомо и не понаслышке с его патологической жадностью.
Все эти алгоритмы и пассажи про хама и недоучку - недоросля, являли саму суть этого маленького человечка, пожелавшего через месть, вознестись к состоянию божественного явления, называемого им самим - «абсолютом».
И, взяв на вооружение, как жизненное кредо, формулировку « мои нервные клетки не умирают, они восстанавливаются, когда я начинаю мстить», Степанов-младший начал с того, что, под мат-перемат разогнал весь звездный преподавательский состав, под лозунгом: "Мне не нужны звезды - мне нужны тупицы - они дешевле!" Звезды ушли.... Потом ушли не совсем звезды... Потом совсем не звезды. Потом остались те, кого уже никуда не возьмут, говорят, порой и без регистрации, и без ПМЖ... Ведь это только формально вузы - некоммерческие организации. Всем понятно, что, на самом деле, они - кормушка для своих владельцев, ни чем не хуже рынка или строительной "шаражки" с нелегальной рабочей силой. А может и повыгоднее.
И вот теперь он, этот папенькин сынок, руководил этим ВУЗом, от которого, по сути, остались рожки да точно такие же коротенькие ножки, как у него самого, гордо называя себя ректором, и сидя в своём кабинете, в кресле, будто на троне, страдая амбициозно, имперской идеологией, под портретом своего любимого царя Николая второго, который так же, как и он, Степанов, угробил когда-то страну под названием Российская империя, став предателем своего же народа.
Но этот факт и многие другие вещи из жизни знаменитого русского царя — и массовая гибель людей на Ходынском поле во время его коронации, и расстрел рабочих в 1905-м году, вроде даже не с подачи Николая, зато, как он принимал посла, а не поминки устроил по погибшим, не отменив бала и гуляний, ничего того, что такой же нерадивый сын, как и Степанов-младший, вовсе не годившийся на роль руководителя-управленца государством, а следом полководца, втянул страну в войну, и сам тут же скинул с себя все обязанности, легко отрекшись от престола, сходу согласившись с предложением отдать бразды правления в руки своего брата, когда стало уже поздно… все эти факты не разочаровывали, а наоборот, притягивали к себе Сергея Станиславовича, и он просто готов был на руках носить этого страстотерпца, коим его позже сделали современные отряды священников, и пытался во всём ещё и подражать своему кумиру.
Создал запись к себе на приём, играя роль некоего Шерхана. Но тот никогда не был царём зверей, как известно, это место занимал лев, а не тигр. Но это не было важным, потому что окружали его те остатки дешёвых тупиц, нечто шакалы, ублажающие своего царька, готовые ходить перед ним на цыпочках, чтобы не казаться выше него ростом, за редким исключением тех, кто почти попал практически под раздачу, оказавшись здесь же в безвыходном положении.
И таких ректор побаивался, понимая, что они здесь временно и случайно, а пото- о–о м… Где они окажутся, этого не знал никто, даже сам этот сотрудник. Но при том, что не мешало бы осторожничать с такими, Шерхан всегда понимал только одно, кто он есть и потому зачастую ослаблял свою бдительность, тем более, что у него имелось всегда наготове, на всякий случай очень грозное оружие — увольнение, без выплаты выходного пособия, о чём знал весь коллектив этого института чудес.
Ибо чудеса на этом не заканчивались или этим не ограничивались…
Надо оговориться, что сам этот ВУЗ находился ни в центре города, а, как принято говорить, в жопе мира, почти на платформе железнодорожной станции, что означало постоянно по расписанию проезжающие мимо поезда обеспечивали звуковым комфортом сотрудников и учащихся, вынужденных прерывать начатые речи и слова, и замирать в ожидании, пока поезд не удалиться из поля их слухового зрения. И само здание больше напоминало бывшее заводское, в котором под аудитории использовались цеха, в которых производили какие-то зап части для какого-то оборудования. И оно, это здание тем не менее не принадлежало ни Степанову-старшему, ни тем более, Степанову-младшему, они оплачивали за него ежемесячно аренду. Что не отменяло желания теперешнего ректора создать в этом месте империю, на подобие существовавшей под началом Николая второго. Но то были территории, не только поля и равнины, и водружённые на них дворцы и палати, а это было убогое заброшенное строение, с которого давно сыпалась штукатурка, и не внутри со стен, а снаружи, напоминая при этом облупившееся яйцо, с которого до конца не сняли скорлупу. Но и этот факт не помешал Степанову младшему обнести это здание ВУЗа бетонным забором, с колючей проволокой по периметру, от чего оно стало больше напоминать тюремные застенки, а не дворец императора, хотя Сергей, сын Станислава стремился именно к этому образу.
И можно же быть царьком и в берёзовой роще, наведя и там порядок, и усевшись на оставшиеся ветки без листьев какого-нибудь дерева, почувствовав при этом себя главным. Но вот, где? Это другой и первостепенный вопрос.
И потому Степанов младший чувствовал себя главным здесь, в этом обшарпанном здании, называемом учебным заведением. Но почему тогда за колючей проволокой?
Хотя и этого казалось ему мало. И он, этот директор всего и вся, установил ещё и пропускную систему для всех-всех-всех, но кроме самого себя, посадив охранников на входе в ВУЗ, в количестве двух человек. А, если бы мог, то и больше бы народу охраняло это священное место, грааль науки и образования, но тут его непомерная жадность играла с ним злую шутку и не позволяла.
Но и этого было мало этому наместному или больше мелкопоместному царьку, чтобы полностью ощутить себя в той березовой роще, ибо здесь размещался ещё и турникет на подобие входа в метро, у которого точно так же, надо было прикладывать свой билетик, а автоматик не деньги с него считывал, хотя это спорный вопрос, а засекал время приходов и уходов сотрудников этого учреждения.
А потом, в конце месяца бухгалтерия тщательно всё сверяла и выверяла и вот тут-то и считывались те денежки, как в метро, только не двадцать-тридцать рублей, стоимость проезда на подземном виде транспорта, а гораздо больше почему-то. А потому что ректор сам решал, заработал его работник ту зарплату, зачастую в размере кошкиных страданий, которую он положил ему при приеме к себе, или нет. Если ему хотелось думать, что нет, а так было чаще всего, то и вступали в силу эти меры предосторожности при проходе на эту закрытую территорию учебного заведения.
И по коридорам мимо аудиторий просто так нельзя было пройти, не удостоившись пристрастного взгляда, направленного на тебя из развешанных повсюду камер видеонаблюдения и даже записывающих разговоры студентов и преподавателей. На установку такой же аппаратуры в кабинках туалетных комнат уже не хватило так необходимой щедрости у этой бесконечной жадности.
А для того, чтобы обеспечить действительно нужный контроль, скажем, прослушивание телефонных разговоров, задействовав безопасность сохранения файловых документов и прочего, из – за имеющейся всё же конкуренции, или хотя бы, чтобы быть в курсе, как часто и кто, конкретно, говорит о нём, о ректоре гадости, не только что он дурак и сволочь, для этого у него уже не хватило того ума, из которого проистекало такое качество, как его скаредность, а вовсе не экономия средств.
Потому что экономия происходила только не на, а за, счёт работников, отобрав у них электрические чайники, следом, ликвидировав кофейные аппараты на этажах, ибо выручка с проданных напитков шла вовсе не в карман ректору, тем самым вынудив людей питаться в местной столовой, попивая почти из железных кружек сусло, называемое зачем-то чаем, но стоимостью того кофе из убранного автомата или даже дороже. А, так как время обеда исчислялось ровно в полчаса, а это был район, как упоминалось, называемый жопой мира, то есть, поблизости не располагались какие-то заведения общепита, то все и шли туда, где запросто могли задорого отравиться, либо подавиться посторонними предметами в виде чьих-то зубов или камушек, плавающих в супах, и не раз обнаруживаемых посетителями, и тоже отправиться на тот свет, ибо бутерброды на рабочем месте тоже есть воспрещалось.
Вот с такой любовью и добротой относился ректор к своим подчинённым и вообще, просто к людям.
В общем, это была та роща, в которой пели не соловьи, а кричал петух, возвещая о начале и конце рабочего дня и главенствовал в ней тот, что называл себя императором этих угодий, больше напоминая своим поведением сатрапа-любителя, потому что на настоящего гения-злодея он никак не тянул, не обладая острым изощрённым умом, а довольствуясь лишь амбициями царедворца, оставаясь при этом тем, кем он был, Степановым-младшим, что загубил дело своего отца на корню, беря реванш за свою наличествующую тупость.
И потому ему ничего не оставалось, как водрузить своё расплывшееся квадратное туловище в кресле, но под портретом того, кому он так поклонялся, щедрой рукой хозяина насыпать в стеклянную вазочку горсть конфет, которые можно было смело назвать орехами, такой твердыней они обладали от старости лет, и предлагать с елейной улыбкой каждому, кто заходил к нему в кабинет:
— Берите, берите, конфетки… Виктория Юрьевна… — говорил он, каждый раз называя женщину, работающую у него, не тем отчеством, ибо была она с рождения Викторовной, но не царское же это дело запоминать имена и отчества своих работников – холопов.
А его верная секретарша, что закрыла уже однажды своей худосочной грудью вход в кабинет перед Верой, но при этом фигурой очень напоминающая своего хозяина, будучи такой же квадратной без изъянов и углов, как и сам Степанов, кидалась, на вазочку, а не на дверь, видя теперь в ней ту амбразуру, с криками, что это для гостей:
— Не трогайте, пожалуйста, — со слезами в голосе произносила Лидочка, ростом, как мечталось в снах ректору, больше приближающаяся к Николаю второму, обиженно глядя на работника или преподавателя. — Разве вы не знаете, это для гостей? Но я - то знаю Сергея Станиславовича, он расстроится…
А тем временем, Сергей Станиславович, путая понятия, кто тут гость, а кто нет, каждый раз при входе к нему в кабинет посетителя, подскакивал в кресле, не в троне, надо заметить, находясь прямо под портретом любимого им Николая, и пытался наладить в своей осанке такую же портретную выправку, но сколь не стремился, всё не дотягивал настоящему царю даже до пояса.
Да и сотрудники, которые устали от его не только имперских амбиций, уже на зло ему, с готовностью сгребали все имеющиеся конфеты и засовывали, не стесняясь, их себе, прямо на глазах у ректора, в карманы… Они-то воочию были знакомы со скаредностью этого зарвавшегося сатрапа-любителя… и тоже точно знали, от чего он расстроиться на самом деле, а от чего нет…
***
Вот в такой атмосфере, приближённой к застенкам ГУЛАГа и стала работать Верочка, с которой Степанов познакомился на сайте для поисков любви, и которую предполагалось привычно поматросить и бросить, но он теперь предпочитал не вспоминать сею нелицеприятную подробность их знакомства, и тоже так же постоянно путался в её отчестве, не сумев запомнить имя её отца. Собственно, на лекции и конференции, которые устраивал здесь его папа по старой памяти, сделавший такой щедрый подарок своему сыну-недорослю, он не считал нужным даже приходить, хотя бы из вежливости, так что уж, говорить о чужих родителях и их именах и фамилиях.
Разумеется, не помнить ничего, было легче всего, а главное на руку этому царьку, ибо мог он тогда на общих основаниях и зарплату не заплатить и просто уволить, если что, даже человека, которого вроде знал не по отделу кадров.
И Степанов - младший так и действовал. Его решения зависели от того, с какой ноги он встал по утру, и в какой тапочек и какой ногой попал, если вообще, сумел надеть их, а не сходу зашнуровал шнурки на своих дорогостоящих ботинках из крокодильей кожи.
Многие, кто видел в его внешности те черты, больше подобающие женскому полу, этот рот красно-вишнёвого цвета, пухлые ручки, производящие жеманные жесты, когда он подкладывал их под свой плывущий в никуда подбородок, сходились во мнении, что ректор-то, либо бисексуал, либо имеет прочные пристрастия к мужчинам, но прикрывается наличием всё же жены.
Да-да той самой супруги, о которой он свято умолчал при знакомстве с Верой и что совсем не надо было скрывать теперь, выставив её фотографию в рамочке у себя на столе. Наоборот, это тоже было на руку Степанову - младшему, ибо, таким образом, он защищал себя от не желаемых им посягательств от бывшей знакомой с другой директории. Ему было не выгодно, чтобы кто-то из сотрудников ВУЗа знал, где он порою ищет себе работников, не на сайтах типа «Head Hanter»…. И ведь находит же, и не плохих ведь порою…
А тот факт, что очень часто люди в жизни зависят от независящих от них обстоятельств, просто служил удачей к таким находкам ректору. Потому что Вера оказалась бесценным сотрудником для Степанова-младшего, и настолько, что он даже назначил ей ту кошачью многострадальную зарплату, предложив руководящую должность в отделе по связям с общественностью, и пообещав через три месяца обязательно повысить, чего, конечно же, не собирался делать изначально и чего не могла знать молодая женщина, понадеявшись на порядочность этого заслуженного человека, сумевшего прочно усесться в кресло под портретом императора Николая второго, решив, что это месторасположение закрепит его амбиции.
Но положение ректора всё же только укрепило его сатрапские замашки, не более, он смело задерживал выплаты работникам на три и больше месяцев, будто в стране случился кризис девяностых. И многие смирились с такой тактикой его поведения, хотя считали копейки, а не рубли своего скромного бюджета, только не Верочка, о которой Степанов знал лишь, что желал её поматросить и бросить, имея в виду теперь её, так нужные ему, связи с общественностью.
Разумеется, женщине ничего не оставалось делать, как следуя своим обязанностям, устраивать «круглые столы», приглашая на них важных людей, статусных чиновников, которых она знала непосредственно, наработав данные связи ещё раньше, и задействуя свои рычаги давления.
А Степанов только пользовался её, так называемой не добротой, а временной безысходностью её нынешнего положения, вручая солидным и так нужным ему, гостям не только те конфетки-орешки из стеклянной вазочки, а и свои книжечки о первой мировой войне, в количестве двух штук, так сказать двухтомник, выпущенный под его редакцией, но содержащий лишь статейки и коротенькие выступления других людей по этой теме, а не свои собственные исследования в этой исторической области. Потому что он был поклонником не только самого царя, но и тех военных действий, которые тот организовал, загубив полстраны и следом создав условия для её полного уничтожения.
Он и Верочке тогда, при том знакомстве, когда уловил и её значимость, не забыл подарить это знаменитое собрание сочинений в дорогой обложке с тиснением. А она постеснялась, уже позже сказать ему, как по достоинству оценила сей подарок и как подставила его под колченогий буфет, находящийся на её балконе, ибо там ему было самое место, учитывая, что и другие гости, получавшие эти бесценные афоризмы в печатном виде от Степанова, доносили их в лучшем случае, до дверей его кабинета, а там скромно потупив глаза, просили кого-нибудь отправить их в мусорный ящик, ибо тащить эту ношу до дома им совсем не хотелось, а тем более ставить у себя на полке в качестве незабываемого презента от ректора.
Но то было тогда, а сегодня, не смотря на то, что Сергей Станиславович и впрямь матросил Верочку, которая не согласилась с общепринятыми нормами и отказывалась довольствоваться получением за сделанную работу денег раз в полгода, жёстко выколачивая из ректора своё и кровное, и потому долгое время ходила по лезвию ножа, рискуя всё же оказаться на улице, попав под раздачу его самодурства.
***
Странным образом был принят на работу в этот ВУЗ один молодой сотрудник по имени Савва Кукалкин. Он, вроде, даже обучался здесь же, на заочном отделении и одновременно подрабатывал в институте СМИ, в котором училось помимо него ещё три человека, при этом же учебном учреждении, в качестве мужчины - секретарши. И внешним видом он сильно напоминал птицу – секретаря. Был таким же не в меру долговязым и свои несуразно длинные ноги пытался переставлять так же важно, как и эта известная всем гордая птичка. Но вызывал при этом улыбку на лицах многих, потому что больше походил Кукалкин всё же на девицу-красавицу, а правильнее, на мальчика другой ориентации, не традиционно - натуральной.
Не зря же он, этот молодой и потенциальный сотрудник согласился нарядиться на праздник Масленицы в русский народный сарафан и надеть на свою голову, увенчанную длинной густой рыжеватого окраса шевелюрой, разноцветный кокошник. Всем своим видом, стоя на сцене в этом колоритном наряде, не вызывал он у зрителей ни капли сомнений в своих пристрастиях, так напоминающих ректорские. Полностью соответствовать женскому имиджу мешал только его высокий рост, как у Николая на портрете в кабинете его босса, а в остальном… В остальном он сильно напоминал Степанова- младшего, своими яркими сочными губами, такими же, если не полнее, чем у пятидесятилетнего мужчины, с седой уже прядкой на виске, различие было лишь в нежно-розовом румянце, разлившемся по худым щекам этого юного создания, и его фигуре, тонкой, словно песочные часы, с выделяющейся талией на фоне играющих при ходьбе бёдер, по сравнению с квадратным образом малюсенького гнома Сергея Станиславовича. В остальном это был один типаж, яркий представитель своего класса гомосексуалистов.
И потому, конечно же, ректор очень благоволил к Кукалкину, не замечая насмешливого взгляда того в свою сторону, означающего превосходство, не только над самим ректором, но и над всем миром.
Степанов вообще, привык действовать нахрапом, не считаясь ни с кем и ни с чем, но считая лишь, что все ему обязаны. Должны работать бесплатно, есть ту пищу, которую он считал подходящей и, посещая заодно то место общепита, которое приносило ему лично доход, не важно, что кому-то это не нравилось и портило не только аппетит, но и желудок, начиняя его чьими-то случайными зубами и камнями.
Короче, считался он только со своей венценосной особой, на которую он водрузил ректорский статус, являясь совершенно бесчеловечным типом, повторяя при этом своего кумира, и позволяя себе выходки, достойные подлеца и морального урода, при этом почитающего христианство с православием, да и не надо забывать, что это была модная струя сейчас, те самые скрепы, за которые должно было цепляться теперешнее общество российского государства, чтобы не погибнуть, ну, и поклоняющегося покойному царю - батюшке, яркому представителю этих скреп.
Потому и не раздумывая предложил Вере и Кукалкину принести друг другу извинения, иначе пообещал уволить обоих.
А дело было в том, что девица-красавица Савва, очень не взлюбила новую сотрудницу, сначала потому что та оказалась старше 20-летнего Кукалкина, и попросила всё же хоть как-то с уважением разговаривать с ней, а не громко вешать трубки, потом, потому что, со смехом предложила на свидание сходить с малолеткой, а уже после того, как длинноногая красавица почти грубо столкнула Веру с лестницы, пробегая мимо, и на весь мат-перемат, понёсшийся в адрес же этой женщины и вовсе получила пощёчину от неё, то третейский судья в лице ректора и вынес тот вердикт о взаимных извинениях.
Но дело приняло совсем другой оборот, потому что Степанов-младший всё же решил уволить Верочку после того, как она выполнила его условия, не желая потерять служебное место, а любимчик Кукалкин - нет.
Он сидел в тот момент молча на стуле в кабинете ректора, его густо покрасневшие щёки, когда зачитывалось вслух заявление со всеми подробностями о произошедшем, говорили о том, что он догадался, что был совсем ни прав и всё равно.
— Но я же принесла извинения, Сергей Станиславович, почему меня надо увольнять?
Почти взмолилась тогда девушка, понимая всю унизительность этой ситуации, но обстоятельства… которые сильнее нас… Они не позволили ей, как того требовалось, в тот раз, гордо вскинуть голову и уйти.
— А потому что ОН не принёс извинения… потому я увольняю ВАС… — неприязненно проскрипел рот скороспелой вишни, и даже не понял, насколько абсурдно прозвучали его слова, потому что в это утро его ноги попали прямо в туфли, а не в мягкие тапочки.
Как-то эта ситуация тогда разрядилась, и проблема с увольнением отошла на задний план, наверное, самодур в лице ректора решил, что ещё не на полную катушку поматросил женщину и бросать её пока рано, и Верочка продолжила тянуть лямку на этой службе, в здании с колючей проволокой вокруг, и условиями, напоминающими режим ГУЛАГа, всё же периодически одалживая деньги и худея на глазах у сотрудников, но больше не от вынужденных диет и порою хождения через весь город пешком на работу, а на нервной почве.
А Степанов продолжил с её помощью устраивать «круглые столы», разного рода презентации, вон, уже и пятая книга с заметками о первой мировой должна была выйти в свет, тоже надо будет представить, а потом подарить всем – всем - всем, требуя от Верочки её связи, то ему надо было в Общественную Палату попасть, и выступить там, то ещё куда повыше, а возможностей своих он не имел, но ему же все были обязаны…
Попутно на всех этих мероприятиях, посвященным чаще, самому себе, активно фотографировался в разных странновато - смотрящихся позах – то на трибуне, у микрофона, по обычаю повесив свой мягкий круглый подбородок на сложенные крестиком ручки, то умильно заглядывая, находясь в той же позе, в глаза какому-нибудь гос. чиновнику, приглашённому Верой… Он полностью овладел этим искусством идолопоклонничества и статусной иерархичности, с лёгкостью склонялся в пояснице, когда оно того требовалось. Ему не грозило грибоедовское «Служить бы рад, прислужиться тошно...»… Чацкий на повестке его амбиций не стоял, не надо забывать, кого обожал и пестовал товарищ Степанов...
Более выигрышно смотрелся на сделанном фотоснимке, где не пожимал, согнувшись почти пополам, руку очередному значимому гос. служащему, а где, ухватив за две руки своего самого главного охранника и ещё какого-то мужичонку с бицепсами и лентой спортсмена наперевес, на его мощной груди, скрестив эти руки так, что сходу напомнил исполняющийся балеринами танец из знаменитого балета Чайковского, маленьких лебедей…
Без слёз и рыданий не возможно было смотреть на это фото, оставалась только этим троим персонажам, представленным на картинке, нацепить на головы с короткими волосами, а начальнику службы безопасности, так и вовсе на лысину, шапочки из белых перьев и включить погромче музыку Петра Ильича, и пустить эту троицу рысью по сцене, чтобы образ был полон и не вызвал сомнений, что это точно, лебеди, правда, совсем не маленькие, а взрослые, a не индюшки.
То, что ректор выбрал именно такую позу для фотографирования не было какой-то случайностью, больше это была закономерность - нежно, с любовью обнять за талию особь мужского пола и так пройтись с ней по коридорам своего ВУЗа… То, что таким образом он подставлял под удар других, тех, кто не разделял его наклонностей и пристрастий, его конечно же и как всегда, совсем не волновало, эти служащие были обязаны ему, не важно, что за ту зарплату, что он им платил своей пухлой щедрой рукой, они могли не терпеть эти ласки, а просто дать заслуженного пинка этому гомообразному человечку маленького роста, по его широкому мягкому заду, разделив его не на две, а на три половинки, имеющего их по стечению тех независящих от них обстоятельств.
А обстоятельства были таковы, что Степанов своими задержками заработной платы загнал Верочку и вовсе почти в долговую яму. А тут ей ещё потребовалась крупная сумма, превышающая в три раза её здешние доходы.
Надо учитывать, что всегда самым богатым был царь, а народ его и даже царедворцы бедствовали. Потому и в империи под названием учебное заведение, где и так все средства сосредоточились в бухгалтерии, которая была заодно с ректором, лучше всех жил – был и поживал Сергей Станиславович, и, ума которого хватало только на то, чтобы в созданном им самим же фонде, названном как-то очень честно про честь белых, конечно же , не красных, офицеров, мыть деньги и таким образом неплохо так жить, а не выживать, в отличие от своих работников, и добра наживать.
Короче, товарищ Степанов, который не хотел вспоминать, что он товарищ с сайта знакомств, был наилучшей кандидатурой для взятия в долг понадобившейся суммы, и Верочка обратилась с этой просьбой к нему. К её удивлению, даже не к радости, он сразу же согласился дать взаймы.
Но не был бы он тем сатрапом –любителем, ежели бы широким росчерком пера не поставил бы свою подпись под документом, означающим его согласие для бухгалтерии, выдать денежный кредит сотруднице, и ни как- ни будь, а под банковский потребительский процент.
Только юрист ВУЗа смекнула, отдавая бумаги Верочке, как они себя подставляют, согласно закивав головой, на вопрос, что не надо никому показывать этот договор.
Но выражение «жадность фрайера сгубила» вступило в силу сразу же, как этот фрайер, посчитав в уме свою незаконную прибыль, отдал указание, выдать.
Но надо было всё же понимать, тем более, если уже и не раз он практиковал такие одалживания людям, которых сам же и загонял в угол безвыходных ситуаций, что не всегда сахар будет мёдом, тем паче, что товарищ Степанов не просто так нервно вздрагивал и становился просто невменяемым, когда только слышал слово «закон»... по закону мне отпускные должны выплатить тогда – то, по закону вы не имеете права меня увольнять…. и так далее и тому подобное…
Чего было дёргаться в нервном тике всем своим рыхлым телом, если ты тут ни причём?
Но он-то был очень даже при чём, и во всех ситуациях, не только выручая людей таким бессовестным и наглым образом. А Вера так вообще, обратилась к нему, помня, свои иные отношения с этим человеком и не сайт знакомств, а тот проект, куда он ему помогла пристроиться и многое другое. Такой подлянки даже она не ждала, уже, будучи полностью в курсе, с кем имеет дело.
Но ведь для Степанова-младшего не было ничего святого в этом мире, кроме царя Николая и не его родного батюшки и понимания абсолюта, иными словами, он следовал не канонам религиозным из Евангелие, не убий, не укради, а тем скрепам, которые сейчас внедрялись повсюду, пытаясь пока есть возможность, урвать, откуда только возможно.
Тем более, так, заведомо не дружа с законом, надо было бы знать этот закон и то, что учреждение, не являющееся финансово - кредитным заведением, и не имеющим банковской лицензии, а его ВУЗ ну, никак не мог её иметь, отвечает по тому страшному законодательному праву, которого он так всё же боялся, за выданные в долг деньги, ещё и под проценты.
Но надо бы вспомнить ту характеристику, данную ректору его бывшими работниками и учениками этого ВУЗа, кем он является - необразованным недорослем в свои пятьдесят уже с небольшим и ещё, патологически жадным, отсюда и все его беды и проблемы, которые тут же не заставили себя ждать и нарисовались на горизонте благополучия Степанова.
Потому что, как только Верочка положила на его стол заявление об уходе, а он, конечно же, по старой памяти, которая у него иногда появлялась, в нужной ему ситуации, решил не заплатить ей выходного пособия, того, что она заработала, не забываем опять, что ему все должны, потребовал на прощание от женщины все её, наработанные годами контакты, теперь они и ему нужны стали, вспомнил, конечно же, о том, как выручил её, и надо бы рассчитаться, но забыл про закон, что трактовал иное, отдавать долги будет он, Степанов-младший, который даже не вник, где теперь будет работать его бывшая знакомая с сайта знакомств, и продолжал рубить сук, на который прочно уселся в тот момент, когда сначала папа сделал ему подарок, а он его угробил, своей нерадивостью и жадностью, даже уровень преподавания понизил настолько, что оставалось теперь только дипломами торговать на широкую ногу, ибо со знаниями совсем проблемно стало, потом принял на работу женщину, решив во всём взять реванш, а на поверку должен был начинать уже сгибать свою наетую на чужих харчах спину в глубоком нижайшем поклоне, как привык, ибо Верочка имела теперь отношение не просто к клану гос. чиновников, а к тому закону, который вот-вот обрушит свой жезл Фемиды на голову этого зарвавшегося сатрапа-любителя… на которой, на беду, не было даже шапочки из белых перьев, как предполагалось на том культовом снимке, чтобы хоть как-то защититься от настигшего его правосудия…