История эта приключилась давно, однако, до сих пор в анналах Энской воинской части пребывает под грифом «секретно», а потому точное место происходящего пусть так и остаётся тайной.
Известно одно – происходило это в местах нашенских, не столь отдалённых. Совсем рядышком. Впрочем, коль кто-либо из въедливых читателей скажет, что подобное происходило в ином месте – тоже не будем спорить и отрицать. Возможно и это. Уж больно похожими были все мы каких-то …надцать лет назад. И страна была одна на всех. Раскинувшаяся на пресловутой одной шестой от Владивостока до Бреста. Привычная, словно загаженная старая коммуналка, но ежедневно поражающая своими заморочками и чудачествами.
Что до личности главного героя – то человек он сегодня в нашем городе не последний. Посему, во избежание разглашения персональных данных и нежелательных подробностей его личной жизни, а также предупреждая возможные обвинения в джинсе и предвыборном пиаре, ограничимся исключительно именем. Пускай нашего героя зовут – Виталий. Имя вполне пристойное и весьма близкое к действительному. А историю назовём просто и незамысловато: «Дембельский проект».
Как известно – дембель в Советской армии был неизбежен. Но отнюдь не прост. И не давался даром. Мало того, что срок его мог растянуться на несколько месяцев – период действия приказа министра обороны, какого-нибудь товарища маршала Гречко или, скажем, Устинова, – добавить причин для волнения и отсрочки желанного момента могли и местные обстоятельства.
Армия трудового народа денно и нощно, не щадя живота, находилась на страже Отечества, а попутно, без отрыва от боевой учёбы, решала повседневные вводные. Как-то, к примеру: увеличение свиного поголовья в подсобном хозяйстве, возведение фундаментальной командирской дачи или, на лихой конец, ремонт ленинской комнаты с обшивкой панелей полированными мебельными плитами или дефицитной сосновой соломкой и непременным устройством панно – Владимир Ильич зачитывает военмору Дыбенко февральские тезисы по поводу блистательной победы под Нарвой.
Именно эти вводные и требовали неусыпного внимания, воспитанной отцами-командирами солдатской смекалки и золотых рук старослужащих. Особенно нужда обострялась в горький для армии срок взаимного расставания. Так что, стать гражданским человеком для «дедушки», не оставившего заметный диалектически-материальный след в казарменном помещении и душе ротного, батальонного или даже полкового командира, было практически невозможно.
В гвардейской части, где служил наш герой, уже были и свинарник, и командирская дача, и даже обшитая вагонкой ленинская комната со всей наглядностью. Кроме того, имелся капитальный кирпичный сортир общественного пользования на двадцать четыре очка условных посадочных мест.
Условными посадочные места считались потому, что пользователь, как правило, лишь приседал в процессе на корточки, приспустив галифе и отставив назад филейную часть, парящую в тот момент подобно орлу над бездонной тёмной пропастью очкового отверстия. Зрелище, к слову, завораживающее и величественное.
Однако если первые три объекта нареканий у командования не вызывали, то сортир с недавних пор являлся занозой и болью сердца. Дело в том, что в процессе многолетней интенсивной эксплуатации жизненно важного сооружения, бетонный резервуар для приёма экскрементов оказался переполненным по самые подставки для ног. Более того, необычайная, гвардейская стойкость и непоколебимость скопившегося продукта не позволяли откачать его традиционным способом. Неоднократно предпринятые попытки завершились сокрушительными неудачами.
Вот тогда-то и поставило высокое командование перед дембелями стратегическую задачу и назвало добровольцам высокую цену досрочного исхода на гражданку.
Как бонус к вышесказанному предлагалось усиленное, по мере возможности, питание, новое хэ/бэ, возможность производственных совещаний после отбоя и, при необходимости, в любое время, служебные командировки за пределы части.
Не стоит удивляться прагматизму и широте взглядов начальства. Часть была не только гвардейской, но и, как самые передовые структуры советской экономики того периода, – хозрасчётной. Так что командиры штудировали «Капитал» Маркса чуть ли не в подлиннике и силу материального поощрения знали не понаслышке. Оно в комплексе, конечно, со свойственным комсомольцам задором и социалистической инициативой могло творить чудеса.
Высокие запросы командования и свойственная нашему герою самопожертвенность буквально нашли друг друга. И не задумываясь ни на мгновение, Виталий, заметьте, единственным из старослужащих шагнул из строя.
Быть добровольцем ему приходилось не впервой. Он и в армию-то после окончания университета отправился добровольцем. Причём, не в офицерский состав, а рядовым. И определялось это скорее сознательностью и душевным порывом, а не отсутствием в вузе военной кафедры.
Были, конечно, и иные, дополнительные факторы, потребовавшие продолжительного пребывания вне зоны доступности неких исполнительных органов, – не станут же они искать пропажу в рядах доблестной армии – однако, носили эти факты характер столь личного свойства, что упоминание о них совершенно излишне.
В армии Виталию сразу понравилось. Трёхразовое полноценное питание, порядок и вообще… Общественная еженедельная десятиминутная помывка, например, с четвертушкой куска неопределенного цвета мыла «солдатское» и шайкой ледяной воды, которую подогревали перегретым паром, со свистом, вырывающимся из трубы бойлерной.
Особенно же впечатлил размах и удаль, с которой старшина перед утренней зарядкой отдал приказ подразделению облегчиться в ожидании кросса на бетонный полутораметровый забор периметра части. Сотня бодрых ручейков стекла по обледеневшим сталагмитам, созданными предшественниками, сливаясь в желтоватую полноводную Хуанхэ, отчаянно парящую под робкими просыпающимися лучами багрового ноябрьского светила. Это было, несомненно, посильнее Гетте с его духовным импотентом Фаустом.
И армии Виталий понравился. Настолько, что уже вскоре, его девственно чёрные погоны украсились тремя желтыми лычками, под которые, новоиспечённый сержант, для надёжности подложил попавшую в его руки золотистую фольгу. От импортных, не болгарских сигарет, по случаю оказавшихся в местном военторге.
...Перво-наперво Виталий уговорил всех шестерых дембелей составить номинальную компанию в реализуемом проекте – не гоже, казалось ему, отрываться от пацанов и загребать жар единолично. Во-вторых – обратился за помощью к спецам. Не к доходяге черпаку, штатному батальонному золотарю с его, ржавеющей на хоздворе мотоколяской и прицепной дурнопахнущей бочкой на стенке, которой ещё можно было прочитать: «Сухое Вино», а к городской специализированной команде с оранжевыми цистернами на мощных платформах Зил-130 и щеголеватой брезентовой форме похожей на форму пожарных.
Спецы произвели необходимые замеры и …отказались. Уж больно много оказалось в продукте цементирующей субстанции. Армирующий эффект создавали бездумно сброшенных в былые годы неустановленными лицами прохудившиеся кирзовые сапоги, рваные портянки и особенно антикварные, начиная с 1947 года, подшивки общесоюзных газет «Правда» и «Красная Звезда». А также многотиражки дивизионного политотдела «Сталинская Гвардия», попавшие сюда не иначе как во время ревизии библиотеки после исторических решений XXII съезда.
Единственным, чем помогли спецы, был адрес вечно пьяного, но редкого по тем временам индивидуального мастера-частника. Ямолаза со стажем. Интеллигентнейшего человека с двумя высшими образованиями, литературным русским разговорным языком и необычным именем – Антиох-Кантемир.
Адрес оказался без пользы – в дом хозяина уже давно не пускали. Ночевал он, если был трезв, в дворовой голубятне среди сизарей, о которых, не в пример жене и детям, трогательно заботился. А если был пьян – то спал, где придется. Чаще всего на обочине.
Была у него известная всем, даже милиционерам патрульно-постовой службы, особенность. На определённой стадии опьянения, обуреваемый жаждой к перемене мест, он садился на личный мопед «Рига», вешал на руль, настроенный на музыкальную румынскую радиостанцию приёмник «Альпинист», и устремлялся вперед. Куда глаза глядят. Когда уставал или заканчивался бензин – останавливал мопед и под музыку спокойно ложился отдыхать на травку.
Найденный Виталием в таком состоянии, он категорически отказался заниматься общественно полезным делом. Даже за большие деньги. Причём отказывал, исключительно стихами: «Чего убо, друзья, журить меня, что пью?» И ещё: «Когда я вина напьюся, из цветов венцы завивши и на голову вложивши, тишину пою я жизни. Когда я вина напьюся, помазуя благовонным мирром тело и обнявши девицу, пою Венеру… Понимаешь, сержант, – мирром благовонным, а не вашим милитаристским дерьмом. Так что, оставь меня, милостивый сударь, в покое» И почему-то ещё добавил, засыпая: «Оккупанты, вон из Праги!»
Время поджимало. Тем более, что зловредный замполит, увидев гражданских у секретного военного сооружения, в сердцах пообещал заставить дембелей через три дня вычёрпывать фекалии алюминиевыми ложками солдатской столовой и облагораживать испорченную атмосферу объекта столь любимым им одеколоном «Шипр».
Ждать помощи было не от кого. Пришлось решать проблему, опираясь исключительно на свои силы. Подобно затюканному прогрессивным человечеством лидеру Тиранской автократии секретарю албанской партии труда Энверу Ходже. Необходимо было лишить субстанцию присущей ей твердости и закостенелости. Жидкий продукт за двести сорок целковых, собранных дембелями по кругу, в любой момент пообещали незамедлительно извлечь оставившие контактный телефон городские спецы.
Предложения бросить в резервуар пищевых дрожжей, разбавить содержимое водой, раствором поваренной соли или Уайт-спиритом были последовательно, после обсуждения, отвергнуты.
И вот тогда ближе к пятнице, банно-помывочному дню, Виталия посетила гениальная идея: сварить содержимое резервуара. Для её реализации необходимы были точный расчёт, известная отвага и минимальные технические средства.
Техсредства: полтора десятка цельнотянутых толстостенных труб были в тот же вечер позаимствованы на соседней стройке и руками дембелей переправлены на территорию части.
Резиновые прокладки для фланцев и болты для крепления спустя час после успешного завершения первого этапа операции куплены у сторожа этой же стройки за три бутылки портвейна «агдам».
Ещё несколько часов спустя, как раз к отбою, был закончен монтаж магистрального трубопровода «бойлерная – выгребная яма». Блестящие трубы ушли в самую глубину исторических напластований, чуть ли не упираясь в бетонное дно резервуара.
Теперь оставалось только поддерживать непрерывность процесса варки и стабильность максимального давления пара, которое могли выдержать фланцевые соединения. Для этого штаб Виталия переместился в бойлерную, кочегару-таджику приданы три первогодка помощника, а для него самого на манометре Виталий сделал отметки, предупредив, что оставит ему свои сержантские золотые лычки и университетский ромбик, если давление будет не меньше и не больше указанных ограничений.
Кроме того, отведя кочегара в сторону, он лично пообещал ему выбить в случае нарушения технологической безопасности все зубы, списав это на спонтанный межэтнический конфликт.
Перспектива украсить грудь рядом с гвардейским значком, ещё и свидетельством полученного высшего образования сотворила с малоразговорчивым жителем горно-бадахшанского шахрака разительную перемену.
Кочегар, до этого почти не реагирующий на язык межнационального общения, начал бодро по-русски командовать приданными помощниками. Он, веселя окружающих, покрикивал на них, попеременно используя не только штампы газетных передовиц и всесоюзных радиопрограмм, но и виртуозные матерные конфигурации, почерпнутые не иначе как в библиографически-редких самиздатских списках запрещённого Баркова. Ну, нельзя же было заподозрить практически не пьющего мусульманина в систематическом подслушивании завсегдатаев рюмочной на центральной городской улице имени Ленина? Тем более, что в увольнения кочегар никогда не ходил, предпочитая бесцельным походам на танцплощадки сон на топчане в углу бойлерной.
Через три с половиной часа сквозь многочисленные трещины былого монолита фекальной плиты начали подниматься коричневато-седые струйки пара, через пять часов на густой шоколадной поверхности лопнул первый пузырь и пошла расходясь концентрическая волна, спустя ещё два часа содержимое резервуара весело закипело, растворяя и кирзу сапог, и газетные передовицы. А ещё через час Виталий вызвал в часть городских спецов с их мощными насосами и цистернами на «Зилах».
К подъему и появлению в части комбата и замполита всё было закончено. Пустоту и стерильность резервуара выгодно оттенял легко уловимый аромат купажной смеси вареной субстанции с тошнотворным «Шипром», возникший при появлении на объекте замполита. О былом позоре объекта напоминали только несколько сталактитов на потолке, образованных перекипевшим через край продуктом. Впрочем, ущерб был минимальным, роли особой не играл, да и из опыта было известно: никто из проверяющих не удосужится поднять голову вверх, когда искомое для контроля находится глубоко внизу!
Виталию со товарищи было прощено всё. Даже то, что далеко за пределами части, в центре города, в это утро стоял густой коричневый туман с характерным запахом. Тем более, что щедрые дембеля оставили родной части и лично товарищу полковнику и товарищу капитану ценное трубопроводное оборудование. Для использования, конечно, исключительно в целях усиления боеспособности вверенных подразделений.
Расчувствовавшееся командование, тут же, у объекта, подписало все необходимые документы, и уже к вечеру, выпив прощальный посошок и обнявшись на прощание, дембеля разъехались по городам и весям.
А счастливый кочегар, помолившись на висящий в закутке, обёрнутый чистой тряпкой парадный китель с золотыми лычками, улегся спать на покрытый угольной пылью топчан, бережно поглаживая во сне блестящий университетский ромбик.
…Однако, я почему эту историю вспомнил. Вот всякое у нас сейчас о жизни и о власти говорят. Дескать – какая власть, такая и жизнь. Это правильно. Как говорится – улучшение прослеживается в каждом проживаемом страной дне. Всё больше и больше. И аромат соответственный. А тут ещё и выборы осенние на носу. Так может и Виталию нашему место у власти. Ему ведь не впервой к осеннему призыву. И с основной составляющей нашей обыденной жизни опыт работы имеется. Может благодаря таким как он треснет, разрушится закостеневший панцирь, который тащит страна ещё из той прошлой коммунальной квартиры? Закипит застоявшийся под ним продукт, выплеснется на кого надо и растворит его, мешающего нам жить, до самого основания. А как исчезнут окончательно эти самые Авгиевы конюшни довлеющего над нами прошлого, наступит новая настоящая жизнь. Очень хочется в это верить. Хотя жизненный опыт подсказывает: опустевшее – всегда наполняется подобным. Такова уж диалектика.