– Ты, смотрю, обжился тут! – обратился я к Петровичу, нашему прорабу, когда посетил его в очередной раз в больнице. – И чаек у тебя с кипятильничком, и колбаска имеется, – уточнил, указывая на бутерброд и крепко заваренный в большой, пузатой кружке чай.
– Эх-х, Васёк! Человек ко всему привыкает! И к суме, и к тюрьме, – как говорится! – оживился Петрович. – Не хочешь, вот, колбаски с хреновиной? Вкуснота!
Вид у него был вполне домашний, сонный. Теплая фланелевая рубашка, заправленная в спортивные толстые черные шаровары была застегнута на все пуговицы. Босые, белые ступни ног продеты в домашние тапочки на толстой подошве.
– Да, вот... – поймав мой изучающий взгляд, изрек Петрович, – почти, как дома! И знаешь, мёрзнуть стал! Наверное, я на работе так много энергии растратил, бегая по стройке, в мороз и ветер, что теперь вот – накапливаю! Тепло-то... – и он энергично проутюжил себя по ляжкам цепкими узловатыми кистями рук, словно растирал набегавшее извне тепло.
– Да, расслабился ты тут, Петрович! Кому скажи – не поверят!
– А ты, не рассказывай! Впрочем, можешь и рассказать, – что тут такого? Все болеют... Чем больше здесь лежишь, тем больше привыкаешь к распорядку, к обстановке. Тут своя жизнь! С утра, кто на уколы, смотрят, – кто в процедурной? – если Наташка, – толстая такая, грудастая девица, – то стараются к ней попасть! В вену иглу загонит неслышно, и синяков нет потом... Вот и выгадывают, в какие часы, да в какую очередь встать... Обход, опять же... Надо успеть сказать всё, что болит и беспокоит одной фразой, да выпалить, как из пулемета! А чуть замямлил, повернутся к другому. И уж тогда, всё! До следующего обхода! К десяти часикам начинают на операции забирать. Это ваще как на войну отправляют, прощаются! Мало ли чего там тебе наоперируют! Вдруг, вырежут, да не то! – и Петрович хохотнул с хрипотцой.
– Это точно! – отозвался седой худощавый мужик с соседней койки, – я вроде как на обследование попал, а стали смотреть, – язва! Так половину желудка оттяпали, как не бывало! Говорят, еще вовремя...
– Да тебе еще повезло, спасибо скажи! – зло огрызнулся на него Петрович. – Не вырезали бы, кровью истек и хана!
– А другой доктор говорит, – можно и обойтись было! Полечить сначала... – не унимался мужик.
Петрович не стал продолжать спор, отмахнувшись от собеседника.
– Вон, на афганца посмотри! У человека сложнейшая операция была, а он не жалуется. Уже второй раз разрезали. А ты всё стонешь! Уже вчера наливки моей хлебнул, хоть бы что! Наливку пьёшь, значит – здоров! Скоро выпишут!
– Так и живём, Васёк! Кого-то встречаем, кого – провожаем... Жизнь! К вечеру всё устаканивается. Посещение больных до семи часов. Потом каждый сам по себе. По коридорам слоняться можно. Байки разные травим за жизнь. Телек, опять же... Как про политику начнут, туши свет! Куда болезни деваются! – и Петрович тут расплылся в улыбке.
– У нас вон, Виталик, милиционер... или как его, – полицейский, – Петрович показал на моложавого черноволосого парня, – всё власть выгораживает! Трудно им, видите ли, управлять нами, дебилами! Верно, Виталик?
– Вы не правы, Петрович! Не надо тень на плетень наводить! Власть нужна. Там тоже люди работают!
– Во–во, люди!.. А мы выходит, – население! Ладно! Пойдем, Васёк, в коридор! Пусть они тут, а мы там...
Мы вышли в длинный, с низким потолком коридор. Петрович знобливо поёжился.
– У вас тут страсти! Прям, как в большой семье, Петрович!
– Да, ну их! Каждый своё гнёт, какая семья? В семье согласие должно быть. А тут, как во всей стране, раздрай полный!
Петрович скрестил руки на груди.
– Ух–х! Холодно тут! Как на роботе дела?
– Обычная чехарда! Дом вот-вот сдадим. Поговаривают, что открыли новую площадку, недалеко. Этот же район расширять будут. Выйдешь вот, подлечат, и – в работу!
– Да... Не знаю, Васёк, выйду ли я на эту самую работу! Полежал тут, привык уже ничего не делать! Или старость накатывает? – не пойму! Раньше вот, больниц боялся – жуть! А теперь вижу: люди и здесь живут! Человек быстро ко всему привыкает, даже к больнице! О! Вот, уже и на ужин скоро!
Мимо прокатили тележку с кастрюлями.
– Ну, ты беги! Спасибо, что пришел! А я пойду за тарелкой и кружкой, очередь на кухню занимать!
И Петрович суетливо, совсем по-стариковски, засеменил к своей палате.