- Можно купить участок леса, - сказала жена. – Под дачное строительство.
И недорого. Возьмем?
«Надо ли?» - я сомневался. – У жены деревенские корни, любит землю. А я городской, загружен работой… Но любопытство победило. Все же - флора – фауна, гербарий… Так или иначе, но получив разрешение, мы, с отрядом горожан, устремились за город. В считанные сроки зародились товарищества с красивыми названиями, типа «Парус», «Оазис», «Изумруд»…
Соглашаясь купить участок, я думал о том, что у меня будет собственный кусок леса. Иметь свой лес! Было заманчивым стать хозяином уголка природы величиной хотя бы в несколько шагов.
Воображение рисовало лес, а в нем ручей, окруженный высокими золотистыми стволами. Мягкое журчание воды, трепет листьев, мох, на котором играют лучи солнца. Я буду сидеть в шалаше и слушать, как поскрипывают сосны на ветру. И, уставший от городской суеты, наполняться тишиной и покоем.
Помню день выезда на участок. Была жуткая давка в автобусе. Люди лезли с топорами и пилами, удерживая на весу свои мешочки с едой. Ослабевшие за зиму, мы беспомощно обливались потом, толкались и кричали. Прижатый к стеклу, я вынужденно осматривал улицы города. Тянулась окраина, занятая новостройками. Уныло сменялись панельные дома с балконами, на которых пестрело белье.
Сразу за городом начинался лес. Земля вдоль дороги была изрыта под огороды. Глинистые участки напоминали корки болячек, здесь сажали картошку. Между участками узкими полосками зеленела трава.
Ехать пришлось долго. Болячки закончились, и теперь по обе стороны от шоссе тянулся лес. Неожиданно мелькнула просека: в глубине леса мы заметили свалку и дымящиеся там кучи мусора.
Наконец, автобус остановился. Одеревеневшие, мы вывалились на дорогу. Пыльное полотно тянулось между темных стен леса, уходя далеко в перспективу. Высоко синело небо с редкими одиночными облаками. Ощущение было странным: отвыкшие от тишины и пространства мы чувствовали себя заброшенными в другие земли.
Растянувшись цепочкой, мы углубились в темноту леса, спотыкаясь о выступающие из земли корни. В особо сырых местах еще оставались островки почерневшего снега. Тропинка изгибалась, то поднимаясь по склонам, то уходя в небольшие овраги. Но вот забрезжил свет, и мы вышли на участки первых дачников, занятых работой.
Участок встретил меня ласково. Солнце мягко перебирало лучами по золотистой коре сосен. Воздух был чистый, бодрящий. Какая-то птица с красной грудью сидела на дереве и долбила ствол. Я кружил по участку, трогая шершавую кору осин и гладкую бересту берез. Ноги ощущали податливость мха, а глаза запоминали известные только мне особенности. Здесь – сучок необычный, там пригорок… Мой лес!
А со всех сторон уже валились деревья. Схваченные лебедками, сосны падали, с треском ломая ветви и выворачивая корнями гигантские пласты земли. Повсюду горели костры, слышался рев бензопил, натужные крики. Люди приезжали первым рейсом, а уезжали последним, засыпая от усталости прямо в автобусе. От всех дачников сильно пахло хвоей и дымом.
Мои попытки увильнуть от дела не помогли. Соседи роптали, а председатель грозился отобрать участок. Говорили, что мой лес затемняет других и задерживает воду в почве.
Подчинившись требованиям товарищества, я принялся выдергивать молодую поросль. Ходить по участку стало просторней. Я смотрел, как горели молодые деревца, выгибаясь в жадном пламени костра, как взлетал клочьями пепел. Но до поздней осени я так и не срубил ни одной сосны. А тут и зима подошла…
На следующий год дачные мужики, уговорили меня валить лес бригадой. Куда от них деться? Срубить дерево можно одному. Но оставшийся пень из земли уже не вытащить. Сосну надо корчевать вместе с корнем.
Здесь я узнал что такое «адова работа». Огромная лебедка намертво устанавливалась метрах в двадцати от сосны. На ствол, как можно выше, цеплялся трос. Снизу подкатывали кругляк, корни подрубали. И трое мужчин начинали качать рычаг, длинную трубу лебедки.
Раз! Два!... Труба вылетала из гнезда лебедки, мы валились на землю. Жара, пот ручьем, комары…Глаза от натуги вылезали из орбит. Мы кричали, матерились… Трос натягивался струной, ствол изгибался и с треском падал, выворачивая из недр чудовищный корень. Затем нужно было ствол отпилить от корневища, обрубить сучья, напилить бревна для строительства, окорить их и уложить в штабель на просушку… По
Мужики сидели у огромного костра, курили и выпивали (без этого не сдюжишь). Хрипло рассказывали истории. В основном, то были байки о женщинах. И, правда, ради кого мы тут жилы рвем? Быстро отсеивались сердечники, почечники и прочие хиляки. Но некоторые интеллигенты, вроде меня, держались.
Из всего услышанного о сексуальных подвигах запомнился рассказ крутого водителя автобуса.
- «Зацепила меня однажды - колдунья! Красивая, черноглазая… Но дело в другом. Страшновато с ней. Идем по улице, люди оборачиваются вслед. Будто над нами светит что. Зачем мне это? Я ведь женатый…
Иду и чую, мои ноги разладили ход. Одна нога влево, другая – вправо, одна вперед, другая – назад. Как у куклы… А - разговоры? Не успеваю задать ей вопрос, как она уже отвечает. Говорю – Откуда знаешь? Я же ничего не сказал. – Разве? – отвечает она.
Однажды купил ей цветов. Захожу к ней, вручаю. Да видно ей давно не дарили. Так взглянула любовно, что меня откинуло к стене. В ушах зазвенело…
Про мужа рассказывала. Стукнул он ее пьяный. Ну, ложатся они спать, она постель расстелила, простынь рукой разгладила. Просыпается ночью мужик, что-то не так с ним. Откинул одеяло, а нижняя часть тела – черная! А на простыни - темные отпечатки босых ног…
В общем, оставил я ее. Так, мол, и так, говорю, - прости. Ничего не сказала. Но почти год – член не стоял. К врачу пришлось позориться...»
Завечерело. Трещат сучья в огне, пламя высвечивает глаза уставших, но упертых мужчин. Все настолько вымотались, что и спорить нет сил.
Вдруг на участок выскакивает заяц. Сначала мы не поняли, кто это. Заметался косой, запрыгал зигзагами – Лови! Хватай! Эх! Ускакал в лес. Мужики взбодрились. Развлечение, как ни как.
В другой раз перепила бригада спирту. Устали, да и развели водой слабо. В общем, одурели все, передрались, хорошо не порубили друг друга. Я очнулся в лесу, на земле, с накинутой на голову курткой. Ничего не пойму, еле добрался домой. Лицо в зеркале почерневшее, не узнать, - так искусано комарами. Вот так отдохнули, работники!
В ту осень я свалил свои сосны и до первых снегопадов возился с пнями. Берешь палку-копье и тычешь в пень раз за разом, сбивая землю. А пни высотой под два метра. Постепенно я втянулся в дело. Мне нравилось, как потрескивает под ногами подмерзшая земля. Нравилось сидеть у костра и смотреть на отлетающие в темноту искры. Я заваривал чай замерзшими от первых холодов пальцами. И, все-таки, когда я думал о своем участке, мне становилось грустно.
В следующий свой отпуск я занялся строительством дома. Были поначалу сомнения. Меня окружали дачные дома, толстые, с тупыми крышами, построенные так, чтобы больше влезало добра на чердак. Душа не лежала к таким постройкам. Мне хотелось создать небольшой домик, но с высокой, островерхой крышей, взлетающей к облакам… Никакой практичности, только – поэзия!
Сначала без охоты, а потом все больше втягиваясь, я стал возводить сруб. Сочно, не спеша, вырубал пазы углом топора, укладывал мох на нижнее бревно. Затем поднимал следующее… Сидя на срубе, вглядывался в синеву над головой. А когда становилось жарко, снимал рубашку, и тело холодила брезентовая куртка. Мне нравился материал куртки, и я даже написал о ней стихотворение. Ладони покрылись мозолями, но я был рад, что никто не заставляет, как надо строить.
Наверно, в каждом дачном сообществе находится свой «кулибин», к которому принято ходить за советом. В нашем «Оазисе» таким оказался Витя–механик, человек доброжелательный, а по совместительству - авторитет в мире инструментов.
Витя - из тех умельцев, способных подковать блоху, но не умеющий выгодно продать свой талант. Конечно, он выпивал, хотя и понемногу, но часто. А практически, - всегда. Смешивал в термосе кофе с водочкой и прогуливался с ним мимо участков, консультировать дачников. С виду - культурный, волосы зачесывал назад, улыбался. Портили его только выцветшие блеклые глаза. Витя мог и уснуть на часок, сидя в гостях. Голова его опускалась на грудь, и тогда виднелись стариковские проплешины.
Я вырубал паз вдоль очередного бревна, когда он остановился неподалеку.
- Топор не так заточен, - сказал он. – Вижу по отскоку щепы. Таким хорошо дрова рубить. А для работы с бревном нужно изменить угол заточки.
- Наточил, как смог, – говорю.
Позже я отыскал в библиотеке статью о топорах. Интересно! Оказывается, топор – древнейший инструмент человечества наряду с лопатой (первобытная палка – копалка). Видов топоров – множество! Одни для валки леса, другие – плотничные, столярные, туристические, для рубки мяса и тушения пожаров… Топоры финские, шведские, американские… Заточка их разная, как и длина топорища, форма изгиба. А насадка на топорище – целая наука!
Витя знал про инструменты все. И при желании мог бы написать энциклопедию «Люди и инструменты». Увы, ему не хватало амбиций и дисциплины. Какой-то весной Витя – механик не вышел на свою дачную прогулку. В последний свой год он уже водочку смешивал с энергетическими напитками. Рассказывали, что от него стало пахнуть мочой, отказывали почки. Многие дачники спились…
Среди дачных соседей встречались экземпляры и погрубей.
Как то сижу внутри своего сруба, медитирую на облака, проплывающие между стропил. Вдруг – жуткая рожа заглядывает в оконный проем. Василий! Электрик – самогонщик. Глаза дикие, рот перекошен…
- Эй! – рычит он . – Клавдия здесь? Бог уберег меня в тот раз от шуток. Потому как Василий, оказывается, держал в руке топор. – Нет, говорю,- и не была никогда. Потом я встретил эту Клаву, женщина под шестьдесят, седая, грузная… Плачет: Ой, старый дурак! И чего бесится? Да я больная, трубы перевязаны… «При здесь трубы?» - подумал я. И не сдержался – Надо было изменять!
Другой сосед, Вениамин, постоянно занимал у меня деньги на бутылку. Упал с крыши. Так и не вернул долг.
Два раза меня обворовывали, унесли даже кипятильник старый. Инструменты приходилось прятать под домом, в земляной яме, прикрытой мхом. К осени я уже соединял над срубом стропила.
И вот, наступил момент, когда я поднялся на крышу своего дома. Вокруг, насколько охватывал глаз, стоял новый, деревянный город. И везде темнели кучи навоза. Дома стояли мощные, приземистые, с толстыми, уже дымящими трубами. Где-то злобно лаяли псы… А в окнах дачников уже синели огни телевизоров…
Я спустился вниз и долго разглядывал крышу своего домика. Хотелось укрепить на конек какую-нибудь флюгерную птаху. Ну, хоть что-нибудь легкое, воздушное в этом плену земных хозяйств…
В те годы я много размышлял о выборе своего пути. Работа в городе меня не устраивала. Хотелось творить, но жизнь требовала трудиться для семьи. Я сомневался в себе, писал короткие зарисовки, присматривался к людям…
Среди дачных встреч случались и познавательные. Помню бывшего летчика Нешутаева, списанного на землю по причине психического нездоровья.
…«Летун» сидел растрепанный и грузный, царапая на щеках седую щетину. На столе, среди рюмок и закуски, возлег инородно большой молоток. Рассказывал бывший летчик, конечно, о минувших взлетах и посадках…
- Думаешь, легко управлять бортом? Нажимай кнопки, смотри на приборы… А страх? Я после каждого рейса – водочкой… Так меня давило… Внезапно Нешутаев хватает молоток и крушит им все, что находилось на столе – стаканы, банку с окурками…
- Тараканы! – орет бывший авиатор. – Бах! Трах! - Ненавижу!
Пока плоскость стола не проломил.
Другой дачник, Коля Демушкин, - тихий, со сморщенной рожицей мартышки. Работал стрелком вневедомственной охраны, сидел в будке, сети вязал. Наверно, у тех, кто не спит ночами, физиономия становится как печеная картошка – зеленой и морщинистой. Сказывается недосып.
Так вот, сей оригинал всегда меня обыгрывал в шахматы. Удивительно, как такой мелкий грибник-ягодник не пропил свои мозги. Головенка его работала, как часы, и варианты ходов он просчитывал дальше и быстрее. И его вполне устраивала незаметная социальная роль.
С досадой я углубился в изучение дебютов и эндшпилей, разбирал партии гроссмейстеров. Играть стал лучше, но все равно проигрывал. Демушкин играл легко, почти не задумываясь. Лишь через несколько лет, я разобрал свою натальную карту и понял свой Меркурий в Рыбах. Но тогда я потратил немало вечеров на зацепившие меня « е-два – е четыре»…
В редкие минуты отдыха я искал среди дачников интересных людей. Мне повезло. Неподалеку строил свою хибару актер городского театра Влад Грабов. И я приложил некоторые усилия для знакомства со слугой Мельпомены.
Мы – подружились. Влад оказался земным, спокойным мужчиной с залысинами. Напоминал он школьного завхоза, любил копаться на грядках и неплохо разбирался в сортах кабачков. Узнав, что он закончил институт кинематографии, я ахнул и стал ожидать от него драматических реплик Гамлета.
Захожу в его дачные владения. Что-то странное чудится в этом складе мелочей. Вокруг какие-то куски старых досок, камешки, отрезки и остатки. Углы теплицы утеплены тряпками, в доме там и сям картошка валяется, лук… Всюду грязь – присесть негде. Словно конура Плюшкина! И это дом артиста?
На одной из кривых стен избы висит большой портрет самого Грабова.
- Жена повесила – небрежно бросает он, заметив мой взгляд.
- Какие они, артисты? – жадно спрашиваю Влада в одной из бесед.
- Обычные, - отвечает. – Эмоциональные, завистливые. Хотя, разговаривают легко. Запоминают слова своей роли, делают правильные движения на сцене. В жизни – малоинтересны…
- Но ты почувствовал призвание? Доволен профессией?
- Меня уговорил поступать армейский приятель. За компанию. Сказал выучить басню про кукушку и петуха. И обязательно, в момент прочтения, жестикулировать пальцем. Двигать туда – сюда, влево - вправо от кукушки к петуху и - наоборот. Меня приняли. Четыре года мы болтали на тренингах, стряхивали воображаемые капли воды с рук.
В театре мне дали роль Волка. Репетиция. Все бегают по сцене, - прыгают, кукарекают… А я – стою, размышляю. Подходит режиссер: – В чем дело? Почему не воешь? Рычи! - Простите – говорю. - Хочу понять смысл роли. Какой он, мой Волк? Его – образ… В чем - сверхзадача, концепция…
Валентина, моя жена, человек неуравновешенный. Ей бы полечиться. Недавно бросила в меня дрелью… Считает, ошиблась во мне.
Сходил я на спектакль с участием Влада. Играл Грабов какого-то любовника. Говорил заученные слова, делал заученные жесты, позы… В конце пьесы ему даже похлопали. Но мне казалось, будто он, по – прежнему, сдает экзамены про петуха и кукушку. И показывает пальцем – влево, вправо… Туда – сюда…
На третий год своей дачной саги я занялся постройкой фундамента. Дом то стоял на бревнах, которые начали подгнивать. Пришлось поднимать дом домкратом, строить опалубку под ленточный фундамент. А потом искать цемент, песок и собирать любые камешки в лесу и на дорогах.
Все лето я замешивал в корыте раствор, совковой лопатой заполнял короб под домом. Порой я выматывался так, что не мог заснуть. Лишь под утро, когда стихала боль в мышцах, удавалось вздремнуть. И все это время я искал в этом строительстве что-то важное, духовное…
Как-то вышел ночью унять неровные стуки в груди. Переутомился. Было начало сентября. Темно-синее небо мерцало утыканными яркими звездами. Низко над головой нависла Большая Медведица. Отчетливо белел Млечный Путь…» Пожалуй, небо здесь другое, нежели в городе. Таинственней, значительней…» - подумал я. «И может, все-таки, рост моей личности происходит?»
- Каждый мужчина должен построить дом, – сказала жена. – Пусть ты романтик. Но уважаешь труд как принцип? Рассматривай дачу как идею, как жизненный опыт возмужания. Напишешь о своей работе, о человеке, который научился терпеть…
- Что же, - подумал я. – Смысл в ее словах есть. При всем материализме, жена, порой, говорит здраво. Не зря, - деревенская…