Два эти слова в словаре Владимира Даля признаны родственниками. На это указывают соответствующие сноски. Словарь изобразительного искусства, 2004-2009, считает, что КРИТИКА (через французское critique из латинского от греческого kritike от krino "сужу, разбираю, отбираю, выношу приговор") — искусство судить, рассуждать, оценивать, истолковывать художественные произведения. КРИЗИС (от греческого krisis – решение, поворотный пункт, исход) - резкий, крутой перелом в чем-либо, тяжелое переходное состояние; острый недостаток, нехватка чего-либо, тяжелое положение…
Этимологические словари обходят эти слова стороной. Мне понятно, почему так. Cегодня еще не принято говорить об этом открыто, время пока не наступило, чтобы чётко сказать, что в основе значительного количества слов, ставших терминами, лежит ненормативная русская лексика. Признать это – значит признать масштабные искажения мировой истории, хронологии, культуры и ставить задачи по исправлению допущенных ошибок.
Официально утверждается, что с момента внедрения христианства на Руси началась борьба против мата, однако в берестяных грамотах и в некоторых письменах прошлого матерные слова встречаются в значительном количестве. Но в основных летописных сводах, то есть в тех летописях, которые считаются главными и на основе которых выстроена отечественная история, так называемой обсценной лексики (непечатная брань, нецензурные выражения, ненормативная лексика, сквернословие, срамословие; от лат. obscenus — непристойный, распутный, безнравственный) нет, а вот житие протопопа Аввакума содержит в немалом количестве ненормативную лексику. Не свидетельствует ли это о том, что подлинные летописи до нас не дошли, они заменены копиями – пример тому «Повесть временных лет», существующая в списке ХVII века, или История Нестера, существующая в переводе с немецкого?
Вдумайтесь только: русская летопись в переводе с немецкого!
Кстати, есть предложение: по факту использования ненормативной лексики в документах прошлого судить о подлинности документов. Более поздние копии уже учитывают отношение к мату властей, переписчики просто отказались от такой лексики. Отсутствие мата в «Слове о полку Игореве», на наш взгляд, дает основание считать эту поэму подделкой конца ХVIII века.
Как получилось, что лексика определенного характера оказалась полностью вытесненной из официальной речи? Специалисты уверяют, что впервые о неиспользовании мата Петр Первый заговорил после первой поездки за границу.
Следующая попытка была сделана Екатериной Второй, которая, как уверяли современники материлась похлеще кучера, но потребовала, чтобы бранные слова были выведены из речи, не использовались ни в официальных документах, ни в литературе. Не этот ли факт побудил Дениса Фонвизина написать «Всеобщую придворную грамматику», оставляющую только слова, приятные для слуха монарха?
Как бы то ни было, но к концу ХVIII века из оборота были официально преднамеренно выведены слова, обозначающие детородные органы и органы обмена, видимо, для того, чтобы не смущать высокую зарубежную публику низменностью тех русских корней, которые наполняют многие самые употребительные слова европейских языков.
Именно с тех пор, с конца ХVIII века в русском языке сложилась уникальная ситуация: органы есть, действия производятся, а слов для обозначения как этих органов, так и действий вроде бы и нет. Став запретными для русского языка, эти корни продолжали служить и образовали множество слов, а в русском языке были вынуждены принять на вооружение заимствованные слова и придумать массу синонимов, назначение которых – заполнить образовавшиеся пустоты и покрыть дефицит лексики.
Но вот парадокс. Берем иноязычное слово, а нем корни явно русские и указывают как раз на те органы и действия, которые запрещены и отнесены к нецензурным. Что делают современные лингвисты? Они не замечают таких корней, отказываются от комментариев и не замечают ничего странного. То есть действует принцип: лучше промолчать, чем сказать или напомнить. Потому и нет этих слов в этимологических словарях, поскольку при любой изворотливости истина всплывет.