- Малыш! - и ещё через секунду-другую, - Малой, твою мать, ты где?!
Послышались бегущие шаги, и перед глазами проснувшегося двадцатилетнего деда Артамонова предстал молодой воин Борис Малышев — по всей форме: навытяжку, "по-осиному"с перетянутым в торсе ремнём и в готовности исполнить любое дело для «любимого» старослужащего солдата. И при чём тут было высшее образование у москвича Малышева и начальное у сибиряка Артамонова, когда неукоснительно соблюдалась служебная иерархия в роте!
- Буреешь, шнурок! Не чешешься совсем, салага! - "дед" помолчал, - Ладно, чёрт с тобой! - он зевнул, - Что-то не охота сегодня в столовую идти! За пайкой мне сходи: мясо, хлеба, масло и сахар принеси! Скажи там, что от меня — время пошло!
И Малышев быстро исчез не только перед кроватью Артамонова, но и из расположения роты. Проводил его сочувственно глазами стоящий на тумбочке дневального Рогожкин, с одного с ним призыва солдат, и замер на ней по стойке «Смирно!». А рота продолжала заниматься своими делами и прислушиваться краем уха к дневальному.
Было это летом, в семидесятых годах прошлого века, в одной из частей ВДВ. Не сказать, что без громких происшествий в ней не обходилось, но порядок более-менее там был. По крайней мере рядовой Малышев, хоть и был на посылках - в магазин или в столовую, но его особо не трогали старослужащие.
Может быть, до поры-до времени не трогали. И то, может, один сержант Артамонов, непроизвольно, больше всех старался. А он, Малышев, тихо, мирно служил. Ну, что ещё надо: солдат спит, служба идёт.
Одно имя его командира с сержантскими лычками, который не соизволил явиться собственной персоной в столовую, оказало своё магическое действие. Малышеву не только завернули всё, что он сказал, но ещё просили с улыбкой передать деду привет. И Борис, не долго думая, быстро исчез из столовой со свёртком в руках.
А в столовой после обеда молодые солдаты шустро наводили порядок: протирали столы, мыли полы и стены и пр.
От столовой до расположения роты надо было пройти минут пять-семь, и для Малышева это не было проблемой. Он регулярные марш-броски на учениях со своим верным другом ручным пулемётом одолевал без напряга. А тут с каким-то свёртком несколько сот метров пройти! Но оказалось, что это был непростой свёрток.
Во-первых, он, Малышев, знал, что в нём лежит и отвечал головой за него, во-вторых, он грел его руки и сердце — в прямом и в переносном смысле, и в-третьих, Борис был в этот момент полуголодный и элементарно позабыл вкус того, что там находилось.
Три раза на дню в столовой молодые обслуживали дедов: в большой миске на первое должны были быть куски мяса, которые разбирались по иерархии службы — от дембелей до сынков, а в результате последним оставалось — и то в лучшем случае - одно сало. Чайник должен быть всегда горячим, иначе…
И пока молодой бегает за чаем, идёт время, отпущенное на принятие ротой пищи. После которого следует команда: «Встать! Выходи на улицу строиться!» И никого не волнует, что кто-то не успел поесть. Успеет, если захочет, а дедом будет и так наестся до отвала.
Вот почему для Малышева стало проблемой пройти, пробежать эти несколько сот метров со свёртком в руках целым и невредимым, а, главное, не повредить этот самый свёрток. Но не было у него сил идти в направлении роты.
И он, найдя в военном городке закуток, невидимый и неприступный, развернул свёрток. Сразу бросился в глаза запах, исходивший от съестного, и от одного только этого ему чуть не стало плохо.
Он смотрел на это «сокровище», понимая, что оно не его, но не в силах отвести от него взгляда. Отщипнув маленький и, как он считал, незаметный кусочек, Борис проглотил его, не заметив совсем вкуса. Так он мог всё съесть и ничего не почувствовать. И тут ему стало стыдно, что он незаметно для себя превращается в жвачное животное.
Малышев чуть ли не силком заставил себя завернуть всё назад, и с сожалением продолжил свой путь. Не один раз он замедлял свои шаги, но снова ускорял их. Ему казалось, что встречные солдаты косились на него и на тот свёрток у него в руках.
- Малышев! - окликнул его знакомый голос.
Это был один из сержантов из его роты.
- Артамонову несёшь со столовки? - спросил он Малышева.
- Так точно!
- Давай побыстрее, а то он там с ума сходит! - сказал ему сержант.
Его окликали однополчане с летнего умывальника, где на густой траве, на солнце сушилось постиранное ими х/б — сразу видно, кто готовился заступить в ближайшее время в наряд по роте.
- Борис, давай покурим!
- В другой раз.
Не до них было Малышеву — своих проблем хватало. Он понимал, что это поручение для него не впервые и надо было привыкать к этому.
В роте же Артамонов, как показалось Борису, долго и подозрительно, а, главное, недоверчиво, смотрел на принесённую ему пайку, прихлёбывая пустой чай:
- Что так долго?! - глядя на неё, не то спросил, не то сказал он, - "Дедушка" кушать хочет, а он где-то гуляет!
Но запах раскрытой пайки сделал своё дело.
Наконец, старший сержант выдавил желанную фразу:
- Свободен, как ИЛ-76! - и добавил, - Пока свободен.
И у Малышева гора свалилась с плеч. Хватило сил дойти до своей кровати и уткнуться лицом в подушку, с которой он быстро приподнялся - не положено: молодой ещё.
Его двухгодовалая служба только начиналась, и надо было найти сил преодолеть её трудности скорее не физически, а морально - как сегодня. Сегодня он преодолел свою главную трудность — свою гордыню, а остальное — преходяще.
Август 2017 г.
Боровуха - Москва
Белоруссия - Россия