«Кривовское, село-деревня».
Если судить о падении жизни в наших деревнях, надо посмотреть на «путевые заметки» одного из классиков. Сегодня во многом совпадает развал и разруха с тем, что описывал писатель более 100 лет назад. История повторяется с дотошной мелочностью. Только в еще более увеличенном виде. Потому что разрушение деревень прошло по всей провинциальной России, в масштабах больших, чем в прошлом.
Началось исподволь, потихонечку. Но в переходный период, при смене общественного строя, падение деревни (во множественном числе) прошло ощутимо быстро в одно десятилетие 90-х годов, так что бросается в глаза знающему деревню поколению, выросшему во времена счастливой деревенской жизни.
Итак. Сравнительное описание «Из путевых заметок» известного писателя прошлого:
« В КривовскОй (деревне, селе) была школа и часовня еще до революции 1917 года. Часовню сломали. А школу, однако, возродили после войны, Великой отечественной 1941-45 годов.
Был и больничный околоток (санчасть не санчасть, а фельдшерский пункт), здание- дом оштукатуренный и побеленный, для вида – будто бы кирпичный, против домов-срубов деревенских. «Больница» была из двух комнат, с двумя печами – и для кабинета врачебного с кушеткой столом и шкафом с лекарствами маленькая, и для больничной палаты построена русская печь, большая. В «больничной палате содержались больные, даже роженицы, пока не приедут из райцентра и не заберут их в большую настоящую больницу. Дороги к деревне были плохие, местами их вообще не было, были колеи по открытым полям через грязь и глину. Случалось, из-за отсутствия транспорта и бездорожья роды принимала местная фельдшерица. А иногда больных так и не отправляли в район, а лечили на месте.
Больница закрылась сразу же, через пару лет, после того, как построена была хорошая дорога соединяющая два района мимо деревни Кривовское. Санчасть оставалась на колхозной ферме. А дом этот, пятистенок с двумя печами отдали учителю школьному, завучу, приезжему и очень нужному в то время молодому специалисту.
Село Кривовское в одно время, казалось, процветало. Был построен клуб сразу на въезде, через дорогу сельский магазин, даже дом правления колхоза рядом. В клуб привозили фильмы из проката каждую неделю. А кроме того устраивалась, модная тогда дискотека-танцы, на которую приходили жители малых деревенек по округе, из Воробьевки, за два километра и даже их соседнего села Турилова за 8 километров по прямой грунтовой дороге. И школа была со спортивной площадкой у самого оврага, куда, в овраг, ребята лазили за мячом, а потом поставили на шестах высоких сетку. В колхозе на ферме построен был дополнительный длинный коровник на 20 коров и телятник на 10 телят, отдельно. Было всего около 50-ти голов крупного рогатого скота.
Но колхоз был убыточен, жил и существовал на гос.-дотации, а при смене власти в стране, тут же был распущен. Земля, которая не отличалась урожайностью, так как на глинисто-каменной почве мало что произрасти могло, а что сеялось, урожай давало малый, - была продана сначала одному ООО, Сельхозкооперативу, а тот продал её другому и там продано было третьему. Ферму тоже взял другой ООО кооператив. Но коровам и кормов не хватало и обслуживания, ухода за ними должного не было. Потому что работникам фермы и зарплата была минимальной, и ту задерживали по полгода. Стадо уменьшилось резко от 40-ка коров и 10-ти телят, - до 10-ти коров и двух теляток. И в одно время последние коровы заболели бруцеллёзом, так что ликвидировали и их. Ферма быстро разрушалась. Вскоре она представляла разрушающиеся развалины с падающими дверями, так как кирпич косяков разрушался и осыпался; с разбитыми окнами и дырявыми крышами от пробитого осыпавшегося старого шифера. Фермерская контора, вообще была без крыши, - стоял кирпичный остов здания, поросший вокруг высоким кустарником и тонкими деревцами, березками и американским клёном.
Закрылась в деревне и школа уже в начале 90-х. молодежь разъехалась по ближним городам, и приезжала и привозила детей к бабушкам и дедушкам в деревню только на лето. Из-за полтора десятка разновозрастных детей школа потеряла актуальность, была не нужна; в каждом классе, от первого до 8-го было бы по два три ученика. Школу закрыли, а учеников стали возить на микроавтобусе в ближайший райцентр. Уволенные учителя продали свои дома и переехали тоже в город.
И жителей в деревне Кривовской поубавилось, некоторые дома стояли пустыми, огороды зарастали чапыжником и сорняками. Оставшиеся пенсионеры редко ходили в местный магазин. Так что и магазин тоже был заколочен. Приезжала автолавка одного предпринимателя из райцентра привозила жителям хлеб и другие необходимые продукты два раза в неделю.
Закрыт и заколочен был клуб, со стороны здание клуба выглядело как старый сарай. А в здании колхозного сельсовета, с угла выделено было помещение под торговлю для автолавки, и торговали не с колес, но переносили продукты в двойную комнату, половину первой перегородив столами-прилавками.
Деревня затихла совсем. Бывшие колхозные поля стояли нераспаханные. Люди ездили на заработки в другие богатые регионы, в Сибирь на газовую добычу, в центральные города страны, где была работа и зарплата.
____________________
В одной избе уже в сумерках я застал человека лет более сорока, одетого в пиджак поверх футболки с иностранной надписью на груди яркими желтыми буквами. Небритый подбородок и свободное поведение – нога на ногу перед гостем, - по всей видимости «привилегированный», с амбицией, гордый, чувствующий себя хозяином.
Он сидел на лавочке вдоль стены за длинным деревенским столом и ел из простого эмалированного блюда картошечку с солониной. Тут же на столе стояла и кастрюля с вареной картошкой. Рядом разложена была на тонкой тарелке и селедка, порезанная с луком, отгребённым в один край тарелки; тут были и ложки.
Человек пригласил меня за стол, показывая широким взмахом руки на стулья, парой стоящие напротив него, а сам, наклонившись, левой рукой достал покрытую пОтом бутылку с мутноватым содержимым – явно самогоном.
- Ну и за знакомство! – он тут же «извлек на свет» спрятанные за кастрюлей стопочки, - и начался наш разговор. По-русски, за стопочкой решаются многие дела.
Так я познакомился с подробностями села Кривовского.
Вскоре пришла хозяйка, которая задержалась во дворе и в хлеву. Когда я спросил у неё место для ночлега, она как раз загоняла корову с улицы, от дороги.
- А можно ли переночевать у кого-нибудь в деревне? – спросил я немолодую уже женщину, в простецком платье длиной чуть не до калош, одетых на босу ногу, в накинутой курточке выцветшей, бывшей когда то красного цвета, а теперь бледно оранжевой.
- Ну, и у нас было можно. А ты пройди по двору в дом, там мужик мой, и я буду скоро. Уже завтра найдем тебе квартиру, коль надолго. … Есть тут Зина, - она пристройку держит для своих или сдает, не знаю. Но договоримся. К ней дети приезжают с внуками летом. К нам в деревню-то редко кто приезжает. (В этом месте она сделала паузу, так заводила корову в хлев в её стойло, потом вышла и продолжала мне говорить). … Но река рядом и бывает иногда. А ты-то «турист» что-ль? –
Я объяснил хозяйке, зачем и как получилось, что я задерживаюсь у них в деревне, а затем прошел в дом и беседовал с Валерием, мужем хозяйки.
Хозяйка пришла не одна. С ней в дом вошел молодой брюнет с необыкновенно грустным лицом, когда он даже улыбался, видя незнакомого меня, казалось он собирается плакать: глаза его щурились, того и гляди слезы польются. И голос его был тихим:
- Иван Петров, «простенький» я – представился гость для меня.
- Так и кликуха его – «простенький», пояснил Валера.
Одет был «Простенький» в щегольскую курточку «адидас», спортивную с цветными полосками на рукавах и цветными же вставками на груди и на карманах, синими и желтыми. Такие «китайские» или «турецкие» спортивные формы продавались по дешевке на всех рынках страны в 90-е годы.
Хозяйка собирала на стол: поставила мне и гостю тарелки, убрала очистки и кости селедки, брошенные кучкой, и под очистки поставила тарелочку, стол вытерла тряпочкой и только тогда присела. А Валера уже налил всем, достав недостающие стопочки из полки подвесного шкафа, тут же позади него висевшего над лавкой на стене в углу. Ужин-разговор продолжился и я поведал им о себе, с чистотой и откровенностью, на что получил, в ответ, откровенность собеседников. Ключ к откровенности людской прост: «будь попроще и люди сами к тебе потянутся».
На мой вопрос, женат ли он, молодой Ванька «Простенький» отвечает, что есть у него жена с дочерью, но вот уже два месяца, как она уехала с ребенком в ближний городок к матери и не возвращается. Хотя он посылал к ней знакомых соседок, ту же тетю Зину, по пути заглянуть, и просил вернуться. «И не вернется, - говорила хозяйка с каким-то злорадством. – Что ей тут делать? Деревню твою не видала, что ли? Легко ли дело, жить-то тут!» - Он молчит в ответ, а она опять: « И не вернется. Баба она молодая, чего ей? Залетела, как птица – и была такова…. Вот не то, что я да Валера. Не были б судимые, - на работу больно-то не берут судимых-то. Вот и сиди тут, по месту прописки, кормись своим хозяйством. – Обращалась уже ко мне, к гостю любопытному. – Раньше хоть колхоз был, а теперь… - взмахивала она рукой, - и это ООО Сельхозпредприятие, умирает совсем. Не хотят работать мужики, ни сеять, ни пахать. Второй год, вон, поле, напротив, под парами стоит…. Народ-то и разъехался, потому что лентяи, - говорила она».
Сам Валера и его хозяйка-жена, не пьянея от выпитого, видимо привыкшие к небольшим дозам спиртного, - были степенны и рассудительны. Я же, после первых двух стопочек, чуть опьянев, отказался дальше пить, а попросил налить мне чаю. Хозяйка расстаралась: и сахар поставила на стол поближе ко мне, и печенье достала в чашке-конфетнице. И Валера, и его жена говорили мне, что жить и в деревне можно и земля хорошо родит, но всё горе в том, что нынче народ обленился, избаловался и не старается.
- А ты посмотри, вот, в нашем-то климате я и арбузы посадил и дыни, хотя небольшие, но вырастил же – с какой-то гордостью говорил Валера. Он работал в новом ООО Сельхозпредприятии на тракторе Беларусь.
- А вот новый директор и владелец колхозных полей из местных! Это они втроем объединились и выкупили у пришлых городских свой колхоз, и стараются возродить хозяйство, - начал рассказывать о своем Валера.
«Конечно. Когда он, директор-то наш, ссуду взял в банке, местные все, кто еще остался в деревне: алкаши да безработные, к нему пошли на работу. Как за первый месяц заплатил хорошо, так все и рады были. И поля распахали все. И помогали ему дом строить лучше всех, - себе-то что ж не построить, директор же. А потом он технику отремонтировал. И комбайн новый ему дали-прислали, по дешевке, как помощь сельскому хозяйству. Он и коров завез новых, голландской породы несколько штук. Но или ветеринар приглашенный не справился… не прижились они. Теперь у него свои пара коров на его дворе остались. А поля вот нынче только дальние пара посеяны. Да тут за оврагом небольшое. Сено прошлый год пытались продать, немного только взяли, а остальное никто не взял, даже по объявлению в газетах. Так они и загнивают – круглые спрессованные большие култышки, новый комбайн пакует такие сразу…. Трудное это дело, я думаю, - сельским хозяйством заниматься. Вот еще зарплату за сезон не получали. Осень уже, а денег пока, говорит, нет, его жена бухгалтером в «новом колхозе» - ООО. Не знаю, как дальше пойдет».
На самом деле, половина хозяйств, ООО, в долгах, в кредитах. Семена берутся в кредит, за скот который был тоже взят в кредит, так и не рассчитались, а скота уже нет. Чтобы что-то сеять и хоть какую-то выручку получить берутся новые кредиты. Это я узнал от «тети Зины». Ночевал я все-таки в другом доме, у той знаменитой «тети Зины», оказывается она самая активная во всей деревне живая и шустрая бабушка. У неё пристроена к дому веранда, в которой стояли 4 кровати с матрацами и всем бельем. Она знала всё и\или почти всё в своей деревне и даже в соседних ближайших деревеньках. Но разговор с «тетей Зиной» требует отдельного рассказа.
А пока. Если случится художнику-пейзажисту быть здесь, в селе Кривовское, то рекомендую его вниманию с высоты, с начала деревни, посмотреть на окрестность. От новой дороги, ведущей к деревне, которая стоит вниз на склоне сопки, можно обозреть прекрасные виды на всю долину ближайшей, не так вдалеке, текущей реки.
Сразу у деревни, с правого края эту сопку-гору прорезает широкий овраг, в котором вытекают из подножия каменных известняковых пород несколько родников с, будто бы, целебной водой. Помимо красоты положения, когда сверху вся деревня видна, как на ладони и вся местность чрезвычайно богатая красками, так что трудно обойтись без устаревшего сравнения с пестрым ковром, видна природа. Вот на склонах оврага густая сочная зелень с великанами лопухами, а наверху поле, засеянное овсом, белым пятном застывшее между оврагом и лесом. Лес уже пестреет на склоне, и красные пятна рябины среди желтеющих листьев березы, елочки и сосны в этом смешанном лесу тоже пятна, только зеленые….
А деревенька так и пестреет своими крышами, крытыми по-модному профнастилом, красным и зеленым. Огороды квадратами вокруг домов, в этих квадратах яблоньки и вишни и кустарники по краям.
Вдали синяя полоска реки утягивается в зелень лесов, уже начавших пестреть по-осеннему. Дело было в начале сентября.
Конец.