Предыдущая часть http://www.proza.ru/2017/09/05/1538
Биографические очерки династии лесоводов Капперов. Воронеж 2017 г.
На коллаже: Фото 1 - И.О. Боговая, фото из семейного архива, ориентировочно 2008 г. Фото 2 – Диплом почётного члена Союза архитекторов России №57. Фото 3 – Инна, слева и Марьяна, справа, фото из семейного архива, ориентировочно 1930 г. Фото 4 – автор (В.А. Гарин) и И.О. Боговая, фото автора 2012 г. Фото 5 – Диплом ассоциации ландшафтных архитекторов России за неоценимый вклад в развитие ландшафтной архитектуры. Фото 6 – Инна, слева; по центру Н. И. Каппер и справа Марианна, фото из семейного архива, ориентировочно 1935-6 г. Фото 7 – И.О. Боговая в гостиной Ленинградской квартиры на ул Карбышева, фото автора 2012 г.
Глава 5.1. Боговая (Каппер) Инна Оскаровна. Детство
«- Мне 84 года, но
поверьте... нет ничего
для меня интереснее и
важнее, чем
ландшафное искусство».
Боговая И.О. 2009г.
Инна Оскаровна – будущий профессор Ленинградской лесотехнической Академии им. Кирова (ныне С-Пб государственный лесотехнический университет) родилась 12 июня 1925 г. в городе Воронеже.
Фото на коллаже 1.
Она была вторым ребёнком в семье Капперов. Её старшая сестра, моя мама, Марианна, появившаяся на свет на шесть лет раньше, долгое время являлась кумиром Инночки, как это часто бывает у младших детей в семье.
Инна оставила интересные, насыщенные подробностями воспоминания о своём детстве, папе, маме, той атмосфере интеллигентности, добра, любви и творчества, которая наполняла их дом, формировала мировоззрение сестёр, а впоследствии и моё собственное.
В последний мой приезд к ней в 2012 году я записал её воспоминания на диктофон. Думаю, что читателям моей работы и особенно ученикам моего дедушки Оскара Густавовича, Инны Оскаровны, да и моим собственным, будет любопытен несколько старорежимный, но очень симпатичный уклад их жизни, происходивший на изломе послереволюционного и предвоенного времени.
Считаю, что мне необыкновенно повезло: я, как мама и Инна тоже воспитывался с самого рождения у бабушки с дедушкой, представлявшие собой удивительно неповторимые личности!
Мы с Инной сидели на диване в её гостиной ленинградской квартиры по улице Карбышева на девятом этаже. Фото на коллаже 4. Большой раздвижной стол, заваленный книгами по искусству, атлас Ленинграда, картины её дочери Вероники развешанные по стенам (она профессиональный художник), старинные семейные фотографии над антикварным буфетом создавали неповторимую атмосферу для воспоминаний.
- «Знаешь, деточка, Марьяночка (моя мама) в детстве была самая главная»!
Инна называла деточками всех. Меня, учеников, студентов, приходящих к ней на консультацию, все были её деточками.
- «Она старшая, она балерина, она чудо, как хороша – продолжала она, - я всегда ждала её возвращения из балетного училища».
Мама (моя мама Марианна) училась в Воронежском театральном училище по классу балета у видного педагога Вазге Вассы Степановны. Её выпускной спектакль состоялся 22 июня 1941 года. Она исполняла партию вакханки в балете «Вальпургиева ночь» Гуно. Это был последний предвоенный выпуск. Училище было закрыто. В его помещении устроили госпиталь, а мама добровольно в составе артистической бригады отправилась на фронт. Подробно об этих событиях я написал в мемуарах, опубликованных на сайте Проза.ру «Моя полевая почта 2193» http://www.proza.ru/2012/12/13/737
Инна помолчала, опёрлась на моё плечо, закрыла глаза и покачивая головой продолжала вспоминать:
- «Марьяночка возвращалась часов в пять. Все наши старушки – соседки, сидящие на лавочке во дворе, говорили: «смотрите, смотрите, сейчас Марьяночка побежит»! Появлялась она. Хорошенькая. На ней всегда идеально сидели платья. Все затихали и любовались, а я очень гордилась своей сестрой. Она часто брала меня с собой на концерты, и мне с ней было очень хорошо. Впоследствии, после войны, когда она уже была замужем – тогда было все иное, вообще уже пошла другая жизнь».
Слушая эти диктофонные записи, передо мной, как в мираже возникали картины прошлого.
Вставали, как живые мои дедушка и бабушка, мама, такие дорогие и близкие, а Инна продолжала:
- «Мама и папа были замечательными людьми. Бабушка придумывала веселые и интересные игры, Дедушка был хорошим рассказчиком, прекрасно играл на пианино и скрипке. Часто аккомпанировал в компаниях и играх. Дома было уютно и тепло. Все мои друзья лазили к нам через окна первого этажа нашей квартиры. Папа, приходя с работы, ложился отдохнуть на диван. Он страдал язвой желудка и в положении лежа, боли утихали. Я спрашивала его:
- Папа, ты не будешь против, если мои друзья придут к нам?
- Нет, - отвечал он, - и они с шумом и гамом влезали в окна, садились везде, даже верхом на длинные, худые папины ноги и слушали его рассказы. Он рассказывал тихо и задумчиво, махая по ритму рассказа рукой. Рассказы были интересные и мечтательные.
Какие мы, Вадик, с тобой счастливые, имея добрых, умных, талантливых моих мамочку и папочку, твою бабушку и дедушку! При всех лишениях и трудностях того времени, детство было очень счастливым. На коллаже фото 3: Инна слева, Марианна справа. 1930-1931 г.
Папа, когда был свободен, играл с нами в карты - подкидного дурака. Частенько собирал вокруг себя детвору, и мы коллективно сочиняли стихи, чем смешней, тем лучше. Столько было радости и счастья! А мамочка – добрейшая душа придумывала игры, мастерила всякие игрушки и когда я видела в ее руках ножницы и цветную бумагу и главное таинственное выражение лица, значит, мама уже что-то придумала и, я «хвостом» следовала за ней по комнатам, пока мамочка не раскрывала свои секреты. Ставила с нами спектакли - это всегда имело шумный успех. Мама руководила изостудией во Дворце пионеров и все ученики очень её любили. У неё в студии частенько бывал наш чтимый в Воронеже старый художник Бучкури, которого во время оккупации Воронежа расстреляли фашисты. Ему очень нравился метод её преподавания и добрая творческая обстановка. Известная в Воронеже, художница Успенская Ксения, подруга моих детских лет, училась у моей мамочки».
И мама, и Инна в один голос говорят о счастливом и веселом детстве, несмотря на не очень сытое и неустроенное время, а начиная с 1937 года просто страшное.
Им повезло в том, что они росли в среде научных работников и преподавателей, хотя и она не была однородной. Это были в общей массе люди, получившие воспитание и образование еще до революции, вынесшие весь ужас гражданской войны, голода и холода, но сохранившие при этом свои жизненные ценности. В районе сельскохозяйственного института в те годы собралась уникальная студенческая и преподавательская среда, являющаяся носителем старой культуры семьи. Культурные и образовательные отличия не мешали им объединяться. Кроме всего была добрая, интеллигентная семья.
Инна вспоминала, что они с сестрой очень любили, когда приезжал к ним брат папы Вольдемар, который довольно продолжительное время работал в Телермановском лесничестве Воронежской губернии по заданию Ленинградского Лесного института.
Приятный, высокий и красивый человек. Братья были очень похожими, оба лесоводы. Их застолья, разговоры о лесной науке длились бесконечно.
Как бы предчувствуя последнее наше свидание, Инна щедро одаривала меня воспоминаниями о детстве:
- «Дети наших соседей Ксения Успенская и Нина Силина мне были ближе всех. Папа Ксении, профессор кафедры селекции СХИ, Николай Алексеевич, – красивый, высокий и худой мужчина с седой бородкой, был приятный во всех отношениях. А профессор Пётр Михайлович Силин – специалист по сахароделию, академик и лауреат Сталинской премии носил смешные усы «столбиком» под носом с такой же бородкой.
В квартире Силиных мы часто встречались в детстве, а после войны они переехали в Москву и связь с ними потерялась.
Самый закадычный друг Ваня Попов учился с Марьяночкой в одном классе и был старше меня. Папа Вани Иван Тимофеевич Попов - огромный, добрый и очень скромный человек работал вместе с Силиным старшим научным сотрудником СХИ.
У них была огромная квартира, колоссальное количество книг и всякие редкости, которые собирал Иван Тимофеевич. Например, была такая приставка к пианино с большим количеством нот, написанных на специальных картонках с дырочками. Их вставляли, нажимали кнопку, и раздавалась дивная классическая музыка, которая звучала целый час. Редкостей у них было много. Иван Тимофеевич любил приходить к маме просто поговорить. Маленький Ваня, их сын впоследствии окончил мединститут, как и дочь Силиных, Нина, ставшая позже женой Вани Попова.
Екатерина Тихоновна – супруга Ивана Тимофеевича или Катерихина, как её называла «за глаза» мама (Нина Ивановна), была большая сладкоежка. Обожала халву. Всегда очень бурная, говорила …экспансивно, размахивала руками. Они с мамой часто ссорились по пустякам. Однажды произошёл забавный случай. У нас в доме была огромная полосатая кошка. Ее мама выдрессировала ходить по палке, которую укладывали на два стула, и на каждом конце кошка получала кусочек мяса. Ее всегда показывали гостям, но кошка не любила когда громко разговаривали или кричали – она злилась, а Катерихина не умела разговаривать тихо и спокойно. Во время очередной ссоры с мамой, кошка прыгнула с палки на стол, за которым мама и Екатерина Тихоновна сидели за чашкой чая, и треснула её по лицу лапой. Катерихина обиделась насмерть и высказала маме, что это она научила кошку! Вскоре они помирились».
Через много лет после описываемых событий в семидесятые годы, находясь в командировке, я заехал к Поповым в Москву (они уехали из Воронежа в конце пятидесятых годов). Ванечка – так Инна называла Ивана Ивановича защитившего докторскую диссертацию, успешно работал в клинике, а Нина, кандидат медицинских наук преподавала в мединституте. Помня пристрастие Екатерины Тихоновны, я предварительно купил в ГУМе большую банку халвы. Катерихина, получив подарок, заплакала – так была растрогана вниманием и моей памятью.
- «У нас дома вечерами часто собирались друзья и соседи, - рассказывала Инна, - нам не разрешали крутиться в гостиной, но мы с Марьяночкой подсматривали. Гости собирались за столом, на котором ничего особенного не было. Пища была самая простая. Папа беспокоился, чтобы на столе было вино, а мама делала винегрет и что-нибудь пекла. Жили не богато. Играли на рояле. Пели романсы, танцевали.
Ты спрашиваешь, почему бедновато жили? Так в магазинах не было ни черта! Вот мама рассказывала, что у них в гимназии до революции в буфете были пирожные, стоили вместе с чаем полушку! А я впервые, фабричное пирожное я увидела в 1938 году. Мы с мамой пошли в институт, и она сказала, что на обратном пути мы купим пирожное. Никак не могла дождаться и, наконец, увидела, как оно выглядит, а вкус был такой, что я испытала счастье. Потом вспоминала вкус пирожного весь период эвакуации.
Вскоре начались повальные аресты. НКВДисты приезжали и ночью и днем. Арестовывали прямо на наших глазах. Я видела, как двое военных пришли в квартиру Уткиных (Уткина в составе преподавателей 37-40 гг. мне обнаружить не удалось) и забрали его – очень пожилого человека. Они перевернули вверх дном всю их квартиру, искали на чердаке, в чулане и сарае. Кто - то на него донес. Это доносительство было на каждом шагу. Арестованные были практически через квартиру. На многих дверях были наклеены бумажки с печатями. Как-то иду я в школу, а навстречу мне двое военных ведут профессора Элиота, а за ними его плачущая жена. Никогда этого не забуду.
Напротив нас была квартира одного из доцентов СХИ, а жена врач. Кто - то из хороших друзей, видимо осведомитель НКВД, предупредил, что видел их в списках на арест, а у них трое ребят. Они побросали в рюкзаки, что успели и уехали. Спастись было трудно, но если были родственники в деревнях, люди уезжали пересидеть какое-то время эту повальную посадочную компанию. Дети всего этого не понимали и играли в дурацкие игры. Компания ребят и я с ними подбегали к входной двери, звонили и убегали. Так же позвонили и к старикам Уткиным. Вышла его жена и чуть не плача причитала:
- Как же Вам не стыдно! Как же не совестно! Вы издеваетесь! У меня такое горе, такое горе…
Папа очень боялся ареста. Уже после возвращения из эвакуации он однажды пригласил к себе своего бывшего ученика – аспиранта. Они сидели, разговаривали, пили вино, и папа с удивлением сказал ему:
- Не пойму, почему меня, немца и не арестовали? Просто поразительно! – на что его ученик ответил:
- Я вас Оскар Густавович, очень любил и при составлении списков по институту всегда вычеркивал!
- Причем здесь вы? - удивился папа - он поначалу не понял, что его ученик был сотрудником НКВД.
Продолжение http://www.proza.ru/2017/09/09/959