Полет над гнездом Воронцовых

Миша Кошкина
 ТО, что жизнь кончена и дальнейшее мое пребывание на земле не несет ни малейшего смысла, я понял в среду после обеда, прожив 17 лет, 3 месяца, 28 дней и с треском провалив экзамен в университет.
Предвидя недовольство отца, уехавшего по делам в Петербург, и усмешки сыновей- студентов графини Бубоновой, я, имея от рождения чуткую, ранимую натуру и прорыдав три ночи кряду, решил покончить с собой, дабы не позорить княжеский род Воронцовых.
Дожидаясь в постели, пока затихнет дом, я много думал, в процессе чего уснул сам, но, опомнившись в 6 утра от крика петуха и гармони пьяного кучера Ермолая, немедленно вскочил и побежал на крышу дома.
И вот теперь, стоя на вершине своего родового поместья, я собирался покинуть его, как нерадивый птенец покидает свое гнездо.
Солнце уже взошло высоко, но ветер поднялся неимоверный, отчего моя ночная сорочка раздулась и я стал походить на белый колокол, внутри которого тенью болтался маленький язычок.
Первым меня заметил Ермолай и, приняв за ангела, спустившегося покарать его за беспробудное пьянство, принялся швырять в меня мелкой репой, приготовленной на корм свиньям, чем разбудил чутко спящую от нервов маман.
Через несколько минут во дворе организовалось спонтанное собрание из ближайших родственников и сочувствующих.

- Барин, сегодня прыгать никак нельзя! Кучер экипаж только вчера к кузнецу отогнал и Зорька не подкованная стоит. Да и доктор наш на воды уехали как третий день!- рассуждала кухарка Матрена, искоса поглядывая на дорогу, ведущую к нашему поместью.
- На Чародее можно!!! Я на нем вмиг до Латунино к земскому домчусь, а он, говорят, и мертвого поднимет!!- с энтузиазмом ответил ей дворовый мальчишка, за что получил звонкую оплеуху тяжелой женской рукой, пропахшей молоком и свежим хлебом.
- Алексис, немедленно слезайте! Что подумают соседи и графиня Бубонова?!- сказала мне маменька строго, но по дрожащему в ее руках зонтику было видно, что я снова привожу ее в расстройство и вечером в доме запахнет валерьяной и зазвенит в ночи хрустальный графин с анисовкой.

В ходе собрания было решено послать за моим камердинером, ввиду моего врожденного послушания отправленного командовать на сенокос.
Услышав, что "сейчас придёт Никифор и придумает, что делать с нерадивым дитятей", моя уже было пошатнувшаяся от холода в сторону жизни решимость вновь угасла, и я подвинулся к краю крыши.
Поняв серьезность моих суицидальных намерений, все замолкли, кухарка Матрена начала громко плакать, сморкаясь в дырявые панталоны кучера, любовно залатанные после стирки. Жалобно завыл дворовый пес Мефистофель.
Трагичность момента нарушил ветер - он сорвал с моей головы ночной колпак, коий упал на пробегающую по двору курицу, откормленную к именинам матушки до невероятных размеров. Колпак сел ровно на птичью голову, от чего та стала похожа на графиню Бубонову, нашу соседку по имению.
Все тихонько, с оглядкой на меня, засмеялись, даже маменька. Я тоже засмеялся и наклонился, чтобы получше рассмотреть забавную птицу, но следующий порыв ветра задрал мою сорочку до ушей, представив собранию все мое княжеское мужское естество. Наступила тишина... Лишь из конюшни донесся смех пьяного Ермолая, запертого туда до полного вытрезвления. Сгорая от стыда и нерешительности, я заплакал.
Неожиданно на дороге, поднимая за собой облака дорожной пыли, появился Никифор. В его телеге подобно рождественскому пудингу восседал огромный стог сена. Добравшись до двора, Никифор остановился подо мною и громко крикнул: "Прыгайте, барин!!!"
И я прыгнул. Сначала наступила тишина, затем я, выплевывая ароматное сено изо рта, увидел, как матушка, позабыв о приличиях и вездесущем оке графини Бубоновой, лупит Никифора шёлковым зонтиком по голове.
Побои мой камердинер сносил стойко, лишь тихо приговаривая:"Так надо, барыня, так надо."
Все разошлись по своим делам и лишь кучер Ермолай, неизвестным образом выбравшийся из заточения, бегал по двору за курицей, пытаясь сорвать с неё мой ночной колпак.

Через год я поступил в университет и уже студентом покинул родное гнездо, вместе со мной отправился и Никифор, коему мой отец, узнав о происшествии, выдал 20 рублей серебром и новые сапоги за спасение моей жизни и достоинства.