Мы гибнем вскоре за мужьями...

Александр Зельцер 2
Страницы воспоминаний Полосухиной Веры Алексеевны, осужденной в Ленинграде в 1938 г. как жена «врага народа» - Беляева Михаила Ивановича - к 8 годам лишения свободы. (Рукописная тетрадь с воспоминаниями хранится в фондах Череповецкого музейного объединения, написаны примерно в 1962 году). Орфография и пунктуация автора сохранены.

Беляев Михаил Иванович родился в 1903 в дер. Панькино Богословской волости Череповецкого уезда Новгородской губернии, русский, из крестьян. Окончил факультет советского права Ленинградского университета. На момент ареста занимал должность зам. директора Ленинградского завода № 210 им. Козицкого. Член ВКП (б) в 1925-1937 гг., проживал в Ленинграде, ВО, 5-я линия, д.34, кв.39. Арестован 15 октября 1937 г., осужден 26 февраля 1938 г. Выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР в г. Ленинграде по ст. 58-7-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания (расстрелу). Расстрелян в г. Ленинграде 27 февраля 1938 г. (Ленинградский Мартиролог, т. 8).
Его жена, педагог вспомогательной школы Октябрьского р-на г. Ленинграда Вера Алексеевна Полосухина осуждена на 8 лет ИТЛ, после лагеря предположительно жила в Череповце у родственников. Реабилитирована, после смерти Сталина 1953 г. ей было разрешено проживать в Ленинграде.

Много лет спустя она едет к тюрьме, где сидела в 1937-1938 гг. по адресу Ленинград, ул.Арсенальная, 9.

«…Пошла по той далекой дороге, которая пролегла между жизнью и гибелью моей семьи. Многое изменилось в городе. От парка Победы до пл. Ленина на метро. На площади осмотрелась. Неузнаваемая. Нет, надо собрать себя и взглянуть со стороны на ту черту, за которой умирали не только моя жизнь, жизнь многих, очень многих подобные моей и Михаила. Пошла. Спросила у прохожего, как пройти на Арсенальную 9? – Близко, одна остановка. Пойду, добреду. Так. Что лучше. Моросил весенний дождь. Небо тяжелое, серое. Вот то что срастило с той весной. Этот забегающий за ворот холод, сумеречный тускнеющий огонек в вокзалах. У всех свой путь, и нет в этом тороплении огромного города того пути которым шла я. Затерялась в толпе судеб моя старческая фигура. Третий десяток лет отделяет время и место, по этому пути тогда шла молодость, хорошая, задорная, чистая и светлая как может быть чист и светел луч пробуждающегося солнца.
Вот что шло сейчас, со стороны поглядеть… Ссутулилось дерево, походкой уставшей жизни, от сверкавших огней маня пьяный глаз. Как когда то мне говаривали. А в мозгу тишина, а в сердце тяжесть. Груз повис на всем теле. Неужели это я – я иду к воротам тюрьмы, где прошли годы цветения..., где убили завязь, обрубили корни связующие меня с земным, где стояла я как дуб шатаясь под ударами бессмысленнья…Шла… а то, что было тогда не возвращалось, было другое, еще страшнее, тогда что-то лежало на пути, сам путь. А сейчас я шла к его концу.
По путям тюрем, лагерей, ссылок растерялась жизнь. Нет концов, которые собрать и связать в узел. Так трудно их искать в ворохе лет, дней и случайностей. Может случайность и все что я? Нет, так не скажешь, всему есть причина. Какие причины легли, по которым проложили мне они путь к среде преступников, которые поставили меня перед решеткой, отрешившись от людей, общества, дочери. Муж? Его преступления? Нет! Нет! Тогда думалось, и сегодня. Муж – жертва гнусной кучки, потерявших человеческий облик, предателей родины. Изменников делу и учению Ленина, партии. А вот я пережила его страдания, его жизнь. Зачем? Чтобы жить? Зачем?
Давно всеми забыта, а если и вспомнят, то не меня… Мы уже в историю легли. Пора уходить. А вот иду к мрачной странице, живой странице неумирающей были… Все меньше людей, все уже улица, кругом красные кирпичные здания. Загород, окраина… Ниже потолок неба, тяжесть растет. Ну еще немного…Здесь, вон направо крестообразное облупленное с вдавленными в толще окнами, с тяжелыми решетками, ОНО – ОНО мое горе, моя каторга над всем что родила во мне революция, Ленин, Комсомол…Не слышу себя, как кадр из фильма. Страшнее нет ничего, ходить на свою безвременную могилу, в ней умерли 8 лет молодости в … стенах, дорогах, в агонии бессилия, бесплодия, в футляре вечной самоубийственной подавленности всех сил жизни, омертвлялись силы, сушилось сердце, атрафировалась мозговая деятельность. Вы видели тигра в клетке – он целые дни с невидящим нас взглядом ходит и ходит от стены к стене клетки в 3-2 метра – так живет узник – тот который еще вчера верил и любил все все отдал за волю за счастье свободы…»
«…Смотрите вот идет старуха к воротам тюрьмы, идет, как ходят миллионы из этого города и нет на ней огненных слов, что выжгли сердце, разум, сожгли огонь глаз, пеплом посыпали голову за одну ночь – изменники Родине. Идет на свое кладбище, не меня здесь не убили, как то совершили с мужем, но здесь кончилась моя жизнь. 24 года прошло, проползло, проскулило как кобелья бездомное житье…»
«…Истязали совесть и честь Ленинского поколения. О, если бы Ильич мог предвидеть, какие жертвы лягут к его мавзолею, чтобы сохранить чистоту его последнего места в этом мире, его места Вечного Покоя. Какую гвардию унес он с собой преждевременно. Безвременно сгорели умы и сердца его воспитанников. Вот теперь время разрешает вскрыть трагедию людской жизни, жизни отданной за дело Партии. Не надо бояться правды, она разбудит людей от тишины и покоя наших дней…Пройдет время, оно освободит историка от страха современности и будет доступ к документам, к камерам, к подвалам и одиночкам, к карцерам и изоляторам, к изощренным орудиям пыток и застенкам, где обрывалась жизнь коммунистов. Улица Воинова, Б. Шпалерка. Ул. Чайковского. И там я была. И еще буду. Ходила у стены, где замордовали, распластали каблуками тело мужа. Все пытки застенков Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей мельчают перед изуверством, холодным и расчетливым уничтожением тысяч большевиков. Где? В центре города Революции…»
«…Подойти, попросить, разрешите пройти мне снова мою первую ночь? Сумасшедшая – это самое малое, а настоящее – схватят да и посадят до выяснения? И начнется новая жизнь! Срока не будет, но что-то было бы. Встаю, иду на другую сторону, точно боюсь, схватят и действительно может прочли мои мысли, кто они. Глазок не открылся. Долго стою изучаю, где же 10-я камера, где этажная камера. Из 10-й камеры был виден поворот трамвая, из этажной камеры мы видели ворота на Арсенальную. Трудно, тяжело. Камень лег на сердце. Побрела на трамвай, перешла на противоположную сторону. Темно. Сажусь – уезжаю…»
«… Скрывались последние пары вернувшихся женщин- заключенныхс с прогулки и часть из них уходили в камеру № 10. И вот среди них я опознала «зеленое пальто» и М. Шелепугину. Жену директора завода, на котором работал и муж…» (При встрече с М.Шелепугиной автору воспоминаний 32 года, следовательно, она родилась в 1905 г.) «…уйдут годы, десятки – сотни, чтобы открылись истинные мотивы преступления. И преступники исполняющие роль палачей с большим рвением и жестокостью, чем знали все времена, всех правлений над мирами. Не было еще такого, чтобы тюрьмы ломились от жен «преступников». «Жены» отныне будет наша статья. Где, когда в кодексе законов уголовного права была такая статья?»

Тюремщики - особые люди.
«… Нечистота всегда воняет, нечистота совести делает маньяками. У них шмыгают глаза, дрожат всегда руки и шарят, шарят глазами и руками тела, одежду, пытаются шарить в душе, лезут в мозг и многих, многих сводят в ума…»
За одну ночь в тюрьму привезли 75 женщин. Эшелон арестованных в марте-апреле.
«… проклинали и молили большевики своих палачей остановить руку над их судьбами. Они просили не за себя, за гибель своих идей и надежд. Гласности из подвалов не могло быть. Там заглушили их крики. Где они? Где брошены, зарыты или сожжены или утоплены. Их же сотни тысяч – а нас 75 человек за одну ночь. Эшелон свезли арестованных в апреле и марте… Правда не всех жен за мужей садили многим пришивали свои дела… Неужели революция рождает эшафот? Клевета. Глумление над революцией. Кто, кто поднял руку над ленинской партией, над ее учениками?..»
« …мне, да и многим было видно, что в стране кто-то открыто повел борьбу с коммунистами, борьбу кровавую, подлую из-за угла. Так вот хватать в ночи людей, волочить их из кроватей, как овец…и без суда со следствием, на котором били, истязали и добивали…»
«…Лица. Лица… И слабый крик. Шелепугина Маруся – жена директора завода. Ее арестовали тремя днями раньше. Вернее, ночами. «Как я ждала тебя! Как хорошо что ты здесь!» как нелепо, как бессмысленно на ваш взгляд этот крик. Но в этом огромная сильная правда желания Марии, Ей матери троих детей уйти из жизни – живой горячий очаг погашен рукой предателей Родины. И вот от очага оторвали мать большой семьи. Но не только мать – она коммунистка. Три дня арестантской жизни сломали ее, она блуждает по мне. Гладит – это она ищет следы воли, семьи, того что так сегодня ночью еще было близко к ее семье. Вот и встретились подруги своих славных друзей, мужей, отцов. У меня нет слез и нет этой тюремной радости от встречи…Начиналась новая жизнь…"

Описание камеры.
Побеленная известью, высокие потолки, пол каменный. Три окна, два выходят на угол, где виден поворот трамвая и его веселый звонок слышен в часы или минуты тишины тюремной жизни. Тишина – извечный спутник стен за которыми убивают цветение сил и звуков которыми богат мир и которые живут и умирают вместе с нами… Второе окно на улицу, из него движение к воротам…в которые вошла, и вот выйду ли? На первый взгляд в камере 70-60. Так оно и было. Память утеряла лица, фамилии,но я припоминаю. Тамара Тихомирова, Маруся Бодэ, Надя Бебежина, Тоня Симбирская, Аля Зенченко, Толя Вострикова, Соня Рысс, Нина, М. Шелепугина, Н. Петухова, Валя Буденая – староста камеры. Валя маркелова, Галина Сергеевна Филиппова, Вера Петрова, Лена Нужная, Голубева, Осипова Шура, Наля Егорова, Орлова Зина, Красноперова. Золотова Люда. Таня Николаеваю Золотвоа врач. Зайцева. Позднее пришли перед этапом Леночка Тер-Ассерурова. Леля Рубенштейн. Гаянэ Соня Полякова… 12 человек, мужья по приговору были расстреляны, были освобождены с дальнейшей высылкой, такие слухи дошли позднее…Люда Рюдова, Думбадзе. Две жены – Рюдова и Думбадзе. Первая – молодая – девчонка, вторая пожилая очень милая. Миларовская Берта. Аня Орловская. Аня Мурашкина. Оля…это она посвятила мне стих
«…Кто – это девушка седая,
Что промелькнула мимо вас…»
Они дружили в Думбадзе. Бехтерева, сноха Бехтерева… Пугачевская (ж. ком. Города). Таня Кедо. Нина Пахомова. Я вспоминаю… Брыжажовская – врач… Жизневская – умерла в Караганде на уч. Старый Кокан (?)…»

«…Нас втиснулось 60-70 человек. Коек не было. От дверей по правую и по левую…окна сторон были протянуты сплошные нары,сохранявшие проход. Получалось карэ… Нары были забиты до отказа женщинами а под нарами, я присмотрелась – лежало или сидело столько же, сколько и на нарах. Заселен был и проход… И по правилу нашему … вновь поступившие устраиваются у дверей и по мере изменения в составе, если кто выбудет, ну хотя бы в лазарет, все продвигаются вперед… Я могла только опуститься и присесть на корточки…Суть-то заключения конечно была в том, чтобы изолировать физическую моей персоны. Так как о духовной скорби речи не было. Вот уже год как воздух был отравлен тяжким микробом уничтожения тысячи-тысяч передовых людей партии, он распространялся и культивировался в организме партии с предательской циничной откровенностью, девизом стало – «Лучше уничтожить тысячу невинных, чем оставить одного виновного…»

«…Тюрьма – средство грубое, замедленного действия казнь. Что нового может родиться в человеке в момент казни?..В тюрьме разные категории входят и выходят или навсегда в ней остаются. Но узники наших дней явление исключительное. Революционеры ХIХ в. Начала ХХ знали что их привело за тюремную решетку. Они гордо несли свое заточение, это была своего рода борьба с самодержавием. Там ковалась сила, воля партии. Испытание рождало мужество, тюрьма, ссылка цементировали ряды партии.
Лютая ненависть к паразитирующим бушевала в душе узников. Они шли до конца в борьбе с ними. Это было новое формирование личности. Они взрослели уже в первый день пребывания в тюрьме.
А что же происходило во внутреннем мире нашего «контингента», как нас обзывали. Подобного не могло быть. Либо все это было схоже только в одном что мы были арестованы, заключены, осуждены. … причины на арест покрыты глубокой тайной. Кто знал эту тайну? Для мира это открылось только в 1953 г. со смертью Сталина.
… К нам были применены самые жестокие меры изоляции от общества, семьи. За что? За кого? Против кого были направлены все меры репрессий. Против тех кто еще вчера и сегодня были частью… партийной советской совести и чести. Ее актив, ее солдаты. Не постельной принадлежностью были мы. За каждой из «жен» переступившей порог тюрьмы были на счету свой трудовой политический путь, семья, дружба…
Но как и тогда все существо с самой объективностью не нашло ответа на вопрос: кто (дело не в главарях) нет, кто те кадры, которые с такой дьявольской методичностью с сатанинской улыбочкой и … циничностью с методами и средствами инквизиции громили партию. Не было человеческого голоса слышно в стенах тюрьмы, был слышен стон и крики истязаемых и умирающих. Но мы видели, что на плечах форма советских чекистов. Мы же перед ними стояли как предатели, как враги Родины. Следовательно мы были в стане белогвардейщины, фашистских бандитов, мы оказывается были тайными преступниками, готовящими государственный переворот и реставраторы капитализма. Историки, если им попадут подлинные документы состряпанные провокаторами и вынужденным под пытками, на грани безумия сочиненные на себя и товарищей обвинения, будут потрясены. И кто знает, сколько времени потребуется сделать их гласными сделать достоянием народа…»
«…Мы все, почти все живы! Это самое трагичное во всей истории. Как было бы для нее спокойнее если бы ей с нами не встретиться. Мы бельмо корявое, не оперируемое. Ходим, ползаем и портим картину, к которой привык слух историка и глаз современника… Мы гибнем вскоре за мужьями. Не многие раньше переживали смерть казненных мужей. А мы вот не умерли! Мы сильные, мы гордые, а такие не падают. Такие умирают стоя! Хорошая закваска не уронила чести, вот эту закваску нашу надо еще раз пустить на полвека, а может и больше, чтобы на ней выбродило поколение сильнее еще нас. Да только «вымарали» нас из нашего времени. Разве где слышно о человеке, который разделил радость всходов революции с мужем – разделил труд его в строительстве социализма и ушел на смерть и страдания за революцию погиб вместе с ним или выжил и живет».
https://ru.openlist.wiki/Беляев_Михаил_Иванович_(1903)