Никогда в нашей семье не приветствовались салаты. Всю жизнь родители резали огурцы, колбасу, селёдку и прочие продукты в разные тарелки. Огурчики - значит огурчики. Селёдочка - значит с лучком и полита маслицем. Вот так ласково, с любовью и нежностью называли мама и отец каждый кусочек простого, доступного продукта. Остатки хлеба - на сухарики. Не на сухари- безобразные ломти засохшего хлеба. А аккуратно порезанные кубики, засушенные до румянца в духовке.
Сухарики обожали все. Любила их грызть и я. Даже на уроках.
-Заморишь червячка - смеялась мама, насыпая в карман школьного фартука жменьку румяных кубиков.
Мама частенько варила суп «чистокартофельный». Название этому супу придумал отец.
-О, сегодня мой любимый суп - чистокартофельный!-восклицал он, садясь за стол после рабочего дня. Я не понимала, сколько было горечи и досады в его радостном восклицании. Это сейчас, анализируя то время конца пятидесятых годов прошлого века, понимаю, как голодно мы жили. И, тогда, «чистокартофельный» суп был самым вкусным, горячим, ароматным. Мелкие кусочки картофеля плавали в желтоватом картофельном бульоне, а бульон был в меру солёным и насыщенным картофельным запахом, смешанным с запахом лаврового листа, который всю жизнь добавлялся родителями во все первые и вторые блюда.
Однажды, мы приехали в гости к бабушке в Москву. Мне было лет шесть-семь. Бабушка накрыла стол. В центре стола стояла большая салатница с салатом оливье. Нет, тогда я не знала названия этому популярному салату. Но я хорошо запомнила его содержимое ещё и потому, что мама, дождавшись, когда бабушка выйдет из комнаты, громким шёпотом всем нам приказала этот салат не есть!
Мало ли что там понамешано! -восклицала она. - И какими руками эта гадость делалась!
Я рассматривала горку салата в своей тарелке, и мне очень-очень хотелось его съесть. Завораживал не только запах, а зелёный горошек, который я увидела впервые в жизни. Мне казалось это ягоды -сочные, сладкие, тающие во рту. Но строгий взгляд мамы останавливал. Он следил за нами. У мамы со свекровью были сложные отношения. Во всём она видела подвох, опасность. И предостерегала нас всем своим нутром от них.
У бабушки была высокая кровать, покрывало спускалось до самого пола, что там под кроватью -было интересно. Туда манило, тянуло. Там была тайна. Дождавшись, когда в комнате никого не будет, я нырнула в эту завораживающую темноту.
Бабушка жила в коммунальной квартире. Длинный коридор и четыре комнаты. В большой кухне – четыре стола. Можно подходить только к своему столу и, ни в коем случае, к чужому. До сих пор, болью в сердце, помню запах подъезда, квартиры, кухни, помню окна – огромные, сверкающие чистыми стёклами, высоченные потолки с замысловатыми вензелями и рисунками. Это был мир, который должен был быть моим. Но он им не стал. Это уже другая история.
Итак, я под кроватью. Вдоль стены-коробки, ящички, свертки. Бабушка работала в сфере торговли. Одаривала нашу семью одеждой, подарками на разные случаи жизни. Посудой. Это я хорошо помню, как тяжелы были чемоданы, когда мы в очередной раз покидали Москву.
Обследовав подкроватное богатство, я подползаю к тазику, накрытому полотенцем. Приподнимаю его. А там! Салат! Салат, который нам запретили есть. И в нём – зеленые ягоды! Которые я никогда не пробовала и так желала их вкусить, разжевать, насладиться незнакомым вкусом.
Достав «ягодку»- кладу её в рот, жую и прихожу в состояние шока – ягодка солёная! Невкусная! Пришлось выплюнуть. Зато с удовольствием насладилась кусочками колбасы. Я их тщательно выковыривала из салата до тех пор, пока меня не вытащили за ноги из-под кровати и не отпороли отцовским ремнём. За салат, в котором я копалась руками, за непослушание - не есть эту «гадость», за все грехи ранние и будущие.
Я стойко выдержала это наказание. Потому что никто меня не защитил, не пожалел. А слёзы, как известно, льются рекой тогда, когда кто-то прижмёт, защитит и пожалеет. В этот день меня осудили все. Но, я , впервые в жизни, ела салат «Оливье» под кроватью, руками, выбирая колбасу, которая для меня была такой же диковиной, как и зелёный горошек...