Летом 1968 года у работников Балтийского морского пароходства была одна тема для разговоров. С бешеной скоростью среди плавсостава и в береговых службах распространялась информация о грандиозной контрабанде. Речь при этом шла не каких-то гипюровых кофточках или плащах «болонья» - пароходский народ вполголоса говорил о килограммах золота, огромных денежных суммах в валюте и целой банде высокоорганизованных контрабандистов. Откуда-то появлялись на свет божий яркие подробности контрабандной истории, «свидетели» и знакомые «свидетелей», слухи ширились - в общем, народ находился в возбужденном состоянии.
А началось все с того, что с приходом в Ленинград чекисты сняли с теплохода «Ангарск» весьма уважаемого капитана Леонида Михайловича Липштейна. Как водится, тут же нашелся десяток очевидцев этого ареста, которые якобы чуть ли не своими руками вынимали золотые слитки из шлюпбалок, помогая «органам» собирать вещдоки.
Справедливости ради надо отметить, что случаи контрабанды государственного масштаба были выявлены не только в БМП, но и в других советских пароходствах, и по следам этих громких дел в газете «Водный Транспорт» вышел целый детектив под названием «Грязное золото Флиса», растянувшийся аж на девять номеров, и основанный, без сомнения, на реальных событиях. Но коль скоро наша газета выходит в Санкт-Петербурге, остановимся на «Ангарске».
Надо ли говорить, что материалы уголовного дела, как и приговор суда, раздобыть не удалось. Запрашивали и Верховный суд, и ФСБ, но получили отказ. Зато нашли в архивах личное дело капитана Липштейна, и, удивительное дело, моряка, который присутствовал на суде над Липштейном в качестве представителя от пароходства. Честное слово, стало очень интересно, что подвигло успешного капитана, имеющего определенный авторитет, хорошую семью, устроенный быт, заняться «уголовщиной»?
В жизни нашего героя все складывалось, казалось бы, гладко. Коренной москвич с Арбата, отец – главный инженер текстильной фабрики, мать – экономист, все с высшим образованием. Во время войны семья была эвакуирована в Узбекистан, где Липштейн экстерном закончил десятилетку и поступил в Одесский институт инженеров водного транспорта, также эвакуированный в Самарканд. В 1944 году было образовано Ленинградское высшее мореходное училище, куда и перевели паренька. И с этого времени он прочно обосновался в Ленинграде. Еще будучи курсантом женился, и в числе первого выпуска ЛВМУ получил назначение в БГМП. Кстати, надо отметить, при открытии «визы» рекомендацию ему давал Герой Советского Союза Владимир Иванович Немчиков - личность легендарная, герой войны, ставший первым послевоенным редактором и начальником Ленинградского отделения издательства «Морской транспорт», а впоследствии завкафедрой в «Макаровке».
Так что начинал свою морскую жизнь Леонид Михайлович очень хорошо: «… честный, дисциплинированный, преданный Родине товарищ». За три годы работы стал старшим помощником капитана, работал с удовольствием везде, куда бы его направляли: и на буксирных пароходах, перегоняя лихтеры из Германии и Польши, и лоцманом по проводке иностранных судов в Игарку. После успешной операции, где он в качестве капитана буксира «Сахалинец» перегонял плавдоки из Черного моря во Владивосток, получил звание «Почетный работник морского флота». В 1955 году получил под командование новейший пароход «Каменск», а в 1956 году Приказом Министра был утвержден капитаном парохода «Ангарск».
Пароходы «Колпино», «Каменск», «Коломна» и «Ангарск» стояли на самой престижной в БМП линии Роттердам – Антверпен - Гамбург – Лондон. Рейсы по две недели, всегда с хорошей «отоваркой» - так моряки называли товары, купленные в соответствии с таможенными нормами и предназначенные для последующей перепродажи.
Попасть на такой пароход было очень и очень не просто. За моряками наблюдали очень внимательно, в каждом экипаже были осведомители, которые докладывали, куда нужно, обо всем подозрительном, что происходило во время рейса. К тому же существовали «Правила поведения советского моряка за границей». Все советские моряки, выходящие заграницу, независимо от занимаемой должности, оформляли «подписку»: «Обязуюсь выполнять обязательства советского моряка о поведении за границей, сознательно и честно, как патриот своей социалистической Родины».
Безусловно, именно моряки заполнили пустую нишу нашей легкой промышленности и практически одели советских граждан в плащи «болонья», снабдили мохеровой пряжей, синтетическими покрывалами и коврами. Но все это привозилось в соответствии с таможенными нормами, а подом уже перепродавалось по, так сказать, рыночным ценам. Спекуляция да, имела место быть, а именно крупная контрабанда случалась очень и очень редко.
Но, очевидно, строгие правила распространялись далеко не на всех. Капитан Липштейн слыл щедрым человеком, одаривая всех, от кого зависела работа судна, вроде как ни к чему не обязывающими презентами: импортные конфеты, спиртное, сувениры. Как видно из материалов личного дела, еще до скандала с золотом Липштейн начал возить именно что контрабанду, причем в достаточно крупных размерах: за двухнедельный рейс – пятидесяти штук плащей, которые в то время можно было продать по 100 рублей каждый.
Авторитетный, знающий, уважаемый во всех инстанциях человек, множество раз премированный и поощренный, капитан сам себе установил правила: один ходил на берег, встречался с кем хотел, а шипчандлер доставлял на судно все, что он заказывал. Как известно, легкость развращает, и от контрабанды текстиля потянуло к более существенным вещам.
В те годы моряки покупали товары в основном у так называемых «маклаков»: в магазинах, которых продавали ходовой товар, годный для выгодной перепродажи в Союзе Цены там были ниже, чем в городских магазинах, за счет огромного количества реализации и отсутствия налоговых пошлин для моряков. Здесь же можно было и кое-что продать: например, икру и железные советские рубли.
Одной из таких популярных у советских моряков «лавочек» был магазин «Frantex» некоего господина Флиса в Антверпене. Кроме того, Флис был шипчандлером, занимался снабжением советских судов. Будучи родом из Тбилиси, Флис какими-то неведомыми путями легально выехал из СССР, женился на гражданке Бельгии, и там, собственно, обосновался. Обслуживая советские суда, этот товарищ находил людей, которые делали у него заказы для судовых нужд, не забывая про свой «откат» или процент от заказа. В общем, Флис был деловым человеком. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека, и Флис с Липшейном поняли друг друга. Флис был готов продавать, а Липштейн был готов покупать. Но что?
Тут надо отметить, что у некоторых граждан СССР на руках имелись огромные суммы в рублях. Вполне естественно, что их хотелось куда-то вложить, и вложить надежно, причем так, чтоб никто не задавал лишних вопросов. Легально это сделать было практически невозможно, поэтому вкладывали преимущественно в изделия из золота или просто... золото. Конечно, золотые изделия в СССР не были в дефиците, но стоили они при покупке довольно дорого, а при обратной операции шли по цене «лома», так что выгодным такое вложение назвать было нельзя. Гораздо выгоднее было купить сразу слиток, но кто тебе его продаст?
С другой стороны - удивительно, но факт - советские деньги за границей имели определенную ценность. Дело в том, что иностранцы, приезжающие в Союз со своей валютой, были вынуждены менять ее по весьма невыгодному курсу - в шестидесятые годы в СССР за один доллар давали не больше девяноста копеек. Так что гораздо удобнее было покупать рубли до пересечения советской границы.
Флис с Липштейном, будучи деловыми людьми, как говорится, тонко чувствовали конъюнктуру рынка. Схема заработала. В Антверпене Флис передавал капитану золотые слитки весом от 250 грамм до одного килограмма с клеймом Лондонского банка. Обычно за рейс привозилось до двух килограммов золота, продажная цена была 7500 рублей за кило. В Ленинграде золотые слитки уходили в два раза дороже, и круг желающих их заполучить был довольно широк.
Но, как уже говорилось выше, легкость развращает, а вместе с тем создается иллюзия вседозволенности и безнаказанности. Понятно дело, что долго эта эффектная схема работать не могла: во-первых, слишком много людей были ее участниками, а во-вторых, советские правоохранительные органы, что бы про них ни говорили, свое дело знали хорошо.
И вот 3 июля 1968 года, по окончанию очередного рейса при подходе к приемному бую, на борт «Ангарска» сели несколько человек, сказали, что таможенники. Пока судно шло к причалу, провели досмотр. Сразу ли понял Липштейн, что «пришли» за ним, неизвестно, но «таможенники» довольно быстро обнаружили три тайника: в шлюпбалке – два слитка золота по кило каждый, в каюте в шкафу – пресловутые плащи, а на мостике - тайник с драгоценностями.
Позже пароходские «свидетели» рассказывали, что Липштейн вез огромный бриллиант, который спрятал за кокардой капитанской фуражки, и на глазах у следователей фуражка упала и «брюлик» выкатился. Было такое или не было, утверждать не беремся, но все участники «Липштейн и Ко» были арестованы в течение нескольких дней. Известно также, что всего Липштейном в СССР было привезено около десяти килограммов золота, не считая другой отоварки, а в «грязные руки Флиса» ушло около ста тысяч советских рублей...
Как обычно, не дожидаясь суда, были сделаны «оргвыводы». Партком БМП 14 августа 1968 года освободил Липштейна от должности капитана и исключил из рядов КПСС. На борту «Ангарска» было проведено партийное собрание, где осудили серьезные недостатки в поведении бывшего капитана Липштейна, и из «преданного Родине и делу Партии» надежного товарища Липштейн быстро превратился в «высокомерного делягу, грубого в обращении с подчиненными и халатно относящемуся к партийным поручениям».
В Москве, напротив, ждали официального приговора, и только в июле 1969 года, после его оглашения, Министерство морского флота приняло решение лишить капитана «Диплома капитана дальнего плавания» и Знака «Почетный работник морского флота». Защищал Липштейна самый «крутой» ленинградский адвокат по уголовным делам Семен Хейфец, и за «расстрельную», в сущности, статью Липштейн получил пятнадцать лет тюрьмы.
Что с капитаном стало дальше - неизвестно. Однако, как рассказывает случайно обнаруженный нами присутствующий на суде моряк - между прочим, известный балтийский капитан Н. Т. Шайхутдинов - выглядел Липштейн на суде очень плохо. Видно было, что он раздавлен не столько тяжестью предстоящего наказания, сколько презрением окружающих и пониманием того, что отныне в любом нормальном обществе он всегда будет изгоем. Конечно, в профессию капитан больше не вернулся, но в пароходстве еще долгое время вспоминали Липштейна с его золотом, хотя и нельзя сказать, что с глубоким осуждением.
На фото: капитан Леонид Липштейн, фотография из личного дела