Любовь и смерть

Владимир Коркин Миронюк 3
                ЛЮБОВЬ и  СМЕРТЬ
   Некогда  книга  Анри Труайя «Анна Предайль» входила в моей  библиотеке  в условный реестр « прочитанная по диагонали», и водворялась на полку, до содержимого которой непременно ЗАНОВО доберусь. В ней даже осталась на месте одна закладка, что как бы высветила  строчки: «Она подумала, что он прав, что все эти условности смешны, что в мире существуют только две священные истины: любовь и смерть…» Эти два огромных понятия могли как свести с ума, так и навеять через линзу воспоминаний прошлое и придать некий философский смысл размышлениям.
   Увы, истинную ЛЮБОВЬ, а не постельные увлечения, испытывали в своей жизни  немногие, будь то мужчины либо женщины. А вот СМЕРТЬ…смерть касается своим жёстким крылом каждого из отмеривающих свой век на этой планете.
   Вот чувствовал, что эта большеглазая девочка из восьмого класса так глазела на меня, выпускника,  в школьные праздничные вечера, что невольно думалось- это неспроста, наверное, нравлюсь ей. Только я дружил уже с другой девчонкой из их класса. А после выпускного вечера, когда мы все разбрелись кто куда, оказался с девочками на речной дамбе. Мы дурачились, смеялись. И я, внезапно отстранив «свою», с которой уже вовсю целовался, ни с того и ни с чего привлёк ту- большеглазую, и поцеловал в губы. Она даже как бы затрепетала на моей груди, потом вырвалась с криком; «Вот дурак какой!». И, заплакав, убежала прочь. С той поры более её не видел, но осталось чувство некой вины перед ней. А с её одноклассницей у меня так ничего толкового и не вышло.
   Сейчас, листая прожитое, пытаюсь вспомнить девушек, с которыми знакомился и в вузах, которые менял, и в армии, и на гражданке. Нет, ни одна не запала  в сердце. Разве что другая девочка из того же восьмого класса, соседка по дому.  Мы часто просто соприкасались по-соседски, и не более того. Она мне больше нравилась, чем «моя девочка», но судьба распорядилась так, что я первым выбрал ту, что стала потом не моей. О судьбе Галки я узнал из письма мамы в армию. Она мне и сообщила её новый адрес  и что у неё скоро День рождения. Больше двух лет мы переписывались. Это был откровеннейший диалог двух молодых сердец.  Но когда уже был на гражданке, наша переписка внезапно оборвалась. А как всё было в ту пору моего военного лихолетья и её, изменив имя,  – успешной выпускницы финансово-экономического техникума, а затем студентки заочницы вуза – я написал большую главу в одной из своих книг, изданных в Чехии.
   Влюбился же я в девушку – коренную сибирячку, приехавшую в северный город по направлению после окончания техникума.
   В эти годы немало вниманию уделяю  миниатюрам, они нечто вроде моих записных журналистских блокнотов, которые я использую в своих новых книгах. Вот и эти строчки, дай Бог здоровья, найдут, наверное,  какое-то место в новом повествовании.
   А что Смерть? Она не раз витала над моей головой. О  том поведал и в своих книгах-сборниках, изданных в основном за границей для русскоязычной читающей публики. И в миниатюрах последних лет. Это понятие вызывает в душе самую жгучую рану. В ней стылые прожилки боли и слёз об отчиме украинце (железнодорожнике, по подлейшему навету угодившему на восемь лет в Гулаг) Петре Дмитриевиче Ишунине, ушедшем из жизни всего в шестьдесят два года; о младшем братце  Юрии; о дорогой маме Надежде Александровне, выпускнице польской гимназии,студентке Учительского института, репрессированной вразброс со своей семьей с Западной Украины в Сибирь и в Заполярье, всю жизнь отдавшей почтовой связи, заработавшей медали «За трудовую доблесть в годы Великой Отечественной войны» и другие и оставившей нас в свои 85 лет; о маминой родне –её маме Марте и отцу Александру, сестре младшей тете Гале и её муже Григории и их дочке Валечке, о мамином брате Семёне; о родителях супруги  - сибиряках с Алтая, и её старших братьях и взрослом племяннике. Всем ИМ светлая память и царствие небесное. Буквально о каждом из них можно написать книгу.