Пожар на шахте

Виктор Серебряный
  В Норильске я проработал с 62го или с 61го года по 2000й год.
А под землёй меньше, конечно. Для шахтёрской пенсии надо десять лет отработать.
И мне пришлось быть в самых больших авариях за 40 лет, как говорили. Под землёй.

Ну, во первых, я был бензорезчик. И после аварий восстановительные работы на мне висели. А где мы работали? – Ну, практически я же резал там, где всё упадёт. Тяжёлая работа, всё там было скручено. И стальные балки скрученные…

А шахта же сама не обрушивается после аварии. – Там порода с рудой. Гранит, руда, они, конечно, крепкие.
Я это видел, когда мы выработки строили… Выработка, она идёт и по 10 км под землёй. И там такие стены! – Идёшь, смотришь – красные жилы. Красный потолок, смотришь, и стены стоят красные.
Не только никелевая руда. – Там вся таблица Менделеева.
Приехал к нам премьер-министр, – Косыгин. Я был на этом собрании, и он говорит: в вашей руде вся таблица Менделеева.
Там платина. – По платине – первое место в мире. И платина, и никель и золото…
Вот так! И серебро и чёрт знает что там! Это самое богатое место!

И то, что давал Норильск стране – это можно сказать, что вся Украина столько давала и даже половина России.
 До 90го года там боялись воровать. А потом, когда начала шататься власть, как стало всё вот так… Так менты возили не рюкзаками, а тоннами. Золото возили и ценные металлы. –
Да у них – дай Бог! У них же защита, у них всё.
Никто же так не мог. Если поймают за золото – всё! Если бы меня поймали на золоте, так я бы и сейчас там работал! В лагере, где-нибудь...

А в аварии на шахте я не один раз бывал.
Но один был случай страшный, я про этот случай расскажу…
Мы делали восстановительные работы на Комсомольском руднике. Там два ствола: один скиповой, а второй – клетевой. Скиповой для грузов. Там скипами поднимают руду. Скип – это громадная такая 25-метровая ракета, ну, как ракета. И на тросах висит, его поднимают и опускают. Там специальное загрузочное устройство – открывается, загружается, там система целая. Загруженный скип поднимается, а пустой опускается.
И мы делали восстановительные работы там. Что-то там перед этим сломалось и рухнуло, я забыл уже.
Первые несколько дней прошли нормально. Потом случился такой пожар, каких даже в военное время не было, когда зеки работали. Когда делали, может быть, теракты. Говорили так, чёрт его знает!
Короче, я был бензорезчиком. А бензорезчиком – это ответственное дело. Я должен следить, чтобы и огнетушители были и вода, на всякий случай. Ну, проработали, а этот день – самый страшный у меня за все годы, что я проработал в Норильске.

Наверху, на площадке, у меня стоял баллон, стоял бачок с бензином, и по шлангам всё это шло вниз. Это всё моё хозяйство…
Приходилось по три км баллоны таскать. Такая вот работа… Баллон кислородный 75 килограмм. Людей нет рядом, а работать надо! – Баллон 75 кг на плечо и пошёл по выработке. А там идёт лента, на которую грузится порода… У нас на этой транспортёрной ленте работала женщина. Скип опускается, - она включает транспортёр и руда идёт в скип. Этот скип пошёл по стволу. Туда пошёл, там выгружают на другой транспортёр, целая система. Транспортёр за 5 км. Включают транспортёр, и там руда идёт, идёт, идёт и прямо на обогатительную фабрику. Там это всё обогащается, отделяется, разделяется, ну такая технология.
Работал, я работал, и мне надо было переключить баллон. Я включаю – нету кислорода. А наверху там был запасной баллон. Там в углу, около стенки стояли баллоны.
Баллон надо было перенести, поэтому со мной пошёл Лёва Морозов, из Прибалтики парень.  Ну, он младше меня был. Приехал с женой, всё, пробили мы ему квартиру, в бараке – жена, двое детей. А он развёлся с ней. Такая хорошая девочка, мне так жалко её!
Я его уговаривал, как взрослый: Лева, ну что ты делаешь!
А он мне говорит: хочешь, так сам на ней женись. – И семья погибла, конечно.
Короче, мы с ним пошли. – Я отключаю от старого баллона редуктор и слышу – что-то произошло. Внизу, где ствол заканчивается, наверное, метров 70 ниже что-то произошло.
Не хлопок, не знаю, что! Вот слышу толчок какой-то воздушный или что-то… Я подхожу к ограждению, наклонился – смотрю… И увидел, что идёт какая-то дымовая лента… Она даже не лента, а как змея… Ну, такое вот, толстое идёт, дым. Дошёл до камеры, там была ниже, и коридор меньшего сечения.
Я вижу, дым туда пошёл… И я понял, что пожар.
А бригада там работала. Я кричу: Отключайте всё! Пожар!
А они… Там начальник участка был. Молодой парень, Шабанов. Он сразу собрал механиков, людей – и по лестницам на тот горизонт, где я был.
Я полный баллон закрыл, всё. И нам надо было, раз в ствол идёт дым, выходить на клетевой ствол. Потому что, если пойдет дым, то плохо. Противогазов не было у нас, только лепестки. Респираторы. А такого, чтобы противогазы – не было у нас.
Вот. То есть, бежать надо!
Тут, ещё поднялся один человек, который там стоял и смотрел внизу. Я спрашиваю у него: Что там случилось? – Он говорит: Я сам не понимаю. Что такое произошло – сам не понимаю!
Ну, и я быстро всё перекрыл, и мы пошли. Ну а до клетевого ствола надо было идти метров 200, может быть побольше. Пошел я и этот парень из Прибалтики, который в помощниках у меня был (подключить, там, принести что-то) и тот человек.
 Свет погас, но у нас лампы были.
И мы пошли. Морозов этот отстал, который из Прибалтики. А с этим мы идём. И я вижу, что этот идёт быстро. Я-то тащил груз какой-то, а тот пустой. И он шурнул, что его и не видно. А я иду, и слышу, что Лёва Морозов кричит:
- Помогите, я не вижу куда идти! Он упал что ли, споткнулся, и стал просить помощи. А дыма всё больше, больше и больше…
Я бросаю своё всё, раз кричит человек. Возвращаюсь к нему. Зову его. Фонарь не просвечивал даже на 10 см. Уже всё в дыму.
Я нашёл Лёвину руку и мы пошли. Нащупал рельсу, идём. Идём, идём, потом слышим голоса. Это бригада там идёт. Мы по голосу пошли и пришли к клетевому стволу. Просим: дайте клеть!
А там машинистка, которая руководит клетью – ей сигнал дают и она спускает. А оказывается, когда пошёл дым – женщины испугались. … Обождите! – говорят, чтобы мы там не кричали. – Ну, они против паники…
 И моя соседка здесь, которая была так рада, что приехала с отпуска и устроилась рукоятчицей, она сидела и плакала. Ну, уже думала, что всё…

Нет, клеть не сломалась.
А вышло что? – Диспетчером был молодой инженер, который проработал всего пару месяцев. И там же есть план: в случае, если дым в таком-то месте, значит выключается электроэнергия, выключается то-то и то-то…
Он взял и всё поотключал. Всё уже!
И я пришёл, а соседка моя сидит и плачет. И на транспортёре нижнем работала женщина – ей до пенсии горняцкой оставалось несколько месяцев.
А вышло, что здесь же был такой – Корзинкин, уже старик. (Ну, как старик, ему уже было за 50). И он подумал, что если он перерубит кабель, то там, наверху, поймут что-то. И он уже взял топор, что ли, перерубать кабель. Занёс уже рубать кабель, а Шабанов у нас был такой крутой, казак, он подошёл, и как даст ему в ухо!
Этот Корзинкин много лет уже работал на участке, 100 раз сдавал экзамены, но тут как помешанный был.
Короче, мы просим и просим клеть, а её не дают! Просим клеть, а молодой диспетчер отключил всё, как положено по схеме. Он взял и отключил всё, электроэнергии нет, клеть не ходит. А наверху там паника, ждут, когда откроют эти ляды. Потому что клеть когда проходит ляды, они закрываются и люди выходят.
Отключено всё, а там уже в городе подняли тревогу, там уже, наверное, 30 машин приехало этих, спасательных.

А самое страшное, конечно, – вот что было. Вот, стоит ствол. В этом стволе оставлена дыра для прохода клети или скипа. А на каждом этаже есть дверь, которую надо закрыть, так технология требует, а в случае аварии она открывается, и там запасная лестница. Открываешь эту дверь, выходишь на запасной ход и поднимаешься. – Взяли придурки эти двери поснимали и зашили металлическим листом.
Зачем? – Мороз, холод, и поступила команда, чтобы там не промерзало что-то в стволе, они взяли и зашили металлом!
Женщины, которые работали – сигналистки, машинистки, которые работали на скипе – поднимали и опускали, выскочили туда, на эту лестницу – а дальше всё зашито! И они попали, как в ракете – и все погибли. Им не спуститься уже вниз было 100 метров. 6 человек здесь погибли.

А мы боялись, и всё-таки, клеть дали. Клеть дали, и мы поехали. Но, раз всё отключено, двери в клети не откроешь, и мы забрались наверх, на клеть. Нас было, по-моему, 8 человек, и мы стояли. И женщина, которая на транспортёре работала, она такая увесистая, попа. И клеть не дошла где-то 18 метров и остановилась. А дым же!
И эту женщину надо первую. А там – открыли ляду и советуют. Нет, чтобы верёвку взять и подать. Там бы 20 человек наверху её подняли бы и всё. А они стоят, что-то советуют…
А дым же! И если канаты перегорят, мы полетим все полкилометра.
И она взялась за канат клети, стоит… Во-первых, она перепуганная. И говорит – не могу я!
А я думаю – сейчас мы проверим, сколько ты весишь! Её чуть подняли, чтобы я подниз залез. Я лезу, и головой её толкаю. И вытолкал я её!

А она на следующий день пошла в управление и уволилась, не доработала несколько недель до шахтёрской пенсии. Пропал весь подземный стаж. Такой у неё стресс был.

Приехал Ломако – министр цветной металлургии, приехали 14 или 15 докторов наук по горным делам… Столько людей собралось из Москвы.
Всё в шахте сгорело, скип полетел, оба скипа. Всё снесло в стволе, голый ствол остался. На горизонтах все, что рядом, рухнуло. Какой-то старый инженер-горняк сказал, что такой аварии у нас ещё не было.
6 человек погибли, которые на площадку поднялись и задохнулись и 2 человека внизу.

И начались суды. Стали допрашивать. Каждый день возили в КГБ. Я приезжаю после смены домой, и уже у подъезда стоит машина КГБ. В прокуратуре я написал всё, как было, да ещё смеяться стал, когда рассказывал, как толкал женщину в мягкое место.

И вышло, что этого Корзинкина научили говорить, что это Серебряный сжёг. И он начал показания давать. Всё, что я говорил, сразу проверялось, и они же видят, что моей вины нету. А он начал наговаривать.
А этот Корзинкин писал стихи. И он, после того, как нас подняли, быстро оделся и поехал домой. Нас ещё допрашивали по горячим следам. А он за ночь написал «Поэму о пожаре». И когда он мне начал читать – все же знали, что я журналист, что я имею дело с написанным. И он начал мне читать. Я говорю: Ваня, ну прочитай мне. И он начал мне читать – такая ересь, это что-то невообразимое.

И когда суд шёл, в клубе был заполненный зал – ни одного места свободного. Открытое заседание... А судье, женщине, может, задание дали посадить тех-то и тех, и я в их числе. Это проще всего. Я же еврей и бензорезчик, хотя я и партийный был…
Она на заседании мне сказала: Я не могу, конечно, доказать, что это вы устроили пожар, но пусть это будет на вашей совести! Это судья так сказала! Потом её заменили…
Короче, на заседании Корзинкин поднимается и говорит: Я считаю, что Серебряный сжёг, организовал пожар, он то-то и то-то. Он не говорил, что я враг народа, но говорил: я убеждён, что это Серебряный и всё.
Сижу, сижу, потом попросил слова. Тут же сидит Ломако, министр, специалисты и следователи.
Я говорю: Конечно, Корзинкин сильно выступил, но я хочу, чтобы вы послушали его прекрасную поэму о пожаре. Судья тыкнула в меня: хватит уж!
Но я говорю: Нет! Послушайте! Человек писал после такого стресса, ночью…
И когда он стал читать, все в зале не знали – то ли смеяться, то ли плакать.
Короче говоря, все поняли, что он сошёл с ума.
А тут ещё вмешалась женщина с рудника, она недавно работала кассиром. И рассказала, что Корзинкин вытворил. У него сын был в армии, в Косово. А он перед этим у нас работал, тут же. Ему, как военнослужащему, положены были огромные деньги за отпуска, за полгода. И он оставил доверенность отцу, чтобы он получил деньги. Кассирша отсчитала ему деньги, дала ведомость, чтобы расписался, и куда-то в сторону отвлеклась. А Корзинкин взял деньги и ушёл. Она бросилась за ним – нет Корзинкина. Так рудник собирал деньги, чтобы её не посадили. Вот подлец!
С ней истерика была – такая сумма! И она должна это оплатить. Это было за пару дней до пожара. А сейчас стали это выяснять. В общем, показания Корзинкина не засчитали.

Меня конечно, теребили больше всех. КГБ. Такая авария люди погибли, хотели найти виноватых…
Моей вины там не было, всё проверяли. Но хотели свалить.
Но, на том заседании поднимается Ломако и говорит: «Серебряному надо медаль давать, а вы его в тюрьму толкаете». Тем всё и кончилось.

(Записал А.Костерин) Сентябрь 2017.