Прости - не вписался ч. 2

               
                ВМЕСТЕ
Он был наивен и молод, но казался старше, очевидно в силу тех жизненных перевалов, что пришлось одолеть, живя самостоятельно почти с детства.
 
На момент знакомства с Лизой  участник её драмстудии Артём Славин ничем особенным не выделялся: чуть выше среднего роста, стройный с кудрявой копной каштановых волос и с каким-то загадочным, уходящим куда-то в глубь себя, ничего не говорящим взглядом карих глаз.
Лизу судьба красотой не обделила, это замечали все, но бедность и замотанность послевоенной  поры   как- то  не оставляли ей времени внимательно поглядеться в зеркало, хотя пропорциональность её изящной фигурки, безупречность вкуса, привычка к высоким каблучкам позволяли не замечать недостаточность роста, и всё же « Лизочек» приклеился  к ней   намертво.
 Может виновато это: Лизавета Олеговна Чекалина) или  заметное музыкальное событие, когда Сергей Лемешев спел все  100 романсов Чайковского, в том числе и «Мой Лизочек»:
             
                Мой Лизочек так уж мал, так уж мал,
                Что из листика сирени
                Сделал зонтик он для тени
                И гулял, и гулял».

Гадай теперь…
Приклеилось,  и всё!


                Даже  с возрастом всё оставалось по-прежнему.
Естественно, что обращались к ней по имени - отчеству, но в бытовых разговорах она неизменно оставалась «Лизочком», причём это произносилось без всякого уничижительного оттенка.
Конечно, кино, театр, вечеринки, «танцы-шванцы-обнимансы» - всё шло своим чередом, как-то не смешиваясь с тем, что Лизочек считала главным.
А ещё, ей, как и многим девчушкам – детям войны, пришлось смириться с тем, что женихи их, весёлые и игривые, умные и сметливые давно уже «под берёзами лежат», умолкнув навеки и похоронив свои, лишь чуть приоткрывавшиеся таланты и чувства.

          Увы…
    «Времена не выбирают, в них живут…»
Вот  Лизочек и жила, стараясь угадать предназначенный ей вариант жизни…
Не угадала…
Она из семьи  очень небогатой, но интеллигентной, где кроме А-Б-В- Г-Д  принято было подать даме пальто, знакомясь, ждать, пока этого захочет дама  и подаст руку. За столом были  свои правила, на танцполе – свои; где много читали, а беседа требовала знаний, эрудиции и свободы общения…
Получая всё это в детстве, как воздух, пищу, как вообще способ жить, Лиза и за  военное лихолетье ничего не забыла,  не растеряла.
Наоборот, повзрослев, она поняла, что это – богатство, которым ей хотелось непременно с кем-нибудь поделиться.
    Но с кем?
Да с тем же студенчеством, в обществе которого она проводила большую часть своего времени.
Так она и сделала, делясь всем, что ей дано было и с генами, и с воспитанием.
И вот что из этого вышло.
                * *  *
                Рассказ Лизы о давнем, прошедшем:

 - Занятия драмстудии проходили вечером с 7-ми до 9-ти, но чаще всего увлечение и азарт заставляли забыть о времени.
Где-то часикам к 10-ти, опомнившись и утомившись, всё-таки  закруглялись, и студенческая братия разбегалась по комнатам (репетиционный зал находился в здании  общежития), не забывая шумно предложить:
-Мы Вас проводим, Елизавета  Олеговна,
 на что  тихо, но внятно и лаконично «вступал» Тёма:
 - Излишне – нам -  по-пути.
Артём – токарь высокого разряда на заводе; даже без среднего образования.
Как он попал в студенческую драмстудию, оставалось для меня загадкой, но на первых порах я не спрашивала, а Артём всё больше молчал, дожидаясь вопросов.  Очевидно разница не только в возрасте, но и в интеллектуальных весовых категориях была ему более, чем ясна  и достаточно «напрягала», но он не сдавался.
Как-то спросила о планах по образованию и услышала повесть печальную, но не исключительную для послевоенного времени:
               «Сирота.
 С детских лет вынужден был заботиться о себе сам.
Жил – где придётся, работал – где предложат, пока, наконец, не подобрал меня хороший мастер-токарь.
Вот у него я и выучился рабочему делу. Он любил меня, как сына, а теперь его нет, и я вновь одинок.
С каждой встречей Тёмы становилось всё больше.
Он меньше робел, вопросы его становились интересней и глубже.

 Однажды попросил дать правильное направление  чтению, которое, замыкаясь где-то в рамках М. Рида, В .Скотта, Дж. Лондона, уже не помогало его развитию, затрудняя  и творческую  работу в студии, и само общение со студийцами.
Потихоньку, не форсируя, я стала переводить его на качественную современную литературу и классику от Пушкина до Чехова, благо мы его в студии ставили, и Тёма хорошо справлялся со своими задачами.

Моё стремление и желание поделиться всем, что мне подарено было судьбой, казалось, падало на благоприятную почву, и я старалась.
В какой-то момент мы вдруг поняли, что нас влечёт друг к другу и…испугались, ибо обоим казалось, что это невозможно: разница не только в возрасте  и в статусе, но и во внешних проявлениях всего и вся, в поведении, манерах, коммуникабельности – ну ничего не было общего, и всё-таки что-то извне, свыше, толкало нас к сближению.
 Проходило оно очень  медленно, как бы вопреки, но момент, когда проявился Артём-мужчина, всё же, настал…

        Шли годы.
Мы были вместе.
Получено образование, что при полной рабочей нагрузке было очень нелегко, и не только Тёме, но и мне: и дом,  и все дела, требовавшие каких-либо хлопот или работы с документами, приходилось брать на себя.
Практически, мы редко виделись.
Правда, в выходные дни Тёма любил поколдовать на кухне. Кое-что он умел, а многому учился у меня и позже эти блюда готовил лучше меня.
Охотно ходили на концерты хорошей музыки, в театр, много ездили и многое видели. Приобретение авто очень помогало знакомству с красивейшими местами страны.
У нас был открытый дом и много друзей.
Я чувствовала огромное желание Артёма  расти, развиваться, познавать, быть интересным тому окружению, в которое попал волей  случая или (?).
Иногда мы пытались обсуждать почти одновременно прочитанные книги, но, если меня интересовала сама тема, задачи, которые автор пытался решить, то Тёму чаще увлекали перипетии сюжета.
Он за мной не поспевал, что было вполне естественно, но постепенно я стала замечать в нём признаки некоего внутреннего надлома: он упрямо и «упёрто» возвращался к истокам,  привычкам и  манере поведения, усвоенным  в детстве и юные годы.
Моим мнением он уже не дорожил и, как видно, потерять меня не боялся.
Ком отчуждения нарастал, вбирая в себя и абсолютно банальные причины.
              Пришлось расстаться».
                (Продолжение следует)