Никогда не думал, что Никита Сергеевич Хрущев и его кончина будут как-то связаны с моей биографией. Мы, студенты университета, относились к нему снисходительно и несколько иронически. В его правлении страной было что-то от балагана, в котором иногда проливалась кровь.
Ему была предназначена судьба с драматическим исходом. Люди в массе своей не прощают того, кто открывает им глаза и говорит правду. Хрущев имел мужество выступить на XX съезде партии с разоблачением культа личности Сталина. За этот поступок ему вечно благодарны пострадавшие от политических репрессий и их родные. Но он был проклят теми, чье человеческое естество было извращено "мудрым и великим" тираном Джугашвили.
Хрущев во многом был его полной противоположностью. Тот говорил коротко и афористично (сказывалось учение в духовной семинарии). Этот любил отвлекаться от заготовленных помощниками текстов и импровизировал, обогащая свою речь непереводимой на иностранный язык "кузькиной матерью" и другими перлами. Студенты филфака сравнивали его с шолоховским дедом Щукарем. Они-то больше всего от него и пострадали.
Моя однокурсница, восторженная, влюбленная в современную поэзию девица, взялась писать диплом по творчеству Вознесенского и Евтушенко и... В декабре 1962 года Никита Сергеевич принялся учить уму-разуму творческую молодежь, в марте 1963-го состоялась "встреча руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства". Хрущев опять закатил речь. Тут же моей однокурснице на кафедре советской литературы посоветовали сменить тему диплома, и ей ничего не оставалось, как вместо защиты диплома сдавать экзамены.
Я тоже едва не стал жертвой "исторической речи" Хрущева. Защита диплома "Герои и конфликты современной прозы" успешно приближалась к концу, когда заговорила член государственной комиссии, вздорная и нелепая дама-доцент: "Я просмотрела список литературы, которую вы использовали, и не нашла очень важной, основополагающей работы... Вы что, не читали речь Никиты Сергеевича Хрущева на встрече с деятелями литературы и искусства?" Ошалев от того, что меня пытаются срезать на таком пустяке, я нагло съязвил: "Речь Никиты Сергеевича — мое любимое произведение, можно сказать, настольная книга".
Руководитель дипломной работы сообщила мне потом, что дама-доцент, верная идеалам Октября и партии, настаивала на том, чтобы мне снизили оценку, но она осталась в меньшинстве.
В сентябре 1971 года Хрущев снова подставил мне подножку. Теперь уже своей смертью. В ту пору я работал в секретариате "Вечерней Уфы". Газету набирали и печатали в нынешнем Доме печати (тогда он только еще вставал на ноги), а редакция квартировала в гостинице "Уфа" на улице Карла Маркса. Утром (кажется, с опозданием на сутки) по московскому радио передали о смерти Никиты Сергеевича Хрущева — "пенсионера союзного значения". Я посчитал нужным сообщить об этом читателям "Вечерки". Звоню редактору из Дома печати в гостиницу "Уфа": "Центральный Комитет извещает о смерти Хрущева. Мы будем это давать?"
Редактор: "А как "Правда"?"
Я: "Дает".
Редактор: "Ставь в номер".
"Вечерка" вышла в свет, и тут же из горкома КПСС раздался окрик: "Кто позволил?"
Оказывается, сообщать о смерти бывшего первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР было разрешено лишь нескольким центральным газетам. Городская газета слишком вознеслась, поступила не по чину: она имела право опубликовать только сообщение ТАСС. Я побежал "на телетайп", чтобы узнать, было ли такое сообщение для местных газет. Увы, оно не поступало. Редактор слегка пожурил меня за проявленную инициативу, а я горячился и недоумевал: "Ведь умер "выдающийся деятель Коммунистической партии и Советского государства, верный ученик В. И. Ленина" (так говорилось в энциклопедии), и об этом, оказывается, надо помалкивать!"
Все мое существо протестовало: Хрущев мне был по-своему симпатичен. Конечно же, прежде всего из-за XX съезда. Да, при нем произошли трагические события в Венгрии и был тайно расстрелян Имре Надь. Карибский кризис, передача Крымской области из состава РСФСР в состав УССР, отставка легендарного Георгия Жукова, травля Бориса Пастернака и Владимира Дудинцева, самоубийство Александра Фадеева — все это Хрущев. Позднее я узнал о расстреле демонстрации в Новочеркасске.
При Хрущеве были очереди за мясом, молоком и маслом. Никита-кукурузник кормил нас неважным хлебом, отчего
страдал мой университетский товарищ, у которого были язва желудка и гастрит. Много чего натворил Хрущев, но за годы его правления человек прорвался в космос, осваивались целинные земли. У нас развязался язык. Мы говорили, не боясь доноса собеседника.
Хрущев по своей природе был человечен и добр, но, разоблачив иезуита и сатрапа Сталина, он не изжил его в самом себе. Он был порождением авторитарной системы, действовал по ее законам. Ею же был и уничтожен.
...И все-таки это был очень живой, непосредственный и колоритный человек. Недюжинный характер. Рассказывают, как Уинстон Черчилль сострил по поводу Никиты Сергеевича и его реформ: "Нелегко преодолеть пропасть в два прыжка. Можно упасть в нее". Это как раз и случилось…