Въевшаяся в плоть военного люда всех рангов субординация давала, иногда, интересный и неожиданный эффект.
Палатки, в которых мы жили, когда оказывались в расположении батальона, а не в рейсе, были рассчитаны на два взвода каждая. В роте три взвода. Стало быть, полпалатки остаётся незанятой. Эта «полупустая» палатка была назначена моему первому взводу. А оставшуюся часть её заняли офицеры и прапорщики роты. Вход в офицерскую часть был сделан с противоположного торца этого сооружения, а одно помещение от другого отгорожено совершенно сплошной, абсолютно непроницаемой для глаз перегородкой-стеной из тоненькой фанеры и брезента. В силу физических свойств материала и в сочетании с размерами сооружения стена эта исполняла роль резонатора, и вместо звукоизоляции приводила к усилению даже тихого разговора.
Мы, как рядовой состав, в силу выше упомянутой субординации, лишних звуков не издавали, вели в палатке жизнь следопытов. Делали мы это, по-видимому, хорошо, потому, что командный состав, через непродолжительное время, совершенно перестал учитывать наше незримое присутствие. Нас это нисколько не обижало, а даже грело наше тщеславие, вот мол, какие мы ловкие да хитрые! Даже собираясь выпить во время законного отдыха, мы вели себя достойно и до шумных безобразий дело не доводили. Наши же отцы-командиры делали всё наоборот. Ясное дело, трудно заподозрить полную тишину в чьём-либо присутствии. Военных тайн услышанных нами через резонатор мы, понятно, никому и никогда не выдавали, как настоящие Мальчиши-Кибальчиши, или, как верные офицерские жёны, которые приобретали такую же секретность, как и их мужья, даже не подозревая, чем мужья на службе занимаются. Правда, в отличие от жён мы всё же понимали. Ну и всяких сплетен и слухов, которых, справедливости ради, надо сказать было больше, чем военных секретов, мы не разносили и не передавали. Тем более, что держать в секрете этот информационный канал, было в наших интересах. Иногда за перегородкой водились такие разговоры, что нам, матершинникам и крамольникам, становилось неудобно и мы, дабы не подслушивать выходили из палатки «покурить на воздушке».
В результате транспортных, боевых и всяких прочих действий мы обрастали разным имуществом, лишними гранатами, выбросить которые рука не поднималась, да и попасть они могли не к нашим друзьям, а совсем наоборот, неуставной одеждой, всяким добром типа джинсов и двухкассетников, выкидных ножей душманского производства и так далее до бесконечности. У каждого были свои привычки, интересы и пристрастия в соответствии с которыми и собирались уникальные наборы. Девяносто процентов времени мы проводили в рейсах, поэтому всё накопленное добро было заныкано в КАМАЗах и никогда не перетаскивалось в палатки.
Офицеры тоже, в соответствии уже со своими устремлениями, собирали свои наборы. Уезжая в отпуска они увозили весь этот скарб домой в Союз. Видимо, у них считалось глупостью и неумением жить, если из такой командировки не привозилась пара чемоданов этого самого добра. Но существовали и такие военные, которые, в силу своих служебных обязанностей, в рейсы не ездили, а надрывались на службе в расположении бригады. А так как они были оторваны от источников поступления материальных ценностей, то и везти домой им было нечего. Но приехать в родной гарнизон с пустыми руками означало расписаться в своей оторванности от известных источников, а следовательно и в, мягко говоря, неучастии в боевом процессе.
Но плох тот майор, который под благовидным предлогом борьбы с мародёрством, не разделит с рядовым составом накопленного ими имущества. Тем более, что солдаты шуметь и качать свои несуществующие права не станут, а просто примутся восполнять потери.
После одной из таких экспроприаций, совершённой в отсутствии мародёров, а попросту говоря ограбления, произошла следующая сцена. Мы, в соответствии с распорядком дня, после обеда сидели в палатках, пережидая дневную жару. На офицерской половине шла какая-то нейтральная беседа, ну и мы не шумели. Вдруг, входной полог палатки стремительно раздвинулся в стороны и вошёл, нет, влетел Васька, водитель ротного «Урала». Он шипел и пузырился, но не забывал объяснять нам знаками, что что-то придумал и просит нас подыграть. Конечно же, мы были не против. И Васька громогласно, в совершенно непарламентских выражениях поведал нам историю для офицерских ушей. Надо сознаться, что в этот момент разговоры на сопредельной половине резко стихли, и обитатели её обнаружили портал передающий информацию, как в одну, так и в другую сторону.
Васька рассказал, что придя сегодня с утра в парк, обнаружил свою машину перерытой и всё самое ценное исчезнувшим. Мы дружно наперебой закричали, как на новгородском вече, что, дескать, у всех та же картина. Здорово всё это звучало, как перед настоящим бунтом на броненосце! В итоге Васька перекрывая общий гвалт возгласил:
- Ну, ничего! Я изнутри гранату привязал, следующая крыса полетает!
- И я пойду, заложу!
- И я…
- И я…
Загомонили все и один за другим побежали в сторону парка…
Была ли заминирована на самом деле хоть одна машина, теперь уже никто не скажет, но портал передачи информации сработал безотказно: больше по машинам никто не шарил. Офицеры из корпоративной солидарности, наверняка, передали услышанное тому майору. Но ему, видимо, и того, что он изъял до «минирования», хватило на три огромных чемодана типа «грабь Германию». И мы их видели, когда он отбывал в отпуск….