Про сортиры и закон всемирного тяготения

Ольга Само
Эти байки рассказал нам один знакомый еврей из Челябинска по фамилии Рабин и по прозвищу Бизон. Был он слегка чудаковат, носил длинную чёрную бороду, ходил зимой в футболке и шлёпанцах, и в любую точку пространства предпочитал добираться на велосипеде. Служил Бизон в банке, да не в каком-нибудь захудалом, а в самом Сбербанке России. И не каким-нибудь клерком в статусе лемминга, а занимался охраной банковских счетов и депозитов от кибератак хитроумных хакеров. Которые, вполне возможно, сам же и устраивал. Поэтому дозволено ему было появляться в офисе без «белого воротничка», а в облегающих велосипедных шортах и упомянутых уже шлёпанцах.
Дело было так. Зимовали мы в Новый год на даче. Домик летний, почти из картона, газовая печка гудела во все три конфорки, но из щелей всё равно невыносимо дуло. Впрочем, мужская часть населения уже надёргалась сливянки и пребывала в том самом блаженном состоянии алкогольного опьянения, когда организм уже погрузился на дно беспамятства, но ещё не ведает ужасов похмелья. Бизон являлся исключением, его алкоголь не брал. Ещё бы, он был последним из рода сибирских казаков еврейского происхождения. Да, кого только не бывало на Руси-матушке. Его прадед, сибирский казак Абрам Рабин, прошёл невредимым горнило сталинских лагерей, передав по наследству правнуку повышенную износоустойчивость и толерантность к спиртным напиткам.
- А хотите, я вам расскажу? - начал он, опрокидывая в рот рюмку палёного вискаря. Его огромная угловатая лысина поблёскивала в неровном свете газовой печки.
- Таки да! – хором ответили мы.
- Было это в советские времена, когда я учился в десятом классе. Учился я хорошо, в специальной челябинской физико-математической школе с уклоном. Тогда ещё очень модно стало с американцами дружить – Горбачёв, Рейган, то да сё. «Мир, дружба, жвачка». Помните? Ну так вот. Наши городские власти под это дело и сообразили – хорошо бы устроить совместный лагерь, ну вроде умные русские дружат с умными американцами. А заодно конвертировать плоды этой дружбы в бледно-зелёные дензнаки. А для пущей романтики решили этот лагерь организовать на берегу реки в походно-полевых условиях. Мол, американцы-то скауты на диком Западе, и жить в вигвамах им не привыкать. Короче, на одном берегу реки устроили русских школяров в палаточном городке, а на другом – забугорных. А через реку – мост, вроде как символ росийско-американской дружбы. Каждый лагерь обеспечили деревянным «скворечником», то бишь туалетом типа «сортир». Русские, разумеется, выкопали яму по всем правилам, положили сосновые слеги, а сверху водрузили упомянутое сооружение. Сложно сказать почему они не объяснили американским хлопцам правила пользования "скворечником", возможно, эти правила вытекали сами собой из реалий жизни и воспринимались советскими людьми в качестве аксиомы. Так или иначе наивные американцы подивились столь хитроумному устройству и уровню развития наших отечественных технологий переработки отходов человеческой жизнедеятельности. Они просто поставили «скворечник» на землю и стали спокойно пользоваться техническим чудом, удивляясь, каким же образом будет перерабатываться его содержимое.
- Биотойлетс? - спросил руководитель американцев у завхоза Петровича.
- Био.Био.Иес. - подтвердил Петрович, - Чисто на природе.
Но чуда однако не случилось и через три дня то самое содержимое сортира благополучно перелилось через край.
Срочно мобилизованные для решения столь щекотливого вопроса российско-американской дружбы, а также для демонстрации доброй воли русские физико – математики с помощь лопат и формулировок весьма далёких от научных переставили «скворечник» на другое место уже по всем правилам. Однако тогда и наметилось некоторое непонимание - наши посмеивались, а амеры решили, что их специально не проинструктировали и затаили обиду.
Бизон замолчал, наливая себе ещё рюмашку. Подцепил на вилку маринованный грибок. Хлопнул, закусил и, утерев бороду мозолистой дланью, продолжил.
- Говённая тема на Руси неисчерпаема. И, главное, какие отрываются глубины. Наш преподаватель по высшей математике, профессор, следовал однажды на международный симпозиум в сторону Китая. И, надо же, угораздило его попасть в привокзальный сортир Перми. Оный туалет в то благословенное время ни чем не отличался от своих собратьев в других городах России-матушки и был столь же далёк от европейских стандартов, как Пермь от Пекина. Обычные зловонные дыры в облицованном плиткой полу. Но, что особенно поразило профессора, так это наличие некоторого количества усиженных мухами фекалий  на потолке сего заведения. Забыв надеть штаны профессор, прямо не отходя «от кассы» принялся вычислять траекторию полёта пресловутых какашек, пытаясь дать научное объяснение этому факту пермской аномалии. Поезд тем временем ушёл, но профессор ничуть не огорчился, так как поспешил назад, в свой НИИ, чтобы вывести новую сверхматематическую теорему, начисто опровергающую закон всемирного тяготения.
Бизон протёр запотевшие от испарений очки и строго поглядел на оставшийся в бутылке виски. 
– Ещё на полтора раза. – пробормотал он себе под нос и потянулся за солёным огурцом. С хрустом закусив очередную порцию огненной воды, Бизон продолжил:
- А мой приятель после этих солёных огурцов вообще на поездах больше не ездит. Дело было так. Ехал он на поезде к деду на Урал. На какой-то станции посчастливилось ему пробраться в сортир. Видимо, проводник забыл запереть, или он как-то там заранее окопался. В общем восседает он спокойно себе в позе орла, курит в открытое окно. Вдруг в окне появляется бабка и суёт ему пакет с солёными огурцами – Купи милок, свежанькие!
Приятель мой чуть с толчка не свалился, сигарету выронил. Шок просто! Платформа-то в аккурат с другой стороны, до окна от насыпи метра три, а то и все четыре. Натянул он штаны и в окно выглядывает, смотрит, стоит на насыпи скамейка со спинкой. А на спинке у той скамейки бабка на цыпочках пристроилась с огурцами. С тех пор, бедняга, получил психологическую травму. В поездах не ездит -  самолётом летает, а перед вылетом имодиум пьёт, чтобы в туалет не ходить. Вдруг бабка из иллюминатора вылезет.
Бизон вытряхнул себе в рот остатки вискаря и коротко констатировал, – Парадигма себя исчерпала.
Через минуту он уже храпел, расположившись поперёк дивана, и чёрная борода его равномерно топорщилась при каждом вздохе, словно шерсть таёжного медведя.