Жажда

Я прозвала ее Белка. Потому что когда она приходила в нашу палату, она всегда рассказывала, как словила «белочку». От силы ей было лет двадцать.  Два задорных хвостика на голове, курточка и короткая юбка.
Другие мои соседки попали в трезвяк по разным причинам. Например, Таня, больше похожая на зомби, оказалась здесь после боярышника. Пила она его без малого года три, это она так говорила. О себе она рассказывала очень мало. В основном спала, а когда прсыпалась, медленно садилась на кровать, медленно надевала халат поверх сухонького тела, медленно поворачивала голову, медленно искала сигареты и шаркая тапочками, медленно шла курить. Глаза Тани напоминали мне две огромные, на поллица мертвые впадины. Говорила Таня тоже медленно.
Свету, лежавшую у окна, побил муж, и она, чтобы как-то спастись, всегда убегала ночевать в вытрезвитель. Здесь она была уже своей, постоянной гостьей. Как она появлялась среди ночи, также внезапно исчезала, как только ей становилось легче и синяки начинали проходить.
Тетя Аня рассказала, что отравилась водкой и попала сюда. Пришла к подруге праздновать день рождения, и во время праздника ей стало плохо. Отравление.
Меня никто не спрашивал, как я туда попала. Просто я собрала документы, вещи первой необходимости, взяла такси и уехала сдаваться. Потому что, как тогда мне казалось, у меня больше не оставалось сил бороться с собой и со своей зависимостью.


Сколько я себя помню, мне всегда нравился алкоголь. С того самого момента, как я его распробовала. Первый опыт, кстати, связан с крещением. После процедуры бабушка налила мне кагор — так мы отметили это семейное событие. Правда было еще одно обстоятельство и тоже из детства. Как-то в аптеке я увидела социальную рекламу о вреде алкоголя. На картинке было лицо женщины, которое делило на половину бутылка водки. Левая половина лица была молодой и цветущей, а правая отражала сморщенную старуху. Как знать, может, подсознательно я захотела испытать на себе такое же превращение.
Позже сама мысль о том, что пузырьки шампанского ударят в голову и ты погрузишься в состояние эйфории или горячая водка прокатится внутри и временно затуманит беспокойный разум — вызывала восторг и подогревала жажду. Рядом всегда были друзья, с которыми радостно распивалась текила, виски, самбука, мохито, домашний самогон, литры пива.  Родственники горячо и страстно обсуждали за столом вина и приготовленный по «царскому» рецепту пунш. Хотелось выпить и попробовать все. Настолько заманчивым и многообещающим было это начало моего романа со спиртным. Да и мне еще повезло со здоровьем. Веселясь всю ночь на пролет, я могла легко утром встать, навести макияж и отправиться на работу. Ссылаться на бессонную ночь «по понятным» причинам было даже прикольно, ведь в глазах коллег нет-нет, да и искрилась зависть.
В общем-то моя история ничем не отличается от миллиона других историй алкоголиков, которые можно найти на форумах. Мое лишь отличие в том, что я знаю, бывших алкоголиков не бывает.

Я называю свою зависимость химической, а может быть, и наследственной. Не скажу, что мой отец запойный алкоголик, но бытовой пьяница — точно. Получилось так, что я пропустила тот самый момент, когда алкоголь уже прочно входит в обмен веществ в орагнизме. Тогда наступает время, когда вы не можете отказать себе. Начинается ежедневное пиво после работы, разгрузка под вино или водку в пятницу, похмелье на выходные. Ну а если случается какая-то проблема на личном фронте или на работе, тут уж сам бог велел залить горе.
Но надо признаться, что иногда алкоголь давал мне силы работать, когда казалось бы уже было невозможно торчать за рабочим столом. Двести граммов сорокоградусного напитка становились тем самы допингом, который помогал преодолевать себя и трудности. А позже это вошло в привычку.

Надо сразу оговориться, что у меня нет семьи и детей. Считается, что одиночки навроде меня всегда находятся в зоне риске. У них больше вероятность сорваться, уйти в запой. Поэтому на приеме у психолога в наркологии вас каждый раз спрашивают, живете ли вы один или в семье. Если сказать, что в семье — это вас хоть как-то реабилитирует в глазах врача, все равно вас никто проверять не будет. Однако на деле это совершенно ничего не значит. Я могла спокойно выпивать как внутри своей семьи, так и с другими родственниками. Мало кто из них мог вмешаться в процесс, попрепятствовать злоупотреблению или включить «моралитэ». Моя мать на меня наплевала и  практически сразу «открестилась» после выписки из трезвяка. До этого у нее еще была хоть какая-то надежда на мое исправление. Дважды меня откапывали анонимно в наркологии, снимали абсенентный синдром. Выглядело это, мало сказать, ужасно. Я не могла нормально ходить, меня трясло и колотило после сильнейшего перепоя. Есть я не могла, меня рвало непонятной желтой жидкостью и соответственно ни о какой работе речи не шло.
Хуже всего, что после сильной интоксикации вы не только ощущаете себя инвалидом физически, страдает и ваша психика — нарушается сон. После выхода из запоя невозможно легко уснуть и нормально выспаться. Приходится прибегать к помощи снотворных.
Да и вообще, как только появляются первые проблемы с похмельем, как тут же в вашей аптечке обнаруживаются новые препараты. Чтобы более менее выглядеть после загула, я делала себе уколы внутремышечно. Умышленно не буду называть лекарства, чтобы не искушать людей с подобными проблемами.
Конечно, когда вы настолько зависимы от алкоголя, это становится заметно окружающим. Навряд ли вас долго будут держать на работе или же вы сами оттуда рванете, дождавшись момента. Так я увольнялась несколько раз.
И тогда самым большим испытанием для уже пристрастившегося пьяницы становится постоянное пребываение наедине с самим собой. А это самая прямая дорога к многодневному запою.
Пила я жестко. Начинала утро с водки и заканчивала ею же. Могла неделю не выходить из дома. Просто потому что я тупо не могла ходить — от водки я погружалась в какой-то делирий, в котором мне снились кошмары, в груди постоянно что-то свирбило, что грудную клетку хотелось вскрыть и выпустить наружу мешающий мне сгусток не пойми чего. Так проходила моя нервно-паралитическая фаза похмельного синдрома. Несколько раз я ловила себя на мысли, что хочу покончить собой, чтобы остановить эту мясорубку, в которую сама же и наступила. Валяясь в мятой, вонючей от пота постели, я представляла, что однажды просто не выживу после очередной ломки. Сил хватало, чтобы выпить сткакан воды и доползти до туалета. Остановиться я не могла, и пить дальше тоже. Чувство отвращения к себе зашкаливало, квартира стояла запущенная, телефон почти не звонил.
Если вы спросите меня, почему я пила, то я не могу назвать одной точной причины, кроме той, что всегда любила алкоголь. Вохможно, сыграла свою роль моя личная неустроенность, проблемы на работе, может быть что-то еще.
Когда нарколог спросил меня, готова ли я признать себя алкоголиком, я было уже открыла рот, чтобы ответить «да», но тема резко сменилась — в дверь постучали. Однако в тот момент я четко осознала, кто я.

Сдаваться в стационар наркологии или как его называют «трезвяк» было не страшно. Все что, я хотела на тот момент, это помощи.
Несколько раз до этого мне предлагали закодироваться, сочувствующие друзья давали телефоны врачей. К одному я даже попала на прием. Он принимал  на дому, в обычной квартире. Говорили, что хороший специалист, но надо много работать самому. Как выяснилось позднее, доктор просил подробно заполнить анкету, а затем наступало время личных встреч, лекций и конспектов. Я спросила его, а какой процент вернувшихся к пагубной привычке после такой кодировки. Врач смутился и сказал, что статистики он не ведет. Потом еше немного подумал и сказал, что из трехста человек, человек 70-80 могут снова сорваться. Точных цифр я, честно, не помню, у алкоголиков вообще с памятью проблемы. Я взяла анкету, пообещала заполнить ее дома и больше к тому доктору я не пошла.

В больнице меня положили под капельницу и взяли под контроль давление.
В палате не было дверей. Дверной проем прикрывала легкая шторка. В конце коридора сидел полицейский с пистолетом. Где-то в дальней палате стонал и кричал мужчина. Слушать и слышать его вопли было настолько невыносимо после первой ночевки в этом заведении, что на утро я не вытерпела и пошла на пост жаловаться сестре.
Выслушав меня, девушка спокойно сказала, что у мужчины «белая горячка», поделать с ним ничего нельзя. Пройдет.
Телефон у меня забрали сразу при оформлении, как только я переступила порог наркологии. Пользоваться мобильным можно было только в строго определенные часы. Из разрешенных развлечений оставались телевизор в общей комнате, сохранившейся еще, наверное, с советских времен, судя по интерьеру, игра в карты в палате или чтение, что вообще здесь было редкостью.
Еще одним способом убить время и разнообразить свое лечение — были знакомства. Парни, которые, как правило, залетали в трезвяк перед отправкой в армию, не пройдя тест на наркотики, заглядывали в женскую палату. С ними мы резались в «дурачка», пили «чифир» и делились житейским опытом.
Надо отметить, что двери в туалет и в душ не закрывались. А свидания с людьми, которые могут принести сигареты и сладкое становились настоящим праздником.
В этой «богодельне» я провела неделю. После станционара меня ждала постановка на учет и регулярные отметки, не хуже чем у откинувшихся после зоны.
Помощь, на которую я так рассчитывала и жаждала получить в итоге свелась к тому, что мне облегчили страдания после запоя, прокапав соответствующие лекарства для поддержки организма и все. А позже все свелось к элементарной самодисциплине и к умению правильно отвечать на вопросы врача-нарколога. Никто врачебно не помогал мне  преодолевать алкогольную зависимость, как мы привыкли это видеть в иностранных фильмах. Никаких тебе групп поддержки, сеансов психотерапии, сюсюкания с тобой, как с больным человеком, нуждающимся в жалости и сочувствии. После выписки вы снова остаетесь с собой и своими переживаниями. Это значит, что человек в стадии ремиссии всегда находится в состоянии «боюсь сорваться». Иначе говоря, вам хорошо, что вы не пьете и испытываете удовольствие от этого состояния, но есть постоянное опасение от того, что в любой момент вы можете все похерить.
Поэтому я и говорю, что бывших алкоголиков не бывает. И та жажда, которую вы испытали однажды, никогда вас не отпустит. Вы можете не пить пять лет, десять, пятнадцать. Но вы всегда будете испытывать невероятную горечь и желание выпить, видя алкоголь, думая о нем, даже распивая его в умеренных дозах, даже пройдя через жернова собственного ада. Вы не сможете навсегда завязать. Даже если завяжете, то это уже будете не вы, каким вас знали ваши друзья и родные. Более того, всех, кого вы растеряли на этой «войне», больше к вам никогда не вернутся. Вы можете стать другим, чистым, трезвым, успешным, но вас все равно и всегда будет мучит жажда, столь непонятная другим.