После войны мы стояли на квартире у тёти Тани, фанатичной богомолки, простой женщины. Обычная саманная хата, мы в «передней» где печка, кровать и всякие постирушки-готовки, хозяева в «зале» - более просторной половине дома. Дядя Вася, муж тети Тани был слепой, играл на баяне и был равнодушен к религиозным пристрастиям жены. Ни о каком родстве не было и речи - «дядя» и «тётя» в деревне это обращение к старшим. Тетя Таня веровала истово, молилась самозабвенно и тем скрашивала свою безрадостную жизнь.
Однажды в неуютный декабрьский вечер – десять часов вечера это уже ночь – тётя Таня потянула мою мать за рукав: «Пойдём, пойдём скорее, там с неба золотой стол спускается… сияет весь… одна ножка расщеплена, к несчастью это…» Мать накинула платок и вышла с тётей Таней во двор. Мы с сестрёнкой и братом были уже в кровати под одеялом, готовились ко сну. «Ну что там?» - спросили мы, когда мать вернулась. «А…» - отмахнулась мать.
Прошло пятьдесят лет и ещё десять, и ещё пять, а у меня до сих пор перед глазами стоит золотой стол с завитушками и выгнутыми ножками, сияющий в тёмном небе над мокрыми крышами и голыми деревьями. И от этого становится светло и радостно на душе.
* * *
Квартировали мы по следующим причинам: перед войной отец с матерью поехали на Украину, навестить родителей отца. Там они и попали в оккупацию. Отец до зимы скрывался в кукурузе, оголодал, его отловили и отправили в Германию на работы. Перед этим его гоняли «на окопы», там его ранило осколком – на левой кисти у него был обезображивающий шрам. Я родился уже без отца. Через много лет сестра сказала мне, что отец не бедствовал в рабочем плену, он плотничал и жил у какой-то экономки. Мать говорила, что отца после освобождения чуть не поставили к стенке, но потом отправили в Лисичанск, где он работал десятником на шахте, где и осел, и к семье не вернулся – женился повторно.
Из Седневки на Ингуле (где я родился) мы вернулись в родные края через семь лет – к этому времени брат матери женился, родил дочку и занял нашу хату. Мы пожили в скученности, потом ушли на квартиру, а к весне бабушка с дедом купили нам хатку на соседней улице, где я и был свидетелем ещё одного чуда.
Году в пятьдесят третьем страна ещё жила скудной послевоенной жизнью – камышовые серые крыши, немощёные улицы с раскисшей осенней грязью.
Однажды ночью залаяли собаки, захлопали двери, в окно стукнули. Мать куда-то входила-выходила. Ранним утром, ещё темно, у двора напротив собралась довольно большая толпа, в основном женщины в ватниках и платках по глаза – обычная по тем временам повседневная одежда. Толпились, сдержано гомонили.
После пошли разговоры: у Ледовских – это были наши соседи напротив, в доме ночью пошла кровь из-под пола. Бабка прошлась по полу, потом поставила валенки в таз и вода в тазу стала красной. Полы в хате были земляные, кровь выступала из того места, куда наступали ногой, выступала из под кровати, из углов и скоро в хате ступить было негде. Потом прибежала бабка Неробеиха, совком стала черпать свернувшиеся лепёшки и бросала их в печку. Кровь стала уходить в землю и скоро в хате всё стало, как прежде.
Пересказывалось это с округлёнными глазами, тихими голосами и с очень достоверными интонациями.
На другой день мы, пацаны, как обычно, сидели под забором на улице и пытали Саню и Валю Ледовских: «Ну что там, как там?». Саня и Валя отмалчивались и было видно, что им эта тема неинтересна. На лицах их угадывалась неловкость, будто они участвовали в каком-то обмане.
На том всё забылось и после об этом разговоров не было. Не помню, чтобы это как-то увязывалось с церковью - было время жёсткого атеизма – но страх перед подвластностью человека потусторонним силам был налицо.
Позже я сделал для себя вывод – истерзанная войной и послевоенными неурядицами психика людей более подвластна массовым психозам.
* * *
Благодатный сентябрь 2017 года.
На фоне материального комфорта и психического благополучия, я включаю телевизор:
комсомолка Зоя, взяла икону Николая Угодника, пошла с ней танцевать и окаменела на срок от шести до 128 дней. И пол под ней окаменел – топор не берёт! Аж на Пасху очунелась.
Врачу, который пытается объяснить происшедшее (если таковое имело место в действительности) с научной точки зрения – кататоническим ступором, детектор лжи авторитетно заявляет: «Это ложь!»
Симпатичной женщине, которая утверждает, что слышала эту историю от дяди, а тому её рассказала её бабушка, оператор озвучивает беспристрастный вывод неподкупного устройства: «Это правда!»
Воспользуюсь случаем и примитивно поясню, что такое «кататонический ступор» как одно из проявлений тяжелого психического заболевания – шизофрении: пациент может неподвижно стоять днями и неделями, потом ударом кулака сломать челюсть санитару и опять «окаменеть» на пару месяцев.
Журналист Караулов, курирующий ток-шоу, накручивает ситуацию, делает всё, чтобы зрителю было интересно, заявляет, что все документы по этому случаю уничтожены, тут же зачитывает «уничтоженные» милицейские рапорта и донесения. Походя утверждает, что все в ЦК КПСС были верующие и крестились, не вынимая руки из кармана.
Я плююсь и выключаю телевизор. Порой, конечно, хочется чуда, но не из ржавого решета. И если не из золотого, то хоть из позолоченного!
20.09.17
Коллаж автора по фото из НЕТа.