Туркунов ехал в Москву. В купированном вагоне ехал. Хотя, поначалу купил билет в плацкартный. Он вообще надеялся, что билетов ему не хватит, и он поедет домой сдаваться жене.
В Москве он уже был, когда закочил 10-й класс на хорошо и отлично. Мама решила наградить его поездкой в столицу. Решила заранее, деньги откладывала весь год и билеты доставала за полгода. Но все равно с переплатой. Тридцать лет спустя, Туркунов заявился на вокзал, пусть и с миллионом, но без брони, связей и наглости. Попробовал прорепетировать фразу, - «Плачу две цены!», - не получилось. Голос срывался на унизительный фальцет, а «плачу» перешепелявилось в «прошу». Туркунов поднялся в кассовый зал и вздохнул с облегчением – очередей в кассы почти не было. Значит не было и билетов. Во всяком случае на Москву и на Черное море. Еще со студенческой юности, когда Туркунов путешествовал в последний раз, он помнил, что на эти два направления билетов не существовало в природе. То есть, их нужно было либо доставать через Сан Саныча, либо ехать «по-студенческому» - в тамбуре.
Туркунов просунул нос в окошко и, глядя на железнодорожную кассиршу снизу-вверх, как собака из-под забора, с надеждой спросил, - На Москву билетов нет?
- А куда б они делись? – был ответ.
Через час, ошарашенный Туркунов сидел в купейном вагоне. Из багажа у него были только два полиэтиленовых пакета. В одном лежала дюжина слипшихся пирожков с минтаем, в другом миллион на дорогу, или наоборот. Из глаз Туркунова капали слезы.
За окном моросил дождь. Этим дождем родной, постылый Туркунову город маскировал его настроение и прощался с ним. Кто знает насколько? Может быть навсегда! А что удивительного? Туркунов шел на дело. На такое дело, коэффициент смертельной опасности которого зашкаливал за все приключения Джеймса Бонда и мог сравниться разве что с миссией Штирлица в эссесовском бункере. Туркунов собирался растратить миллион в Москве, причем за короткий срок, пока его не хватились родственники (о том, что его отсутствие может пройти незамеченным в течении 2-3 дней он не сомневался). И если за спиной Д. Бонда маячила массивная тень разведки ее величества, а Штирлиц после вечернего коньяка отбивал телеграмму могучему Алексу, то Туркунову надеяться было не на кого. Он в этой схватке со злом мог рассчитывать только на себя.
Вечер прошел в нервном пережевывании почерствевших пирожков, а также поиске места для миллиона и полуботинок на резиновой подошве. Соседи попались в целом интеллигентные. Их звали: Анатолий, Изабелла Никифоровна и Панкратик. Анатолий был папа, Изабелла Никифоровна – его теща, а Панкратик их сын и внук лет трех. Он отличался от своих родственников живостью натуры и крайней любознательностью. На время заключения в купе, предметом его пытливого интереса стали стоптанные туфли незнакомого дяди и полиэтиленовый пакет, который тот норовил спрятать за спину. Один раз мальчику удалось обмануть взрослого. Пока тот запихивал подальше башмаки с выдернутыми Панкратиком шнурками, малыш проник в сумку и ухватил пачку денег. Еще секунду и сто тысяч разлетелись бы по вагону. В последний момент Туркунов захлопнул пакет вместе с детской рукой. Панкратик угрожающе зашипел, а Туркунов умоляюще зашептал, - Отпусти, мальчик. Это кака, будет вава.
- Отлынь, злыдень! Тебе чо мужик сказал! – перевел Анатолий, не отрываясь от газеты «Жизнь криминала».
- Отстаньте от ребенка, пусть играется, - заступилась бабушка.
Анатолий стоял на своем. Изабелла Никифоровна не могла поступиться принципами. Дискуссия о методах воспитания Панкратика продолжалась следующие три часа. Сам Панкратик в ней не участвовал. Он играл с дядей в «Ну-ка отними миллион». Упорство и изобретательность в его действиях, позволяли предположить, что через десяток лет, на фоне молодого Панкрата, Остап Бендер будет казаться унылым лохом.
Наконец в купе выключили свет, и мальчика со скандалом уложили спать. Словесный бой между зятем и тещей перешел в режим окопной перестрелки из мелкокалиберных орудий с глушителями. Туркунов быстро выучил наизусть историю семейной жизни несчастливых Изабеллы Никифоровны, Анатолия, Панкратика и его мамы. Но повторение – мать учения. Кроме того, кое-какие детали, часто интимного характера, противники приберегли до утра. Перестрелка продолжилась на железнодрожной заре под завывание Панкрата. Ребенок не желал кушать ни яичко, протягиваемое заботливой бабушкой, ни колбасу, которую подбрасывал с другого конца матершинник папа.
С неприглянувшимися ему продуктами Панкратик поступал просто – швырял в стены с небольшого детского размаха. Туркунову удалось тройку раз увернуться, перед тем как долька помидора попала ему аккурат за шиворот. Выловив томат в районе пупка, Туркунов вернул его хозяевам и на том решил покинуть купе. Кормление Панкратика входило в фазу опасную для здоровья окружающих. Еще больше пугала миллионера реакция нервного Анатолия на индеферентность тещи к проблемному поведению ее внука. Туркунов рассчитывал постоять в коридоре полчаса, пока все уляжется. Но оно не улеглось до самой Москвы. Анатолий орал не хуже Панкратика. Изабелла Никифоровна каждые пятнадцать минут выскакивала в коридор в рыданиях, но утерев нос и взглянув на испуганного Туркунова, бросалась обратно с гримассой матроса Железняка. Проводник решил было вмешаться, но получил удар колесом и предпочел ретироваться, пока Панкратик не применил остальные запчасти доломанного им от скуки пластмассового трактора.
Наконец, за окном показались разбомбленные подростками вагоны и покореженные бетонные плиты, воткнутые в грязь как свечки в шоколадный торт. «Столица нашей родины» - догадался Туркунов. Он хотел вздохнуть с обегчением, но вышло наоборот – с напряжением. Получился даже какой-то нервный смешок. Покорение Туркуновым Москвы начиналось.
При выходе из вагона, Туркунов еще раз столкнулся с попутчиками. Изабелла Никифоровна пыталась сдержать Панкратика, который рвался помочь папе нести два тяжелых чемодана. Бабушка объясняла внуку, что папе и так тяжело, и что когда вырастет он ему обязательно поможет. Анатолий благодарно кивал. Снаружи они смотрелись идеальной семьей. Туркунов решил, что все услышанное им этим утром было не более чем радиопостановкой, которую в его купе включили на полную громкость, дабы развлечь ребенка.
Впрочем, прошлое Туркунова уже мало волновало. Он бросал Москве вызов с миллионом рублей в кармане. У него было слишком много дел и слишком мало времени. За один день ему нужно было научиться кутить на широкую ногу. А потом так же быстро разучиться, чтобы никто ничего не заподозрил. Чтобы вернуться в свой городок тем же, кем он и уехал – серым, незаметным служащим, затюканным неудачником, человеком в футляре. Маленьким человечком, у которого есть огромная тайна. Который видел в жизни такое, какое не снилось не только презиравшему его главному технологу, но и самому директору. Да что там, самому Леониду Петровичу не снилось! И это было стимулом. Стимул толкал Туркунова в спину. Туркунов сошел на перрон Казанского вокзала.