Метафизически я совершенен;
представьте арбуз или вазу,
а лучше всего полотенце на шее
не мытой с рождения ни разу;
таинственнейшей полусферой
ложится оно вдоль плечей,
вдохновляя носящего верой
в отвагу картонных печей.
Продолжаем; чуть выше бровей
над кривым горизонтом взмывает
восторженный жук-брадобрей,
чтоб вернуться последним трамваем,
успеть до скончанья метро
закусить золотым расстегаем,
вкрутить невидимку в патрон
и зарыться в бетон в Старом Гае.
А всё-таки, так ли прекрасен,
как это логически следует
из размышлений о вазе
и теле, забытом под пледом,
что в качестве предположения
можно вкратце признать за моё,
исключив вместо всех исключений
белых верх и сухое бельё.
Но пожалуй, что здесь безупречен
как кофе, и чёток, как медь, алгоритм;
бесконечен поток моей речи,
и по-детски торжественен вид
каждый вечер...
И так возникает метафора.