Сказание о Фельдмаршале
----------------------------------------------
Камера номер тридцать четыре в УЖ-15 ИЗ-1, где сидел Фельдмаршал, была рабочая. Делали всякую мелочевку для завода Термопласт. Все работали и Фельдмаршал работал до последнего дня, хотя, после того, как получил на руки объебон, мог и не работать .
Рабочая камера - это хорошо. Попасть в рабочую камеру - большое везение. Рабочая камера всегда сытая, потому, что даже те, кому из дома ничего не шлют, допустим жену или мать убил, хату спалил, получали от бухгалтерии Термопласта зарплату на квиток - десять рублей в месяц. Не было передачи тем, у кого нищая деревенская семья живет далеко от города, у бичей, у тех вообще, ни дома, ни семьи, кому передачу запретили в виде наказания, но все были сыты, а некоторые за полгода сидения в тридцать четвертой, набирали вес.
Питалась тридцать четвертая рабочая хорошо. С утра делили на двадцать человек два бруска сливочного маргарина, Положить в кашу или в макароны, которые дают в четверг. А можно на хлеб намазать и с чаем. Чай, для тех кто жил в хате при Фельдмаршале – всегда был сладкий, потому что каждому, независимо от убеждений, национальности, статьи, возраста, полагалось по спичечному коробку сахара.
Курева было сколько хочешь. Курили беспрерывно с утра и до вечера и даже ночью часто находился кто-то, мучимый бессонницей, кто сидел и курил, раскачиваясь на шконке и глядя, сквозь стены замка Пищало особым зековским взглядом. По преимуществу курили сигареты Памир. Только для Фельдмаршала, из уважения к его личности, заказывали пару пачек Орбиты. Больше Фельдмаршал не разрешал, потому, что тридцать копеек за пачку сигарет - дорого. На тридцать копеек можно было купить две - Примы или три пачки Памира. Те, кому повезло сидеть с Фельдмаршалом в одной камере, рассказывали, что сам он полностью, ни разу ни одной не выкурил, потому что как только прикуривал нежную пшеничную сигаретку с фильтром, появлялся кто-нибудь, кто произносил заветное "оставь добить", и не было случая, чтобы Фельдмаршал отказал. А случалось кончится Орбита, курил вместе со всеми Памир. Вот такой он был человек.
Еще Фельдмаршал требовал, чтобы не выбрасывали окурки. Аккуратно забычкуй и скинь в общий пакет - такое было придуманное им правило. Не все камеры жили жирно, как тридцать четвертая, были и такие , которые сидели на подсосе во всем, в жратве, в куреве, и постоянно, через попкарей, отдалживались у соседей. Для такого случая и собирали им в газетный кулек окурочный табак. Отказа не было. Без всего камера может, без еды, без прогулок, но без курева – нет.
Фельдмаршал пробыл в СИЗО дольше всех, почти год. В следственном изоляторе такой срок мало кто сидит. Не всегда он был Фельдмаршалом.
Был случай, когда пытались Фельдмаршала в хате прессовать. Подстроено все было опером, а исполнялось руками зеков. За что? За то что с опером залупился, когда тот приказал выкинуть из камеры в коридор две миски праздничной новогодней моргоши. Пытался Фельдмаршал оперу объяснить, что израсходованы в моргошу пачка печенья, два бруска хорошего сливочного маргарина и полкружки сахара, но напрасно. Тогда Фельдмаршал вспылил и сказал что-то, что не все поняли, но опер понял, потому что был с высшим образованием и стал через своих людей в камере Фельдмаршалу мстить.
А тут как раз пришел в хату один старик. Придурковатый деревенский дед из западных, который даже по-русски плохо понимал, как глухой. За что его посадили объяснить не мог, даже номера своей статьи не знал. Сразу, как пришел этот дед, стали давать в камеру диету - каждое утро тарелку манной каши и кубик сливочного масла. И Туркмен, хотя ни какой он был не туркмен, а Толя Невзоров из Жлобина, сказал, что диетическая пайка ничья – ошибка тюремной бюрократии, поэтому ее нужно разделить между ним и еще тремя такими которые захватили в тридцать четвертой власть, не работали, а списки на отоварку делали под себя, под свой каприз. Заказывали мамочке всякую фигню, которая в принципе камере была нахер не нужна: конверты с марками - кому писать из СИЗО, или мочалку – в баню водили раз в месяц, папиросы Беломор-канал – двадцать две копейки пачка, а курить на две затяжки, остальное бумага, конфеты подушечка - слипшиеся и с мусором. А уже те крохи, что от общественных денег после всего оставались, кидали на общак. Камера все время сидела на подсосе.
Первый раз конфликт между Фельдмаршалом и Туркменом вышел из-за мойки. Туркмен, хотя был наш русский, косил под азиата, чтобы его больше боялись, щурился и брил голову наголо. На это бритье уходила вся мойка, а остальной камере доставалась уже тупая бритва.
В один день Фельдмаршал подошёл к кормушке первым, взял у шныря-парикмахера станок с бритвой и отдал пацанам для лица, а Туркмену издевательски сказал, чтобы тот потер голову наждачкой. С этого и началась их вражда. Скоро Фельдмаршал залупился с Туркменом по национальному вопросу. Туркмен, после передачи по радио про Израиль, стал гнать на Фельдмаршала нацию . Фельдмаршал послал Туркмена открыто нахуй прямо в прогулочном дворике номер одинадцать. Уже должна была случиться драка, но попкарь с вышки увидел, прервал прогулку и отправил всех обратно в корпус, в камеру.
Вся политика в тридцать четвертой происходила вокруг Фельдмаршала и Туркмена, а на беларуского деда никто не обращал внимания. Дед же этот оказался не такой уж дурной. Он втихаря сделал из металлического стержня, который нашел в ящике с гайками, пику, заточил о бетонный пол, насадил на сборочный ключ, на хлебный мякиш, и дал затвердеть. Получилось хорошее, сантиметров двадцать, оружие.
Дед, непонятно откуда, умел играть в шахматы, они с Фельдмаршалом по вечерам, когда не работали, сидели в углу на нижней шконке. Дед рассказывал Фельдмаршалу про свою жизнь в деревне где-то на северо-западе Беларуси. Про чудесное озеро, в котором рыбы столько, как в первобытные времена, когда человека еще не было на земле. Но ловить эту рыбу нельзя потому что в 1916 году проходил фронт, как раз по этому озеру. И зимой, когда озеро замерзло, немцы положили по льду колючую проволку, а весной 1917 лед на озере растаял, вся проволка ушла на дно и, сколько лет уже прошло, не давала ловить рыбу. О проволку цеплялась и рвалась любая снасть и спининг, и сеть, и донка, и простая удочка. Но дед знает способ, после отсидки приедет Фельдмаршал к деду в гости и они вместе будут ловить. Они подружились. Тогда, наверное, дед это свое боевое устройство Фельдмаршалу подарил.
Туркмен шептался в другом углу со своей командой и ему насоветовали, что Фельдмаршал его словесно опустил, и что пацан в таких случаях должен дать оборотку. Начались напряги со стороны Туркмена к Фельдмаршалу, уже в который раз. И когда дело опять подошло к драке и эти четверо просто пустили бы Фельдмаршала под молотки, тот достал из под подушки, засветил приготовленную пику и сказал, что ему терять нечего, статья у него в особо крупных размерах. Это "в особо крупных размерах" произвело на всех сильное впечатление. И если он сейчас достанет кому-нибудь шнифт, то пох... ветер, потому что все-равно будет взаимопоглощение срока. Хотя со стороны Фельдмаршала это был чистый блеф. На самом деле его статья вообще была детская - до четырех. Эти четверо, увидев такую херовину в руках у Фельдмаршала, и отметив его решимость, сцыканули. Но Туркмен уже отступиться не мог.
Фельдмаршал с Туркменом договорились драться без ничего, только руками, но один на один. Стали в свободном пространстве между вешалкой и парашей, замазали глазок мылом и погнали. Фельдмаршал сразу же перевел мочилово в борьбу и задушил Туркмена, захватив руками шею, как душил сумасшедших в психбригаде на скорой помощи, когда работал там санитаром. Не до смерти конечно.
Через несколько дней в камере был обыск. Кто-то стуканул. Всех выгнали в коридор, искали и ничего не нашли. Хитрожопый беларуский дед сделал оружие разборным, и сразу после всех дел, разнял и раскидал части в инструментах. Туркмена и тех троих Фельдмаршал и прогнал из-за стола, а через неделю Туркмен ушел на суд и в камеру не вернулся. На освободившеся место с понтом, торжественно сел Фельдмаршал.
В первый же день Фельдмаршал потребовал, чтобы диету - манную кашу и кубик масла, которую раньше по очереди делили на четверых, вернули обратно больному раком желудка тому самому старику. За ужином Фельдмаршал произнес перед камерой речь. Сказал, что отметать пайку – самое что ни есть западло. Крысятничество. Что за такие дела, будут епать в жопу уже в этапке. Что отныне вся камера, без исключения будет работать, кроме тех, кто получил на руки объебон. Спецзаказы отменяются, а отоварка будет делиться поровну на всех. "Каждому по потребности, от каждого по способности", - закончил этот еврей. Его речь произвела впечатление. В тот же вечер ему и прилепили кликуху «Фельдмаршал».