(Сказка)
Жил-был Пароходик. Как у всех пароходиков у него была большая закопченная труба, белая палуба и даже капитанский мостик. Но больше всего Пароходик гордился своим металлическим якорем, который всегда носил с собой на цепочке на самом видном месте своего корпуса. И поэтому пароходик считал себя самым, что ни наесть, настоящим.
Как и все его друзья-пароходики, наш Пароходик возил грузы. И когда он появлялся на реке, все радостно кричали: "Пароходик, пароходик идет!" При этом пароходик важно пыхтел своей трубой, скромно гудел в ответ и нес свои грузы дальше.
Как только он приходил в порт, его встречали портовые краны. Они быстро разгружали Пароходик и загружали его новыми грузами.
- Ты должен отвезти этот груз, - говорили они.
- Ты должен…, ты должен… - повторяло речное эхо.
- Ты должен. Ты должен, - повторял его мотор.
Пароходик протяжно гудел и нес груз дальше. По дороге ему встречались маленькие речки и острова, нехоженые старицы и прохладные тихие протоки. И так как наш Пароходик был очень любознательный, ему всегда хотелось посмотреть, что там, в этих тихих протоках.
И вот однажды он сказал себе,
- Никому я ничего не должен, - и убежал от портовых кранов, которые хотели уже загрузить его бревнами.
- Свобода! – запыхтела его труба.
- Свобода! – заревели его винты.
- Свобода! – позвякивал цепью якорь.
Пароходик свернул в первую ближайшую протоку и сбавил скорость.
Это был старый тенистый Затон. По берегам росли вековые ивы. Их ветви спускались к самой воде, и ласково хлестали по его стальному корпусу и белой палубе. Маленькие наглые рыбешки щипали его заросшее водорослями днище, а ласковое солнце пригревало его сосновую палубу. Он гонял от берега к берегу, разгоняя пенистые волны, заходил в заводи, распугивая ленивых сомов; он наслаждался красотой и уединением.
– Какое счастье, – быть свободным, - думал Пароходик.
Затон был глубоким, и течения почти не было. Он шел дальше и на отмели увидел две старые баржи. Они почти все проржавели и лежали на дне, заполненные водой.
- Почему никто не уберет отсюда этот хлам – весь вид портят, - подумал Пароходик.
Он подошел к ним поближе, насколько позволял фарватер и с легкой ехидцей пропел:
- Желаю вам поскорее быть порезанными на металлолом, старые баржи.
Старые баржи постучались бортами от его волн, и одна баржа простонала:
- Спасибо тебе Пароходик, плыви с богом.
- Еще совсем молоденький… - тихо запричитала другая.
- Надо же, - подумал Пароходик, - даже не обиделись.
Дальше ему стали попадаться другие суда и суденышки, и все они имели жалкий вид, ржавые пятна на облупившейся краске, накренившиеся мачты. И здесь, впервые, слабое чувство тревоги закралось под палубу Пароходику.
Но тут он увидел, настоящий сторожевой корабль. Он еще уверенно стоял на воде, гордый и непоколебимый. Чуть ниже ватерлинии просматривалась огромная заплата. А на корме на мачте висел кусок выцветшей материи, на котором с трудом различался Андреевский крест, боевой Андреевский флаг.
- Настоящий герой, - подумал про себя Пароходик и долго и почтительно прогудел, как самое вежливое судно на флоте.
- Уноси свои винты, сынок, - прорычал корабль и закашлялся.
Пароходик, испугавшись, дал «полный вперед» и винты бешено замесили воду.
- Странная здесь компания собралась, - подумал он, не поняв, что имел в виду этот обшарпанный герой.
Так в спокойствии и неге пролетали дни. Пароходик упивался свободой, но ни как не мог понять нарастающего чувства тревоги, оно странным холодком закралось где-то внутри и иногда нервной дрожью пробегало по штурвалу. Незаметно наступила осень, забрасывая палубу пожухлой листвой, и уже первые морозы развешивали сосульки на прибрежных кустах.
И тут он увидел ЕЁ - сказочное, грациозное создание.
ОНА была старше его, в меру потрепанная, но все равно прекрасна. Это была Океанская Прогулочная Яхта. В свете низкого оранжевого солнца она казалась сказочным золотым изваянием. Пароходик стал разворачиваться к ней бортом, яростно соображая, что бы ей сказать не слишком банальное. Он посмотрел на ее полуприкрытые иллюминаторы и понял, что говорить ей ничего не надо – они понимали друг друга без слов. Они просто пошли вместе, борт к борту, среди увядающей природы и умирающих кораблей. И Пароходик был чрезмерно горд и счастлив.
Она ничего не рассказывала ему о своей прошлой жизни, а Пароходик никогда ее не спрашивал, и ничего не рассказывал о своей. Да и что интересного он мог ей рассказать: о грузах, о портовых кранах; ей, чья жизнь представлялась ему прекрасной сказкой.
Самые красивые уголки планеты, светские приемы, изысканная публика… И чего никогда не будет у Пароходика…
Но Яхта никогда не капризничала и не кичилась своим происхождением и всегда уважительно относилась к Пароходику, потому что, она была НАСТОЯЩАЯ, и поэтому очень воспитанная Яхта…
И пароходику было очень легко с ней. Они играли и резвились, как дети… Прятались в тихих заводях или играли в салки, обдавая волнами берега и старые ржавые суда, кои попадались на их пути…
- Совсем молодежь обнаглела, - ворчали старые баржи, - Никакого уважения к Затону.
Но «молодежь» не слышала их, они были слишком счастливы и увлечены собой, чтобы замечать остальной мир…
- Милая, что с тобой? – заволновался Пароходик.
Внутри Яхты что-то проскрежетало, она резко сбавила ход. Ее дизель чихнул в трубу облачко черного дыма и замолчал.
- Милая, что случилось? – повторил Пароходик.
Яхта молчала. И только когда она совсем встала, и ее стало неуклюже разворачивать, он услышал ее слабый голос:
- Я от тебя УХОЖУ, милый, прости меня.
Пароходик никак не мог поверить, что случилось что-то страшное.
- Отведи меня вон к тому омуту под иву, - продолжала Яхта, - там я опущу свой якорь.
Осознав необратимое, сознание Пароходика отключилось, и он как бездумная машина выполнял ее указания.
- А теперь помоги мне закрыть иллюминаторы, чтобы дождь и снег не затопили мне каюты, - попросила Яхта.
Якорь Яхты ослаб, и стал медленно погружаться в воду.
- Прости меня, любимая, - проревел Пароходик, - я не уберег тебя.
- Ты ни в чем не виноват, милый, и мне ничего не должен…, - последнее, что услышал Пароходик сквозь лязг якорных цепей.
Никогда раньше не чувствовал Пароходик такую тяжесть. Он стоял возле Яхты, смутно надеясь, что это только сон, что сейчас она проснется, мило фыркнет дизелем и все будет по-прежнему.
Сознание возвращалось к Пароходику, и он стал ощущать, как первый лед медленно сковывает его корпус. «Уноси свои винты, сынок» - всплыло в памяти.
- Нет!!! – его рев пронесся эхом по затону.
Полный вперед! Ни минутой больше… Я успею, я должен успеть… Там Река, там жизнь… Винты подняли пену за кормой... Лед обдирал борта... Боже, как больно… Нет, я прорвусь… Лед ломался как шоколадка... Вдоль берега - там тоньше…
Но удар сотряс тело Пароходика.
- Нет! Только не это… Я не хочу…
Двигатель заглох, и сознание пароходика стало медленно угасать…
Все смолкло. Остались только тишина, темнота и пустота. Это было – НИЧТО.
Иногда он чувствовал, как в бреду, что-то громыхало,
кто-то копался в его корпусе, что-то отрезал, что-то
сваривал… Но Пароходику было уже все равно.
* * *
Яркое апрельское солнце осветило палубу Пароходика. Сознание возвращалось. Что это? – Я жив? Осторожно покрутил винтами. Легкая дорожка пролегла за кормой.
- Жив!!!
Пароходик еще раз осмотрелся. Затон под толстым льдом. Солнце и бесконечно-сиреневое весеннее небо.
Взломанный лед по фарватеру… Жив и свободен!
Восторг сменился уверенностью. Пароходик медленно набрал ход и направился к Реке.
Река встретила его большой водой, холодные волны били о борт, а ветер нещадно трепал триколор на корме.
- Так что же такое свобода, Пароходик? - спросила Река.
- Свобода, это когда ты счастлив! - уверенно ответил Пароходик.
- А что значит быть счастливым? - снова спросила Река.
- ...Счастливым? Это знать, что ты кому-то нужен, - сказал Пароходик и взял курс в сторону порта.
Только поздно вечером, когда солнце уже садилось, Пароходик зашел в порт. Деловые и всегда угрюмые краны даже не повернули в его сторону стрелы.
Пароходик помялся возле пирса и смущенно прокашлял трубой:
- Вы ДОЛЖНЫ загрузить мне бревна.
Ближайший кран лениво повернулся и в один прием загрузил Пароходик так, что тот опустился ниже ватерлинии.
- Благодарю Вас, - сказал Пароходик и вышел из порта.
За кормой сквозь рев винтов он услышал гомерический хохот портовых кранов. Но он не обижался на них.
- Наверно, они правы, - подумал он, - Они же никогда не искали счастье. Они сразу знали.
Пароходик, истосковавшись по работе, вышел в фарватер и набрал ход. Он шел, уверено рассекая волны. Но вот он увидел знакомые берега, протоку еле заметную под склоненными ивами. Это был Затон. Что-то сжалось и защемило внутри. Он вспомнил, как впервые увидел Яхту, всю в золоте заходящего солнца... И как она в последний раз спускала якорь...
Пароходик сбавил ход, приспустил триколор на мачте, и трижды протяжно прогудел.
Он прощался со своей Яхтой. Прощался со всеми судами, кораблями и просто с баржами, которые служили людям и были когда-то кому-то НЕОБХОДИМЫ.