ПРОЗА и ПОЭЗИЯ – ВЗГЛЯДЫ ЗНАМЕНИТЫХ….(Обзор из разных литературных источников)
ОБЗОР СОСТАВЛЕН ЛИЧНО МНОЮ В РЕЗУЛЬТАТЕ ПРОЧТЕНИЯ И АНАЛИЗА БОЛЬШОГО КОЛИЧЕСТВА ЛИТЕРАТУРНЫХ ИСТОЧНИКОВ. ИНТЕРНЕТОМ НЕ ПОЛЬЗОВАЛСЯ.
Уважаемые коллеги, добрый день.
Несколько месяцев т.назад мною был размещён материал: «ПРОЗА ИЛИ ПОЭЗИЯ. ЧТО СЛОЖНЕЕ НАПИСАТЬ?» (http://www.proza.ru/2017/06/26/314)
Он вызвал определённый резонанс: получено более 100 откликов. Первоначальная идея заключалась в том, чтобы через какое-то время со дня размещения этой миниатюры, провести анализ ответов Авторов и определить усреднённую позицию. Но оказалось, что ответы настолько разные, что осуществить задуманное не удалось.
Эта ситуация привела меня к мысли подготовить подборку высказываний на сей счёт крупных Прозаиков и Поэтов. Наверное, материал несколько шире, сформулированного вопроса, но, надеюсь, что он окажется для вас интересным.
А.ПУШКИН:
«Точность и краткость- вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат.
Стихи дело другое (впрочем, в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не подвинется)».
«ПИСАТЕЛЬ НЕ ОБЯЗАН ОТВЕЧАТЬ НА ВОПРОСЫ, ОН ДОЛЖЕН ИХ СТАВИТЬ» (А.Мень).
«БЕЛЛЕТРИСТИКА – ЭТО, КОГДА ЧИТАЕШЬ И ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ, ЧЕМ ВСЁ ЭТО ЗАКОНЧИТСЯ. А БОЛЬШАЯ ЛИТЕРАТУРА – ЭТО, ТА, КОТОРОЙ ЭТО ВСЁ РАВНО» (Э.Рязанов).
«ЧТОБЫ БЫТЬ ПОНЯТЫМ ШИРОКИМИ МАССАМИ, НЕ ТВОРЕЦ ДОЛЖЕН ОПУСКАТЬСЯ ДО УРОВНЯ МАСС, А МАССЫ ДОЛЖНЫ ПОДНИМАТЬСЯ ДО УРОВНЯ ТВОРЦА. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ, БЕЗГРАМОТНОСТЬ ВОЗЬМЁТ ВВЕРХ НАД ГРАМОТНОСТЬЮ».
«Сперва мы пишем ПРОСТО и ПЛОХО, потом СЛОЖНО и ПЛОХО, затем СЛОЖНО и ХОРОШО и только под конец ПРОСТО и ХОРОШО» (Гёте).
"Если поэзия умрёт, то не потому что исчезнут даровитые стихотворцы, а, скорее, потому, что исчезнет взыскующий читатель".
"Поэзия пропадает при переводе".
Н.Заболоцкий: "Стихотворение подобно человеку: у него есть лицо, ум и сердце. ЛИЦО стихотворения должно быть СПОКОЙНЫМ, так как умный читатель под покровом внешнего спокойствия отлично видит всю глубину ума и сердца".
П.ВАЛЕРИ: "Поэзия - это симбиоз звука и смысла".
Смысл перевести возможно, но как перевести звук?
"Судить Поэта по переводу, тоже самое, что целовать женщину через чадру".
ГЁТЕ: "Если хочешь лучше понять поэта, побывай на его родине".
А.БЛОК: "Чтобы стать поэтом, надо как можно сильнее раскачнуться на качелях жизни..".
С.ЕСЕНИН: "Стихи писать - как землю пахать. Семи потов мало. И восьмой, и девятый не помешают..".
СОДЕРЖАНИЕ
1. Одной строкой о Поэзии и Прозе
2. Одной строкой о Поэтах и Литературе
3. Поэзия-Музыка-Живопись
4. Писатели о Поэзии, Прозе и Литературе
4.1 Светлов М.
4.2 Асеев Н.
4.3 Белинский В.
4.4 Тынянов Ю.
4.5 Набоков В.
4.6 Олдингтон Р.
4.7 Айхенвальд Ю.
4.8 Гумилёв Н.
4.9 Евтушенко Е.
4.10 Вознесенский А.
4.11 Зощенко М.
1. ОДНОЙ СТРОКОЙ О ПОЭЗИИ И ПРОЗЕ
• Принято считать, что ПРОЗА – это то, что объединяет всё, что не СТИХИ, не ПОЭМЫ, не ПЬЕСЫ. Обычно в собраниях сочинений СТИХИ и ПОЭМЫ даются отдельно от пьес, а ПЬЕСЫ отдельно от ПРОЗЫ.
• АСЕЕВ Н.: «Определение поэзии: ЧЕГО НЕ УЛОВИШЬ ПРОЗОЙ. Это и есть водораздел прозы и поэзии».
• ЯКОБСОН Р.: «Проза поэта — не совсем то, что проза прозаика, и стихи прозаика — не то, что стихи поэта: разница является с мгновенной очевидностью ‹...› Вторично приобретенный язык, даже если он отточен до блеска, никогда не спутаешь с родным. Возможны, конечно, случаи подлинного, абсолютного билингвизма. Читая прозу Пушкина или Махи, Лермонтова или Гейне, Пастернака или Малларме, мы не можем удержаться от изумления перед тем, с каким совершенством овладели они вторым языком; в то же время от нас не ускользает странная звучность выговора и внутренняя конфигурация этого языка.
• ЗОЩЕНКО М.: «Стихи более доступны, чем проза. Они легче складываются. Это почти песня. Дети, как известно, начинают писать именно со стихов. Со стихов начинали свою литературную судьбу почти все писатели».
• ВИНОКУРОВ Е.: «Трагедия пишущего о стихах состоит в том, что он не может говорить об алмазе, не превратив его сначала в уголь, — и все, что он говорит, относится, в сущности, к углю, хотя пишущий и подразумевает в своих рассуждениях алмаз». Утешение же пишущего о стихах состоит в том, что сам алмаз все-таки существует — и каждый волен убедиться в его твердости и чистоте.
• БЕЛИНСКИЙ В.: «Жалею о том, что природа не дала мне поэтического таланта, ибо в природе есть такие предметы, о коих грешно говорить смиренною прозою!!»
• ПАСТЕРНАК Б.: «Стихотворение относительно прозы — это то же, что этюд относительно картины. Поэзия мне представляется большим литературным этюдником».
ВЕЛЛЕР М.: «Поэзия более условна, чем проза: никто в жизни не говорит в рифму, не изъясняется выражениями «я бросил в ночь заветное кольцо».
• ЛУКОНИН М.: «В последнее время появляются поэмы – изложения в рифму. Поэмы, представляющие собой рассказ или повесть в рифме. В таких вещах отсутствует главная сила поэзии – эмоциональность, поэтичность, а поэзия не терпит замены её средств средствами прозы».
• ДОВЛАТОВ С.: «Рассказчик говорит о том, как живут люди, прозаик говорит о том, как должны жить люди, а писатель – о том, ради чего живут люди».
• ТЫНЯНОВ Ю.: «Самой трудной была всегда для русской литературы большая форма на национальном материале. Чтобы создать русский роман, Достоевскому нужно было мессианство, Толстому — история».
• ИВИНСКАЯ О.: «Помню, что АХМАТОВА нашла прекрасным слог, прозу, лаконичную, как стихи. Но она считала, что литература должна поднимать своего героя над толпой — в традициях Шекспира, и не согласилась с Б.Л., будто Живаго — "средний" человек. Меня поразило, когда она сказала, что никогда не понимала общего преклонения перед Чеховым, потому что в его рассказах основной персонаж обыватель, а об обывателе писать всегда легче. Лирика Чехова, утверждала она, странно звучала в атмосфере Ленинского предгрозья».
• ДУГАНОВ Р.: "В своем первичном отношении к литературному творчеству ХЛЕБНИКОВ не был ни прозаиком, ни поэтом, ни драматургом, он прежде всего был словесником, для которого различные виды речи, раздельные роды и виды литературы были только разными состояниями, разными способами существования единого слова — в стихе, в драматическом действии, в прозаическом повествовании, даже в научном описании. Поэтому определение “проза поэта” оказывается здесь или недостаточным, или излишним".
Тем более что в самом понятии прозы скрывается двоякий смысл. С одной стороны, мы отличаем прозу с ее понятийным строем от поэзии с ее образным строем мысли и чувства. С другой — мы отличаем прозу от стиха как особого строя речи.
• ДУГАНОВ Р.: "Мы хорошо знаем, что поэтическое слово не совпадает ни с обыденным здравым смыслом, ни с научной логикой, но мы часто забываем, что и общих поэтических правил не существует и что каждый поэт и даже каждое стихотворение является нам, по слову Хлебникова, “с своим особым богом, особой верой и особым уставом”.
• ЕВТУШЕНКО Е. "Есть люди, которые говорят: "Я читать люблю... только не стихи". Тут кроется неправда - человек, не любящий поэзию, не может по-настоящему любить и прозу, воспитание поэзией - это воспитание вкуса к литературе вообще.
Поэт Сельвинский когда-то справедливо сказал: "Читатель стиха - артист". Конечно, и читатель прозы должен обладать артистизмом восприятия. Но обаяние поэзии более, чем прозы, скрывается не только в мысли и в построении сюжета, но и в самой музыке слова, в интонационных переливах, в метафорах, в тонкости эпитетов. Строчку Пушкина "глядим на бледный снег прилежными глазами" почувствует во всей её свежести только читатель высокой квалификации".
• ШАЛАМОВ В. "Поэзия — это особый мир, находящийся дальше от художественной прозы, чем, например, (статья) от истории.
Проза — это одно, поэзия — это совсем другое. Эти центры и в мозгу располагаются в разных местах. Стихи рождаются по другим законам — не тогда и не там, где проза".
• АКУТАГАВА РЮНОСКЭ "Проза занимает место в литературе только благодаря содержащейся в ней поэзии".
• ТЮТЧЕВ Ф. "Стихи никогда ничего не доказывали, кроме большего или меньшего таланта их автора".
• АКСАКОВ С.: «Лермонтов-прозаик выше Лермонтова-стихотворца».
2. ОДНОЙ СТРОКОЙ О ПОЭТАХ и ЛИТЕРАТУРЕ
• ГЕЙНЕ Г.: «Поэт – это моллюск, в теле которого зарождается жемчужина, когда туда попадает песчинка, наносящая ему рану, причиняющая страдание и боль».
• АХМАТОВА А.: «Поэт не смеет читать стихи такого масштаба и значения, как поэзия Байрона, в переводах. Поэт обязан научиться читать мировую поэзию в подлиннике».
• АХМАТОВА А.: «Поэт это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять».
• БЛОК А.: «У поэта должна быть судьба, а не карьера».
• БРЮСОВ В.: «Чтобы стать поэтом, надо отказаться от жизни».
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: «Секрет настоящего поэта в том, что ни единого словечка он не произносит от себя; им движет всё что угодно, только не выдумка, только не изобретательство».
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: «В каждом поэте есть и Моцарт, и Сальери».
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: «Русская литература родилась под звездой скандала».
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: «Нигде так не уважают поэзию, как в России, и нигде за неё не убивают».
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: "Труд поэта сложнее даже труда математика".
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: "Очевидно, поэт должен уметь не только говорить, но и молчать в тех случаях, когда импульс, побуждающий его к сочинению стихов, недостаточно силен. Для поэта отказаться от работы, остановить себя, гораздо труднее, чем погрузиться в нее по первому зову. Всякий, кто пишет стихи, вероятно знает, что в голове у поэта часто мелькают отдельные строки и даже строфы. Можно ухватиться за такую «бродячую», как их называл Мандельштам, строку или строфу и, приведя себя в соответствующее состояние, присочинить к ней по всем законам композиции еще нечто, чтобы получилось стихотворение. Так появляются мертворожденные стихи".
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: "Стихи возникают, когда происходит какое-то событие, все равно — дурное или хорошее. Это попытка рационально объяснить глубинные процессы, которые никаким объяснениям не поддаются".
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: "Изобретательство в поэзии (да и в любом искусстве и науке) дает плоды только в тех случаях, когда оно идет об руку с вспоминанием".
• МАНДЕЛЬШТАМ О.: "Поэзия - это власть; раз за неё убивают, ей воздают должный почёт и уважение, значит, её боятся, значит, она - власть..."
• МАНДЕЛЬШТАМ Н.: "В поэзии — каждое слово автопризнание, каждая ставшая вещь — часть автобиографии. Читая Достоевского, мы ни на минуту не забываем, что это исповедь грешника, внутри себя раскрывшего пороки и просветы своей эпохи и тем самым прозревшего будущее. Внутреннее состояние духа и личная основа — таково первичное условие создания литературного целого. Это условие необходимое, хотя и не единственное. Никто не усомнится, что в каждой вещи Пушкина есть личная основа, нечто, отражающее внутреннее состояние его духа".
• МАНДЕЛЬШТАМ Н.: "Проза и стихи поэта составляют одно целое, но роль тайнослышанья при сочинении прозаических вещей, мне кажется, значительно меньше, а период предварительной тревоги не менее острый, чем перед стихотворной работой. Мне кажется, что вся почти проза поэтов — это самопознание, и поэтому может служить комментарием к стихам. Но ведь это верно и для книг самых наших крупных прозаиков — Достоевского и Толстого… Люди, вскормленные на беллетристике, пустили слух, что проза поэтов нечто зыбкое и мало существенное для развития прозаических жанров".
• УАЙЛЬД О.:"Поэт лучшее своей жизни отнимает и кладет в писание; оттого писание его прекрасно, а жизнь дурна".
• ХАРМС Д.: "Стихотворение должно быть написано так, что бросишь листок в форточку, и она разобьётся". Такой силой он считал стихи.
• МАЯКОВСКИЙ в ответ на обвинения, что его стихи не понятны широким читательским кругам, говорил: «Представьте себе, что кому-то не понятен Шекспир. Что из этого следует? Нужно забросить Шекспира? Нет. Нужно расти до понимания Шекспира. Нужно поднять себя до Шекспира».
• ОДОЕВСКИЙ В.Ф.: «Перо пишет плохо, если в чернильницу не прибавить хотя бы несколько капель собственной крови».
• КИРСАНОВ С.: «… Настоящая поэзия — это не бессмысленно мчащийся по замкнутому кругу автомобиль, а автомобиль “скорой помощи”, который несется, чтобы кого-то спасти…”.
• Теодор де БАНВИЛЬ: «...Поэзия есть то, что сотворено, и, следовательно, не нуждается в переделке».
• КОЛЬРИДЖ С.:«... Поэзия есть лучшие слова в лучшем порядке».
• ЭРЕНБУРГ И.: «Далеко не все люди чувствительны к поэзии, и это тоже не вопрос культурного развития. Один вид искусства больше доходит до такого-то человека, чем другой. Стендаль, например, любил музыку и живопись и был равнодушен к поэзии. Маяковский любил и понимал живопись, а с музыкой был скорее не в ладах. Толстой в старости высмеял поэзию, но при этом часто читал на память любимые стихи Тютчева".
• ДУГАНОВ Р.: "В отличие от ПАСТЕРНАКА, пришедшего к поэзии через музыку, или от МАЯКОВСКОГО, шедшего через живопись, ХЛЕБНИКОВ шел к поэтическому слову от естествознания, филологии и математики".
• ЧУКОВСКИЙ К.: «По сравнению с Пушкиным все остальные поэты (включая гениев) кажутся «уродами», только уродство у каждого своё». В сущности, он выражал общее мнение: ответить на вопрос, кто же «второй русский поэт» (Лермонтов? Некрасов? Блок? Пастернак?...) можно только с оговоркой – «для меня», в то время как проблема «первого» была разрешена уже при жизни Пушкина.
• ГИНЗБУРГ Л.: «Великие поэты — это не те, которые пишут самые лучшие стихи. Совмещаться это может (Пушкин, например), но необязательно. Великий поэт — это тот, кто шире всех постиг «образ и давление времени» (как говорил Шекспир). Для русского XX века это Блок — как для XIX века Пушкин, — и никто другой в такой мере. Можно больше любить стихи других современников Блока. Не в том дело. Блок вообще не поэт отдельных стихов; он явление в целом. Он замыкает собой ряд русских писателей, которые отвечали на все и за все, — Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов...
• «От ПУШКИНА до БЛОКА» - эта формула стала названием пути, пройденного русской литературой XIX и начала XX в. Блок подводит итоги. Но его значение шире. Подобно Данте он завершает и начинает. На нём остановился другой конец поэтической радуги, начало которой озарило мастеров пушкинской поры. Он же Блок, - даёт начало нашей современной литературе.
• ПАУСТОВСКИЙ К.: «Стихи БЛОКА нечто высшее, чем только одна поэзия - это органическое слияние поэзии, музыки и мысли».
• БЛОК А. оказал воздействие на творчество Ахматовой, Цветаевой, Есенина, Мандельштама…Пожалуй, только Пастернак и Маяковский шли своим путём….
• МАЯКОВСКИЙ В.: "У меня из десяти стихов — пять хороших, три средних и два плохих. У БЛОКА из десяти стихотворений — восемь плохих и два хороших, но таких хороших, мне, пожалуй, не написать".
• Зимой 1921 года БЛОК сидит возле натопленной печи, все-таки зябнет, и медленно и раздельно говорит: «Эсхил хуже Гомера. Данте хуже Эсхила. Гёте хуже Данте — вот вам и прогресс».
• ГЕРЦЕН, по мнению ТОЛСТОГО, — сорок процентов всей русской литературы. Сам ТОЛСТОЙ не помещался в русскую литературу. Он оказался много шире.
• ШКЛОВСКИЙ В.: «Шекспир (№1 в Мировом Рейтинге-1), Пушкин (№4) и Толстой (№5) как бы превосходят свое время».
• ШКЛОВСКИЙ В.: "Я думаю, что Мандельштам больше, чем Пастернак, трагичнее. Трагичнее. Причем, когда Пастернак говорит, что он написал Сталину, чтоб тот освободил его от должности первого поэта, то он, очевидно, считает, что есть должность, которая зависит от кого-то. Он не сталинист, но он учитывает позицию правительства, и он переписывался со Сталиным, перезванивался и не защитил Мандельштама".
• Об отношении МАНДЕЛЬШТАМА к МАЯКОВСКОМУ поэт Михаил Зенкевич (1886—1973) рассказывал в беседе с Дувакиным 19 апреля 1967 г.: «…он (Мандельштам) говорил, что Маяковский больше, чем Пастернак. С тем еще можно состязаться, а с этим, говорит, нельзя состязаться. Вот, говорит, что-то громадное по лестнице идет, и я вижу — это идет Маяковский. Именно громадное идет, облако или туча какая-то».
• Высокая оценка МАЯКОВСКОГО ОСИПОМ МАНДЕЛЬШТАМОМ обычно выводится из его статьи «Выпад» (1924). Здесь Маяковский назван среди десяти здравствующих русских поэтов, которые «не на вчера, не на сегодня, а навсегда»: Кузмин, Маяковский, Хлебников, Асеев, Вячеслав Иванов, Сологуб, Ахматова, Пастернак, Гумилев, Ходасевич.
• А. КУШНЕР: «У большинства поэтов замечательные стихи «разбавлены» немалым количеством слабых стихов (Фет, Анненский, Бальмонт, Сологуб, Есенин, Блок, Белый, Гумилёв, Ахматова, Цветаева, Бродский…..). Такого балласта, может быть, нет, только у ПУШКИНА и МАНДЕЛЬШТАМА».
• СОЛОВЬЁВ В.И. «В русской поэзии XX в. только БРОДСКИЙ и ПАСТЕРНАК могли писать стихи в эпистолярном и поздравительном жанре. Это свойство насквозь поэтической натуры. Они смогли этот стихотворный трёп вывести в высокий жанр подлинной поэзии».
• БЁЛЛЬ Г.:"Я никогда не видел разницы между истинной и развлекательной литературой, то есть при чтении истинной литературы я самым легкомысленным образом развлекался - или, если выразиться яснее в негативной форме: я очень редко скучал при чтении истинной литературы".
• ГИНЗБУРГ Л.: «Беда писателю, если слово его написано не для дела, а для того, чтобы показать свою образованность, или из ряда вон выходящее благородство, или суровую солдатскую прямоту, или изощренность и искушенность в разных тонкостях жизни, или латентный огонь своего сердца».
• БЫКОВ Дм.: «После Серебряного века литература уже никогда не обретала — ни в России, ни в мире — статуса государственной религии. Прав Шкловский в «Литературе факта»: в наше время у поэта (да и у писателя) должна быть вторая профессия».
• БЫКОВ Дм.: «Набоков обладает безупречным вкусом, а Хэм — вкусом весьма сомнительным, хотя европейская выучка и посбила с него апломб и крутизну американского репортёра; но мы-то знаем, что для гения художественный вкус необязателен, гений творит новые законы, а по старым меркам он почти всегда графоман».
• БЫКОВ Дм. «Есть важный критерий для оценки поэта — стоимость его книги в наше время, когда и живой поэт нужен главным образом родне: скажем, восьмитомный БЛОК в букинистическом отделе того или иного дома книги стоит от полутора до двух тысяч, а трехтомный СЛУЦКИЙ 1991 года — от трех до четырех. Это не значит, разумеется, что СЛУЦКИЙ лучше БЛОКА, но он нужнее».
• БЫКОВ Дм.: "Для писателя, как это ни ужасно звучит, его рукопись — это, может быть, самое дорогое, что есть в горящем доме!"
• БЫКОВ Дм.: «Люди творческих профессий вообще редко любят друг друга, а у писателей это встречается разве что по пьяни либо по гендерным причинам, если один писатель мужчина, а другой — красивая женщина».
• СЛУЦКИЙ Б. написал 4 тыс. стихотворений, больше чем у всех его современников.
• ПУШКИН, ГОГОЛЬ, НЕКРАСОВ, да и писатели нашего века — ЕСЕНИН, БЛОК, МАЯКОВСКИЙ издавались малыми тиражами — три тысячи, пять… На бумаге, которую мы тратим ныне на одного писателя, можно было издать десять, двадцать авторов.
• «После ГРИБОЕДОВА и ПУШКИНА самым цитируемым поэтом является ВЫСОЦКИЙ».
• ВЫСОЦКИЙ И ГАЛИЧ поют народные песни (народные певцы), но воспринимается так, что ВЫСОЦКИЙ от народа, а ГАЛИЧ – не очень….
• Некоторые отмечали: три БЕДНОСТИ этого поэта: БЕДНОСТЬ голоса, БЕДНОСТЬ музыки и БЕДНОСТЬ стиха. О ком речь? Об ОКУДЖАВЕ.
• АРИСТОТЕЛЬ: «Творец всегда выше своего творения».
• ПАСТЕРНАК Б. :«Сила, творящая произведение, выше создателя-художника».
• НАГИБИН Ю.: «Писание – это не фиксация жизненных явлений, а переживание их».
• МОРУА А.: «Наука дает человеку всевозрастающую власть над внешним миром, литература помогает ему приводить в порядок мир внутренний».
• ВЯЗЕМСКИЙ П.: «Мыслящие люди не пишут, а пишущие люди не мыслят».
• ТУРГЕНЕВ И.: «Русский писатель любит, чтобы ему мешали работать».
• ТУРГЕНЕВ И.: «Если тебя не печатают пять лет, считай — забыли".
• ЧЕХОВ А.: «Медицина – моя законная жена, а литература – любовница. Когда надоедает одна, я ночую у другой».
• ХЕМИНГУЭЙ Э.: «Шедевр – это книга, о которой все говорят и которую никто не читал».
• ГЛАДИЛИН А.: «В настоящее время презентация книги важнее, чем сама книга».
• КАЗАКОВ Ю.: «Это поэт может писать даже за столом в кафе. Мне Винокуров говорил, что письменный стол ему нужен, чтобы записать стихотворение, а сочиняет он его, гуляя. А прозаик садится за стол и чем дольше сидит, тем больше и лучше пишет».
• ПУШКИН А.: "Известно, что состояние, в котором слышится внутренний голос и сочиняются стихи, не зависит от воли поэта — искусственно вызвать его нельзя. Поэт не властен над ним, как и над словом".
• При переводах стихов БЁРНСА МАРШАК не следовал буквально за ритмом, строфикой, за точностью смысла каждой строки - он нашёл некий переводческий эквивалент самой стихии творчества шотландского поэта. Не все специалисты довольны таким приёмом, но в данном случае оказалось, что ДУХ ПОЭЗИИ ВАЖНЕЕ БУКВЫ".
• В.ЖУКОВСКИЙ: "Переводчик в П Р О З Е - есть раб, переводчик в С Т И Х А Х - соперник".
• ПУШКИН говорил, что "слова Поэта - суть его дела". А ТЮТЧЕВ выше слов ставил дела.
• ТЮТЧЕВ считал, что невозможно словами выразить всего, что в сердце: "Как сердцу высказать себя?"
*****
3. ПОЭЗИЯ-МУЗЫКА-ЖИВОПИСЬ
Э.РЯЗАНОВ: "Там, где бессильна ПРОЗА, начинается ПОЭЗИЯ. Это более высокая ступень. А ещё более высокая ступень, с точки зрения, эмоционального восприятия - это МУЗЫКА.
ПРОЗА идёт и в разум, и в сердце, ПОЭЗИЯ - больше в сердце, а МУЗЫКА - только в сердце, душу".
• Леонардо да ВИНЧИ, сравнивая поэзию с живописью, скажет: «Живопись – это поэзия, которую видят, а поэзия – это живопись, которую слышат!
«Живопись затмевает поэзию во всем! так как служит более благородному чувству – зрению, показывает предмет в целом, а не по частям…». Но так как композиция в живописи осмысливается через теорию красноречия, Леонардо все же соглашается, что оба искусства – поэзия и живопись, хоть и различны (как бы самостоятельны), всё же равноправны. Позже, Леонардо да Винчи (по свидетельствам современников искусный музыкант «человек всеми совершенствами одаренный») в поисках научного осмысления изобразительного искусства, соотносит и музыку с живописью: «Живопись сестра музыки! так как обе они изучают математические интервалы».
• Слушая музыку - видишь картину, видя картину - слышишь музыку души, читая поэзию - рисуешь эмоцией... Живописный художник пишет немые сцены в своей картине, а поэзия пишет для этих немых сцен сценарий! Живопись и рисунок это такой же способ выразить свои чувства, как проза и стихи, танец и музыка. Одна и та же картина оживает перед нами в звуках музыки и в звуках, составляющих слова.
• Стихи предвосхищают прозу, проза дополняется стихами и все это освещается музыкой. Музыкой цвета и музыкой слова.
• ЛЕССИНГ назвал живопись «немой поэзией», а поэзию – «говорящей живописью».
• А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: «Музыка - сестра Поэзии».
• ИВАН ФРАНКО отмечал, что музыка аппелирует только к нашему слуху и лишь чисто слуховыми средствами старается разбудить нашу фантазию и наши чувства, тогда как поэзия всеми свойственными ей способами затрагивает все наши мысли.
• ЛИРИКА, МУЗЫКА и ЖИВОПИСЬ неразделимы и подвластны одним законам. Они с одинаковой силой затрагивают сокровенные струны нашей души, вызывая одни и те же ощущения и образы. Потому, что в шедеврах музыки, поэзии и живописи есть нечто общее - ДУША!!!!
• БЛОК так описывал свой творческий процесс. «Когда меня неотступно преследует определённая мысль, я мучительно ищу того звучания, в которое она должна облечься. И в конце концов слышу определённую мелодию. И тогда только приходят слова…Всякое стихотворение прежде всего – мысль.
Без мысли нет творчества. И для меня она почему-то прежде всего воплощается в виде какого-то звучания». БЛОК замечает, что особенность его творческого процесса скорее присуща музыканту «Я видимо неудавшийся музыкант».
• ОЗЕРОВ Л.: «В русской поэзии трудно найти поэта более «мажорного», чем АФАНАСИЙ ФЕТ. Это поэзия жизнеутверждающей мощи, которой напоен каждый звук, первозданной свежести и благоухания. Поэзия Фета ограничена узким кругом тем. В ней отсутствуют гражданские мотивы, социальные вопросы. Суть его взглядов на назначении поэзии в выходе из мира страданий и печали окружающей жизни – погружение в мир красоты.
Именно красота – главный мотив и идея творчества великого русского лирика.
Красота, явленная в поэзии ФЕТА, – стержень бытия и мира. Тайна красоты, язык её созвучий, её многоликий образ и стремится воплотить поэт в своих творениях.
Поэзия – храм искусства, а поэт – жрец этого храма.
• Основные темы поэзии ФЕТА – природа и любовь – как бы слиты воедино. Именно в природе и в любви, как в единой мелодии, соединены вся красота мира, вся радость и очарование бытия. Стихи А.А. Фета необыкновенно музыкальны. Это чувствовали и композиторы, современники поэта. П.И. Чайковский говорил о нем: «Это не просто поэт, скорее поэт – музыкант…»
ФЕТ считал музыку высшим видом искусства и доводил свои стихи до музыкального звучания. Написанные в романсово-песенном ключе, они очень мелодичны. Фет утверждал главенство музыки над словесностью.
«Поделись живыми снами,
Говори душе моей;
Что не выскажешь словами -
Звуком на душу навей».
• На слова ФЕТА сочиняли музыку многие композиторы, в том числе Чайковский, Танеев, Римский-Корсаков, Балакирев, Рахманинов... Романсово-песенное увлечение Фета, Полонского, Ап. Григорьева передалось следующим поколениям, к таким разным поэтам, как Блок, Бальмонт, Анненский, Сологуб, Есенин, вплоть до наших дней.
• БЕЛИНСКИЙ В.: «По силе и многообразию эмоционально-эстетического и психологического воздействия ШЕКСПИР пальму первенства отдаёт МУЗЫКЕ. К ней он чаще всего обращается в своих суждениях и замечаниях, чем ко всем другим видам искусства вместе взятым. О воздействии музыки говорится в более, чем в 10 его пьесах.
«Коль музыка поэзии близка
И как с сестрою с ней соединима,
Любовь меж нами будет велика:
Одна тобой, другая мной любима.
Тебя пленяет Дауленд, чья струна
Чарует слух мелодиями рая,
Мне Спенсер мил, чьей мысли глубина
Все превосходит, разум покоряя.
Ты любишь слушать, как звенит с высот
Кифара Феба, музыки царица,
А я люблю, когда он сам поет,
И голос Феба в сердце мне струится.
Двух муз он бог, любимы обе мной,
Обеих славлю, но в тебе одной».
«Я верю. Но у музыки есть дар:
Она путем своих волшебных чар
Порок способна от греха спасти,
Но добродетель может в грех ввести».
«Хочу лишь музыку небес призвать,
Чтоб ею исцелить безумцев бедных…» <…>
«Торжественная музыка врачует
Рассудок, отуманенный безумьем,
Она кипящий мозг твой исцелит...».
• БРЮСОВ В. считал, что именно АСЕЕВЫМ введен в русскую поэзию целый ряд новых ритмических и ЗВУКОВЫХ приёмов. Он отдавал даже некоторое предпочтение Асееву перед Маяковским, заявляя: «Николай Асеев едва ли не самая яркая фигура нашей поэзии сегодняшнего дня». Вера Инбер считала, что Асеев автобиографичен до предела.
Своеобразие АСЕЕВА заключается в том, что найденная им лирическая интонация не была похожа ни на инфантильно-архаический строй хлебниковской поэтической речи, ни на ораторскую интонационную систему Маяковского, ни на «говорной», «одомашненный» лиризм Пастернака. Больше чем кто-либо из его ближайшего окружения Асеев склонен к лирической напевности.
• Из книги Добина Е. «ПОЭЗИЯ АННЫ АХМАТОВОЙ».
• ОСИП МАНДЕЛЬШТАМ писал, что АННА АХМАТОВА принесла в русскую лирику огромную сложность и богатство РУССКОГО РОМАНА XIX века. Если бы не было Анны Карениной, Лизы из "Дворянского гнезда", Достоевского, отчасти даже Лескова, не было бы и Ахматовой, - утверждал О. Мандельштам.
Ее психологизм "весь лежит в РУССКОЙ ПРОЗЕ, А НЕ В ПОЭЗИИ". Последняя формула представляется слишком категоричной. Несравненно ближе к истине мысль О. Мандельштама, что АХМАТОВА развивает свою острую и своеобразную поэтическую форму с оглядкой на психологическую прозу.
• С тридцатых годов лирический герой АХМАТОВОЙ полностью сливается с автором. Я - это сам поэт. И характер, проглядывающий сквозь любовную лирику, сквозь признания, раздумья и излияния, - это характер самого, поэта. Вплоть до последнего дня жизни стихи Ахматовой выстраиваются в длинный монолог.
Монолог-автопортрет. Монолог, открывающий нам характер огромного духовного потенциала. Новое я ее стихов вдумчивый и прозорливый читатель воспринял не только как источник поэтических излучений. Он явственнее, отчетливее ощутил личность. И обаяние этой личности все сильнее просвечивало сквозь стихи.
• Победа АХМАТОВОЙ заключается в том, что приблизившись вплотную к ЦАРСТВУ МУЗЫКИ, она открыла в самом слове, в самой речи потаенные силы, подобрав ключ к таким чувствам, к которым музыка нашла свои неизреченные ходы.
Связанное с музыкальным контекстом и в то же время совершенно от него свободное (Вивальди воспринят современным, сегодняшним слушателем), слово зажило иной жизнью, перенеслось в иное образное измерение. Ощущая (даже смутно) где-то вблизи музыкальный "ряд", принимаешь как естественное (и в то же время как открытие) листопадовый асфальт; свечи, заклятые сном; тревогу, ставшую судьбой.
• С этой формулой высокой пробы АХМАТОВА вышла далеко за пределы непосредственно видимого горизонта, характерного для стихов первого десятилетия ее творчества. И охватила обширные пространства переживаний, заглянув в неведомые края чувств.
4. ПИСАТЕЛИ О ПОЭЗИИ, ПРОЗЕ, ЛИТЕРАТУРЕ
4.1 СВЕТЛОВ М.
• «Первым и обязательным законом для рождения стихотворения является накопление знаний и чувств. Это не обязательно записная книжка. Это душевная кладовая».
• «Одно хорошее стихотворение всегда лучше, чем одно хорошее и одно плохое. У хорошего поэта должно быть развито чувство отбора, выбора, предпочтения».
4.2 АСЕЕВ Н.
• Поэзия свойственна, а значит и нужна прежде всего молодости. В молодости мечты ещё беспредельны и свободно парят в будущем. Поэзия помогает полёту фантазии, вызывает необычные образы этого будущего. Поэтому молодёжь в большинстве своём или сама пишет стихи или не сторонится от чтения стихов. Под возрастным определением любящих поэзию читателей, я имею в виду заключение Пушкина о том, что «поэзией увлекаются обычно молодые офицеры, а когда они становятся бригадирами, то стихов уже не читают».
Конечно же, люди пожилые любят и понимают поэзию не меньше и не мельче, чем молодёжь. Не возрастное деление я имею в виду, утверждая, что стихам свойственно молодое внимание и любовь. Иногда это молодое внимание остаётся неизменным и до старых лет, как может случиться, что и в молодости его не окажется.
• Основное свойство поэзии заключается, конечно же, не в том, чтобы различать ямбы от хореев, ломанную строку от распрямлённой. И не в аллитерациях, и не в рифмах. Всё это частичные особенности только внешнего её отличия. Сущность же поэзии – в её неожиданности, в её неповторимости, в её новизне, всегда удивительной и зачастую неузнанной по первоначалу.
4.3 БЕЛИНСКИЙ В.
• Часто пальма первенства достойно даётся современниками первому по достоинству; но в том-то и состоит зависимость таланта от случайности, что он также может быть признан современниками, как и не признан ими. Только МИРОВЫЕ ГЕНИИ поставлены вне закона этой случайности, ибо не могут не быть ни непризнанными, ни забытыми.
Два обстоятельства творят Великих поэтов - натура и история.
• Мировые поэты принадлежат и человечеству, и своему отечеству. Нельзя не быть великим поэтом, будучи МИРОВЫМ. Но можно быть Великим поэтом, не будучи мировым: эта разница не в натуре поэта, а в историческом значении его отечества. Если Великий поэт родился среди народа, национальность которого лишена мирового значения или ещё не развилась до него, то в этом случае этот поэт может быть ниже не только равных ему, но и низшей натуры, поэтов менее одарённых, но гений которых воспитался на почве национальности, имеющей мировое значение.
• Поэтов творит природа и жизнь, а не критика, - и для них поучительнее критика на чужие сочинения, чем на их собственные.
• Один из самых поразительных признаков зрелости современной русской литературы,
- это роль, которую играет в ней стихотворная поэзия. Бывало, стихи и стишки составляли отраду и утешение нашей публики. Их читали, перечитывали, учили наизусть, покупали, не жалея денег, или переписывали в тетрадки.
Новая поэма в стихах, отрывок из поэмы, новое стихотворение, появившееся в журнале или альманахе, - все это пользовалось привилегиею производить шум, толки, восторги, споры и т. п. Стихотворцы являлись без счету, росли, как грибы после дождя. Теперь не то. Стихи играют второстепенную в сравнении с прозою роль. Их читают будто нехотя, едва замечают, хладнокровно похваливают хорошее и ничего не говорят о посредственном. Стихотворцев, против прежнего, стало теперь несравненно меньше.
Из этого многие заключили, будто век поэзии миновался для русской литературы, что поэзия скрылась от нас чуть ли не навсегда. Мы так, напротив, видим в этом скорее торжество, нежели упадок русской поэзии. Что поколебало, а потом и вовсе изгнало манию стихописания и стихочтения? - Прежде всего, появление Гоголя потом появление в печати посмертных сочинений Пушкина и, наконец, явление Лермонтова.
• Поэтическую деятельность Пушкина можно разделить на два периода: в первом она является прекрасною, но еще неглубокою, не установившеюся, еще доступною для копирования и подражания; во втором мы видим ее на неприступной высоте художественной зрелости: глубины, могущества; тут уже нельзя копировать ее, нельзя подражать ей. Талант Лермонтова с первого же своего дебюта обратил на себя всеобщее внимание, отбил у всех и у всякого охоту подражать ему.
• После этого доступ к поэтической славе сделался очень труден, так что талант, который прежде мог бы играть блестящую роль, теперь должен ограничиться более скромным положением. Это значит, что вкус публики к стихам сделался разборчивее, требования строже, а это, конечно, успех, а не упадок вкуса. Теперь нужен новый Пушкин, новый Лермонтов, чтобы книжка стихотворений привела в восторг всю публику, в движение - всю литературу.
4.4 ТЫНЯНОВ Ю.
• Писать о стихах теперь почти так же трудно, как писать стихи. Писать же стихи почти так же трудно, как читать их. Таков порочный круг нашего времени. Стихов становится все меньше и меньше, и, в сущности, сейчас есть налицо не стихи, а поэты. И это вовсе не так мало, как кажется.
• Три года назад проза решительно приказала поэзии очистить помещение. Место поэтов, отступавших в некоторой панике, сполна заняли прозаики. При этом поэты необычайно редели, а число прозаиков росло. Многие из прозаиков тогда еще не существовали, но тем но менее считались вполне существующими, а затем и действительно появились. Была спешка, роды были преждевременные, торопливые — «Серапионы» были, напр., переведены на испанский язык задолго до того, как написали что-либо по-русски.
• Все мы отчетливо видели: проза побеждает, поэзия отступает, все мы даже почему-то радовались этому (очень уж приелись вечера поэтов), но, собственно, в чем дело, что из этой победы выйдет и куда это окончательно отступит поэзия, — так как-то ближайшим образом и не представляли. Теперь — поэзия «отступила» окончательно, и дело оказывается не очень простым.
• Факт остается фактом: проза победила. Старый читатель, когда в его руки попадал журнал или альманах, бросался сначала на стихи и, только уж несколько осовев, пробегал прозу. Читатель недавней формации тщательно обходит стихи, как слишком постаревших товарищей, и бросается на прозу. Вместо поэтесс появились прозаиссы. (Совсем недавно читатель начал как-то обходить и стихи и прозу. Это еще робкий, еще не признающийся в этом читатель; тем не менее он едва ли не самый любопытный — он непосредственно идет к хронике, рецензии, полемике — к тем журнальным задворкам, из которых вырисовывается новый тип журнала).
• Итак, у нас "расцвет прозы". Это положение, так сказать, установленное, и я даже не собираюсь его оспаривать. Написать рассказ не хуже Льва Толстого, по соображениям критики, теперь нетрудно. И правда, прозаическая продукция растет, поэтическая падает. У прозаиков и поэтов часы идут по-разному. Время стихов не определяется теперь днем их появления; время прозы определяется авансом. А между тем отношения побежденных и победителей, повторяю, совсем не так просты.
4.5 НАБОКОВ В.
• За вычетом одного средневекового шедевра («Слово о полку Игореве»?) русская проза удивительно ладно уместилась в круглой амфоре прошлого столетия, а на нынешнее остался лишь кувшинчик для снятых сливок. Одного 19 в. оказалось достаточно, чтобы страна почти без всякой литературной традиции создала литературу, которая по своим художественным достоинствам, по своему мировому влиянию, по всему, кроме объема, сравнялась с английской и французской, хотя эти страны начали производить свои шедевры значительно раньше.
• Литература родилась не в тот день, когда из неандертальской долины с криком: «Волк, волк!» — выбежал мальчик, а следом и сам серый волк, дышащий ему в затылок; литература родилась в тот день, когда мальчик прибежал с криком: «Волк, волк!», а волка за ним и не было. В конце концов бедняжку из-за его любви к вранью сожрала-таки реальная бестия, но для нас это дело второстепенное. Важно совсем другое. Глядите: между настоящим волком и волком в небылице что-то мерцает и переливается. Этот мерцающий промежуток, эта призма и есть литература.
• Литература — это выдумка. Вымысел есть вымысел. Назвать рассказ правдивым значит оскорбить и искусство, и правду. Всякий большой писатель — большой обманщик, но такова же и эта архимошенница — Природа.
• Природа обманывает всегда. От простеньких уловок в интересах размножения до умопомрачительно изощренной иллюзорности в защитной окраске бабочек и птиц — Природа использует изумительную систему фокусов и соблазнов. Писатель только следует ее примеру.
• Ненадолго вернувшись к нашему маленькому волосатому дикарю, пугающему волком, можем сказать так: магия искусства шла от призрака выдуманного им волка, от волка его фантазии, и при жизни удачливого шалуна рассказ о нем был хорошим рассказом.
• Шедевры сухой, прозрачной, организованной мысли способны вызывать художественное потрясение не меньшей мощности, чем «Мэнсфилд-парк» или самый бурный каскад диккенсовской образности. Точность поэзии в сочетании с научной интуицией — вот, как мне кажется, подходящая формула для проверки качества романа.
• Для того чтобы погрузиться в эту магию, мудрый читатель прочтет книгу не сердцем и не столько даже умом, а позвоночником. Именно тут возникает контрольный холодок, хотя, читая книгу, мы должны держаться слегка отрешенно, не сокращая дистанции.
• И тогда с наслаждением, одновременно и чувственным и интеллектуальным, мы будем смотреть, как художник строит карточный домик и этот карточный домик превращается в прекрасное здание из стекла и стали.
4.6 ОЛДИНГТОН Р.
• Раздумывая над еще одним затронутым тут моментом - над взаимоотношениями поэта и его читателя, - я, повторяю, склонен винить в относительном бессилии нашей современной поэзии читателей не меньше, чем поэтов. Невозможно отрицать, что художник ощущает на себе влияние читающей публики. Даже самый взыскательный к себе, наиболее самодостаточный художник не может остаться совершенно равнодушным к приему, который встречают его произведения.
• Я не могу полностью согласиться с утверждением, будто поэт должен писать "для одного гипотетического интеллигентного читателя", потому что такой цинизм меня больно ранит и еще потому, что поэзия, создаваемая по такому рецепту, подвергается серьезному риску стать слишком уж аллюзивной и утонченной, непонятной и неинтересной ни для кого, кроме автора и тесного кружка его друзей.
• Это классовая, а не общенациональная поэзия, но насколько ограничен класс, состоящий из одного гипотетического индивида! Равным образом я не принимаю романтическую идею "непонятого поэта", который приносит себя в жертву столь же гипотетическому потомству и утешается мечтами о своем посмертном бессмертии.
• Классические примеры "непонятых поэтов" - это либо люди, умершие совсем молодыми, либо те, кто вызывал непреодолимое предубеждение против себя чрезмерной надменностью, эксцентричностью или порочностью. Я не знаю ни одного более или менее талантливого поэта, который, дожив до сорока лет, не получил бы хоть какого-нибудь признания и поощрения от компетентных знатоков.
• И в вину нынешним английским любителям поэзии, к которым, естественно, современный поэт в первую очередь обращается за порицанием или одобрением, я вменяю именно то, что как читатели они в лучшем случае малокомпетентны и приветствуют в новой поэзии как раз те пороки подражательности и многословия, которые с такой энергией обличал Джонсон.
• Другими словами, автор, искусно подражающий наиболее популярным нашим поэтам, например Китсу или Вордсворту, имеет больше шансов заслужить успех и одобрение, чем куда более талантливый и взыскательный поэт, описанный Арнольдом. Пользующиеся успехом писатели иногда жалуются, что публика вынуждает их ограничиваться произведениями только одного типа. "Не обращайте внимания на публику!" - так откликаются на это и романтик, и гордый интеллектуал, но мне кажется (хотя я могу ошибаться), что поэт вредит себе, если "не обращает внимания на публику" слишком уж подчеркнуто и высокомерно.
• Во мне живет убеждение, что назначение поэзии - доставлять радость; если же она не доставляет радости никому, за исключением, быть может, одного- единственного гипотетического индивида, то я не вижу, зачем ее надо публиковать.
• Пожалуй, было бы неплохо, если бы поэты для начала печатали свои произведения только в периодических изданиях (что совсем нетрудно) и не торопились выпускать их отдельным сборником, не уверившись, что этот сборник найдет достаточное число читателей, оправдывающее его опубликование. (Надеюсь, я не покажусь чересчур циничным, если скажу, что критические отзывы в прессе на поэтический сборник обычно бывают настолько поверхностными и неумными, что не приносят автору ни малейшей пользы.)
• Однако можно с полной уверенностью утверждать, что поэзия составляет самую вечную, самую ценную и доставляющую радость часть литературы, что тот, кто глух к поэзии, лишен вкуса и не способен испытать величайшее наслаждение, какое может доставить литература.
4.7 АЙХЕНВАЛЬД Ю.
• …..Воспринять писателя - это значит до известной степени воспроизвести его, повторить за ним вдохновенный процесс его собственного творчества. Читать - это значит писать. Отраженно, ослабленно, в иной потенции, но мы пишем Евгения Онегина, когда Евгения Онегина читаем. Если читатель сам в душе не художник, он в своем авторе ничего не поймет. Поэзия - для поэтов. Слово для глухих немо. К счастью, потенциально мы все - поэты. И только потому возможна литература.
• Писатели, к нам обращая свои книги, обращаются к себе подобным. Искусство в свой круг забирает одинаково как своих созидателей, так и своих созерцателей.
Литературное произведение всегда - диалог: писателя и читателя. Последний сотрудничает первому.
• Творение художника - это как бы вопрос, который он бросает миру, и мир отвечает на него своими впечатлениями, дает отзвуки на звук. И понятно, что эти отзвуки, глядя по субъективности откликающихся, могут быть богаты или бедны, громки или тусклы, значительны или пусты. Писатель и читатель - понятия соотносительные.
• Один без другого действовать не может, и один другого определяет. Писателя создает читатель. Критик осуществляет потенцию автора. Собственно писателя, как величины определенной, объективной, данной однажды навсегда, не существует. Он не ведет самостоятельной жизни, не бывает никогда один: он живет с нами и в нас. Нет писателя без читателя.
И недаром боялся Чехов читателя бездарного: да, не бездарным должен быть не только писатель, но и читатель…..
4.8 ГУМИЛЁВ Н.
• Сопоставляя поэзию с религией, ГУМИЛЁВ утверждает, что «и та, и другая требуют от человека духовной работы», являются «руководством» к «перерождению человека в высший тип». Различие же между ними состоит в том, что «религия обращается к коллективу», а поэзия — к каждой отдельной личности, от которой требует «усовершенствования своей природы».
• ….Что же надо, чтобы стихотворение жило, и не в банке со спиртом, как любопытный уродец, не полужизнью больного в креслах, но жизнью полной и могучей,
— чтобы оно возбуждало любовь и ненависть, заставляло мир считаться с фактом своего существования? Каким требованиям должно оно удовлетворять?
Я ответил бы коротко: всем. В самом деле, оно должно иметь: мысль и чувство — без первой самое лирическое стихотворение будет мертво, а без второго даже эпическая баллада покажется скучной выдумкой (Пушкин в своей лирике и Шиллер в своих балладах знали это), — мягкость очертаний Юного тела, где ничто не выделяется, ничто не пропадает, и четкость статуи, освещенной солнцем; простоту — для нее одной открыто будущее, и — утончённость, как живое призвание преемственности от всех радостей и печалей прошлых веков; и еще превыше этого — стиль и жест.
• Поэзия всегда желала отмежеваться от прозы. И типографским (прежде каллиграфическим) путем, начиная каждую строку с большой буквы, и звуковым, ясно слышимым ритмом, рифмой, аллитерацией, и стилистически, создавая особый «поэтический» язык (трубадуры, Ронсар, Ломоносов), и композиционно, достигая особой краткости мысли, и эйдолологически в выборе образов.
И повсюду проза следовала за ней, утверждая, что между ними собственно нет разницы, подобно бедняку, преследующему своей дружбой богатого родственника. За последнее время ее старания как будто увенчались успехом. С одной стороны, она под пером Флобера, Бодлера, Рембо приобрела манеры избранницы судьбы, с другой, поэзия, помня, что повитка непременное условие ее существования, неустанно ищет новых и новых средств воздействия и подошла к запретной области в стихе Вордсворта, композиции Байрона, свободном стихе и др. и даже в начертании, раз Поль Фор печатает свои стихи в строку, как прозу.
• Я думаю, и невозможно найти точной границы между прозой и поэзией, как не найдем ее между растениями и минералами, животными и растениями. Однако существование гибридных особей не унижает чистого типа. И относительно поэзии ее новейшие исследователи пришли к согласию. В Англии продолжает царить аксиома Кольриджа, определяющая поэзию как «лучшие слова в лучшем порядке». Во Франции — мнение Т. де Банвилля: «Поэма — то, что уже сотворено и не может быть исправлено». А к этим двум мнениям примкнул и Малларме, сказавший: «Поэзия везде, где есть внешнее усилие стиля».
• Ни для кого, а для поэта — тем более, не тайна, что каждое стихотворение находит себе живого реального читателя среди современников, порой потомков. Этот читатель отнюдь не достоин, того презрения, которым так часто обливали его поэты. Это благодаря ему печатаются книги, создаются репутации, это он дал нам возможность читать Гомера, Данте и Шекспира.
Кроме того, никакой поэт и не должен забывать, что он сам, по отношению к другим поэтам, тоже только читатель. Однако, все мы подобны человеку, выучившемуся иностранному языку по учебникам. Мы можем говорить, но не понимаем, когда говорят с нами. Неисчислимы руководства для поэтов, но руководств для читателей не существует. Поэзия развивается, направления в ней сменяются направлениями, читатель остается все тем же, и никто не пытается фонарем познания осветить закоулки его темной читательской души. Этим мы сейчас и займемся.
• Прежде всего каждый читатель глубоко убежден, что он авторитет; один — потому, что дослужился до чина полковника, другой — потому, что написал книгу о минералогии, третий — потому, что знает, что тут и хитрости никакой нет:
«Нравится — значит хорошо, не нравится — значит плохо; ведь поэзия — язык богов, я могу о ней судить совершенно свободно». Таково общее правило, но в дальнейшем своем отношении читатели разделяются на три основных типа: наивный, сноб и экзальтированный.
• Наивный ищет в поэзии приятных воспоминаний: если он любит природу — он порицает поэтов, не говорящих о ней; если он социалист, Дон-Жуан или мистик — он ищет стихов по своей специальности. Он хочет находить в стихах привычные ему образы и мысли, упоминания о вещах, которые ему нравятся. О своих впечатлениях он говорит мало и обыкновенно ничем не мотивирует своих мнений. В общем довольно добродушный, хотя и подвержен припадкам слепой ярости, как всякое травоядное. Распространен среди критиков старого закала.
• Сноб считает себя просвещенным читателем: он любит говорить об искусстве поэта.
Обыкновенно он знает о существовании какого-нибудь технического приема и следит за ним при чтении стихотворения. Это от него вы услышите, что X — великий поэт, потому, что вводит сложные ритмы, Y — потому, что создает новые слова, Z — потому, что волнует путем повторений. Он выражает свои мнения пространно и порой интересно, но, учитывая только один, редко два или три приема, неизбежно ошибается самым плачевным образом. Встречается исключительно среди критиков новой школы.
• Экзальтированный любит поэзию и ненавидит поэтику. В прежнее время он встречался и в других областях человеческого духа. Это он требовал сожжения первых врачей, анатомов, дерзающих раскрыть тайну Божьего создания. Был он и среди моряков, освистывавших первый пароход, потому что мореплаватель должен молиться Деве Марии о даровании благоприятного ветра, а не жечь какие-то дрова, чтобы заставить вертеться какие-то колеса. Вытесненный отовсюду, он сохранился только среди читателей стихов. Он говорит о духе, цвете и вкусе стихотворения, о его чудесной силе или наоборот дряблости, о холодности или теплоте поэта. Встречается редко, вытесняемый все больше и больше двумя первыми типами, и то среди самих поэтов.
• Картина безотрадная, не правда ли? Однако, может быть иной читатель, читатель-друг. Этот читатель думает только о том, о чем ему говорит поэт, становится как бы написавшим данное стихотворение, напоминает его интонациями, движениями. Он переживает творческий миг во всей его сложности и остроте, он прекрасно знает, как связаны техникой все достижения поэта и как лишь ее совершенства являются знаком, что поэт отмечен милостью Божией.
Для него стихотворение дорого во всей его материальной прелести, как для псалмопевца слюни его возлюбленной и покрытое волосами лоно. Его не обманешь частичными достижениями, не подкупишь симпатичным образом. Прекрасное стихотворение входит в его сознание, как непреложный факт, меняет его, определяет его чувства и поступки. Только при условии его существования поэзия выполняет свое мировое назначение облагораживать людскую породу. Такой читатель есть, я, по крайней мере, видел одного. И я думаю, если бы не человеческое упрямство и нерадивость, многие могли бы стать такими.
• То, чего читатель вправе и поэтому должен требовать от поэта, и составит предмет этой книги. Но поэтов она не научит писать стихи, подобно тому, как учебник астрономии не научит создавать небесные светила. Однако, и для поэтов она может служить для проверки своих уже написанных вещей и в момент, предшествующий творчеству, даст возможность взвесить, достаточно ли насыщено чувство, созрел образ и сильно волнение, или лучше не давать себе воли и приберечь силы для лучшего момента. Писать следует не тогда, когда можно, а когда должно. Слово «можно» следует выкинуть из всех областей исследования поэзии.
• В каждом стихотворении обе части общей поэтики дополняют одна другую. Теория поэзии может быть сравнена с анатомией, а поэтическая психология с физиологией. Стихотворение же это — живой организм, подлежащий рассмотрению: и анатомическому, и физиологическому. Теория поэзии может быть разделена на четыре отдела: фонетику, стилистику, композицию и эйдолологию.
• Каждый из этих отделов незаметно переходит в другой, а эйдолология непосредственно примыкает к поэтической психологии. Разграничительных линий провести нельзя, да и не надо. В действительно великих произведениях поэзии всем четырем частям уделено равное внимание, они взаимно дополняют одна Другую. Таковы поэмы Гомера, такова Божественная Комедия.
4.9 ЕВТУШЕНКО Е.
• Есть люди, которые говорят: "Я читать люблю... только не стихи". Тут кроется неправда - человек, не любящий поэзию, не может по-настоящему любить и прозу, воспитание поэзией - это воспитание вкуса к литературе вообще.
• Поэт Сельвинский когда-то справедливо сказал: "Читатель стиха - артист". Конечно, и читатель прозы должен обладать артистизмом восприятия. Но обаяние поэзии более, чем прозы, скрывается не только в мысли и в построении сюжета, но и в самой музыки слова, в интонационных переливах, в метафорах, в тонкости эпитетов. Строчку Пушкина "глядим на бледный снег прилежными глазами" почувствует во всей её свежести только читатель высокой квалификации.
• Подлинное прочтение художественного слова (в поэзии и в прозе) подразумевает не бегло почерпнутую информацию, а наслаждение словом, впитывание его всеми нервными клетками, умение чувствовать это слово кожей...
• Существует такая мнимо красивая фраза: "Никто никому ничего не должен". Все должны всем, но поэт особенно.
Стать поэтом - это мужество объявить себя должником.
Поэт в долгу перед теми, кто научил его любить поэзию, ибо они дали ему чувство смысла жизни.
Поэт в долгу перед теми поэтами, кто были до него, ибо они дали ему силу слова.
Поэт в долгу перед сегодняшними поэтами, своими товарищами по цеху, ибо их дыхание - тот воздух, которым он дышит, и его дыхание - частица того воздуха, которым дышат они.
Поэт в долгу перед своим читателями, современниками, ибо они надеются его голосом сказать о времени и о себе.
Поэт в долгу перед потомками, ибо его глазами они когда-нибудь увидят нас.
• Мне часто пишут письма начинающие поэты и спрашивают: "Какими качествами нужно обладать, чтобы сделаться настоящим поэтом?" Я никогда не отвечал на этот, как я считал, наивный вопрос, но сейчас попытаюсь, хотя это, может быть, тоже наивно.
Таких качеств, пожалуй, пять.
Первое: надо, чтобы у тебя была совесть, но этого мало, чтобы стать поэтом.
Второе: надо, чтобы у тебя был ум, но этого мало, чтобы стать поэтом.
Третье: надо, чтобы у тебя была смелость, но этого мало, чтобы стать поэтом.
Четвёртое: надо любить не только свои стихи, но и чужие, однако и этого мало, чтобы стать поэтом.
Пятое: надо хорошо писать стихи, но если у тебя не будет всех предыдущих качеств, этого тоже мало, чтобы стать поэтом, ибо
"Поэта вне народа нет,
Как сына нет без отчей тени".
• Поэзия, по известному выражению, - это самосознание народа. "Чтобы понять себя, народ и создаёт своих поэтов".
4.10 ВОЗНЕСЕНСКИЙ А.
• Собственно, поэт всегда трансформатор. Поэзия всегда лишь перевод, способ переключения одного вида энергии — скажем, лиственной энергии лип, омутов, муравьиных дорожек — в другую, в звуковой ряд, зрительного — в звуковой. Чтобы дошло до адресата, нужно лишь запаковать, заколотить в ящики четверостишия!
«Дай запру я твою красоту
В темном тереме стихотворенья».
• ПОЭЗИЯ — лишь мучительное разгадывание невнятного подстрочника, называемого небом, историей, плотью, темного, как начертания майя, и попытка расположить строки приблизительным подобием его, но внятным нашему разумению и способу общаться.
• ПОЭТ всегда — величина неизменная. Могут устареть его язык, его приемы; но сущность его дела не устареет. Люди могут отворачиваться от поэта и от его дела. Сегодня они ставят ему памятники; завтра хотят «сбросить его с корабля современности». То и другое определяет только этих людей, но не поэта; сущность поэзии, как всякого искусства, неизменна…»
• Конечно, стихи, если они — подлинная поэзия, а не сиюминутный отклик, они — на века. Но появляться в печати, получать какой-то общественный отклик им нужно вовремя. Слабо утешает мысль, что Гомера при жизни тоже не печатали.
• И по сегодняшний день верны слова Блока о сущности назначения поэта: «Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он — сын гармонии, поэт. Что такое гармония? Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок — космос, в противоположность беспорядку — хаосу». Эта речь Блока порой использовалась против поэтов.
• …..Сейчас воспаленно говорят о тиражах, как заставить людей слушать стихи. Это несерьезно. Настоящий поэт просто выражает боли народа, поэтому истинную поэзию раскупают и залы на нее никогда не пустуют.
• Но поэзия, как еще Маяковский подметил, — пресволочнейшая штуковина! — существует, и существует только в личности.
• Вообще в сегодняшней поэзии понятие повтора, заклинания — особо. Оно не только для ритма. Оно говорит о характере создателя, о верности его своей идее среди тысячи иных понятий — зыбких и случайных. Повторенье — мать творенья. Как чередуются отливы и приливы, строка, отхлынув, возвращается к нам, наполненная новым значением, — «как тысяча других…».
• «Перенимание чужого голоса свойственно всякому лирику, как певучей птице, — пишет Блок. — Но есть пределы этого перенимания, и поэт, перешагнувший такой предел, становится рабским подражателем… Таким образом, в истинных поэтах… подражательность и влияния всегда пересиливаются личным творчеством, которое и занимает первое место». Не эхо, а это свое важно различать во встречном поэте.
4.11 ЗОЩЕНКО М.
• Зощенко сделал одно открытие. Он обнаружил, что мировые гении (поэты в особенности) делятся на 2 категории – коротко живущих и долго живущих. Причём роковой рубеж первых сгущается вокруг цифры 37. В комментариях к «Возвращённой молодости» Зощенко приводит длинный список наиболее замечательных и всем известных людей (музыкантов, художников и писателей), закончивших свою жизнь в самом цветущем возрасте (см. таблицу). Сюда же можно добавить еще много имен знаменитых людей, умерших около сорокалетнего возраста.
• Как правило, это люди мощного дара, но неумеренно сжигающие себя. А не сжигать не могут.
• Последние астрономические исследования показали, что Иисус Христос родился за 4 года до н.э., следовательно, был распят в 37 лет. Это гибельный рубеж гения.
ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ
ЗНАМЕНИТОСТИ/ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ/ОБЛАСТЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ/СТРАНА
Надсон/24/Поэт/Россия
Башкирцева/25/Художница/Россия-Франция
Лермонтов/26/Поэт/Россия
Китс/26/Поэт/Великобритания
Добролюбов/27/Лит. критик/Россия
Шелли П.Б./29/Поэт/Англия
Есенин/30/Поэт/Россия
Вийон/31/Поэт/Франция
Шуберт/31/Композитор/Австрия
Полежаев/33/Поэт/Россия
Дельвиг/33/Поэт/Россия
Грибоедов/34/Поэт, драматург/Россия
Гаршин/34/Прозаик/Россия
Гумилёв/35/Поэт/Россия
Маяковский/36/Поэт/Россия
Хлебников/36/Поэт/Россия
Моцарт/36/Композитор/Австрия
Бизе/36/Композитор/Франция
Пушкин/37/Поэт, прозаик/Россия
Байрон/37/Поэт/Англия
Рембо/37/Поэт/Франция
Бернс/37/Поэт/Шотландия
Белинский/37/Лит. критик/Россия
Рафаэль/37/Художник/Италия
Ван-Гог/37/Художник/Нидерланды
Ватто/37/Художник/Франция
Мендельсон/37/Композитор/Германия
Лорка/38/Поэт/Испания
Багрицкий/38/Поэт/Россия
Ильф/39/Прозаик/Россия
Шопен/39/Композитор/Австрия
Корреджо/39/Художник/Италия
Эдгар По/40/Прозаик, поэт/США
Джек Лондон/40/Прозаик/США
Блок/40/Поэт/Россия
24.09.2017 г.
Фото из интернета