Стыдно очень, но я мало знаю о дедушке Илье. Хотя все детство прожил с ним. Умер он, когда мне было почти 16. Звали его Илья, а умер он в день своего ангела, Ильи Пророка; говорят, что так бывает с праведниками, не узнанными при жизни.
Стыдно мне, что знаю я о нем мало. Слышал, что в детстве он пел в церковном хоре, а когда после революции был голод, ходил побираться. Бабушка Клава его иногда звала «торбешником» потому, что с торбой ходил. Бабушка, кстати одно время работала санитаркой в психбольнице на Обводном. С этим-то и была связана та история.
Как и полагается санитарке в подобном учреждении бабушка очень ловко умела вязать гусиные лапки. Однажды дедушка изрядно подвыпил и слегка разбузился, не дал даже бабушке с тетей Ниной спокойно чаю попить. Поэтому в тот вечер они ему и сделали гусиные лапки. Так называется один из способов буйных вязать подручными средствами, если носки одеть на руки, то они и вправду становятся похожи на гусиные лапки.
Бабушка и тетя Нина спеленали дедушку по всем правилам: закатали руки в простынь, скрутили их крест на крест, а концы простыни затянули узлом на спине. Ноги тоже спутали. И вдобавок накрепко привязали дедушку к кровати. Так в больнице в те времена вязали буйных: дешево, просто и эффективно. Смирительными рубашками тогда не пользовались: это была роскошь, которую для кино берегли, для «Кавказской пленницы».
Итак, связали бабушка с тетей Ниной дедушку Илью, и пошли, наконец, на кухню, чай пить. Только чайник на плиту поставили, тут раскрывается дверь... и входит дедушка, трезвый как стеклышко, в белой пижаме, как ангелок. Они от удивления только и ахнули:
– Как?!!
– Да, что как… – Отвечает дедушка. – Взглянул я вверх и только вздохнул: «Освободи, Господи Многомилостиве, меня грешного от уз сиих».