В Ленинграде запахов такой силы в помещении садика не было. Суп картофельный с макаронами или суп из кильки в томате, который слегка горчил, но есть было можно. Еда, правда, особенно на ужин была невкусная. Это обычно был или пудинг, который в целях экономии готовили из холодной манной каши, оставшейся от завтрака, или запеканка, из оставшихся от завтрака макарон, перемешанных с яйцом. Этот холодный слипшийся кубик, без вилки и ножа при помощи ложки и зубов нужно было употребить. Иногда он это ел. Странным ему казалось то, что многие дети не ели белок от варёных куриных яиц. Воспитатели пытались с этим бороться, но по настроению. Много таких белков из которых желток уже съели валялось по столам. Жора ел их без зазрения совести, выручая свой стол. Но не мог же он слопать белки от яиц, собранных со столов всей группы, хотя ему было жаль, что всё это шло в помойку.
Еще ленинградский садик запомнился ежеутренней раздачей рыбьего жира. Его выдавала медсестра перед завтраком, наливая в столовую ложку из большой бутылки. Всю группу выстраивали в очередь, и эта ложка засовывалась в рот маленькому воспитаннику. Уклонится или, не дай Бог, выплюнуть, нельзя. Подзатыльник и стояние в углу были обеспечены. В то время как большинство детей, морщась, и едва сдерживая тошноту, проходили через эту процедуру получения натуральных витаминов, Жора шёл на неё с удовольствием. Рыбий жир ему нравился на вкус. Это, безусловно, поднимало его в глазах медсестры и воспитателей.
Конечно, воспитательницы занимались с малышами. Во всех детсадах, где Жорик побывал, первым делом их учили строиться и маршировать. Чаще всего при этом Ритм отбивали бубном. Безусловно это не был армейский строевой шаг, но с ноги лучше было не сбиваться. Были и общие игры: «Каравай», «Красное знамя– ударное звено» и другие. Но это много времени не занимало.
Были, конечно же и праздники. Это были 1 мая, 7 ноября и Новый год. Эти дни были самыми весёлыми. Садики украшали, в меню появлялись пирожки и конфеты, дети ставили концерты для родителей. Родители умилялись и хвалили их. Но праздники бывали 3 раза в год, а в обычные дни всё было чуть иначе.
Если позволяла погода– всё шли во двор садика. В Ленинграде, как и в Воркуте для детей имелись качели. Но очередь до Жорика доходила редко.
Каждое утро он топал за ручку с мамой до автобуса, а там до Парка Победы, где и находилось это заведение для детей. Малец упрашивал маму оставить его дома, обещая безупречное поведение. Но отводить его туда, скрепя сердце, ей всё равно приходилось. Маме нужно было идти на работу, а папа, будучи геологом, по большей части пропадал в экспедициях. Уговаривал Жорик маму по дороге в садик, чтобы она позволила ему быть с ней на работе – ничего не получалось. Это было запрещено правилами, и она, уходя, со слезами на глазах оставляла его на попечение воспитательниц.
Когда они уехали из Ленинграда, в отличие от мамы, Жорик об этом не очень сожалел.