Инстаграму
- Айда, ребя, - сманивал я Терца и Синявского, сутулых упорствующих пошехонцев, разинув рты смотрящих на точеные ножки Диты фон Тиз, вздыхая подымавшейся по витой лестнице " Хилтона " в шашлычную на крыше, опираясь на мою мужественную руку придурка она ковыляла, похожая на древнюю лошадь, сбежавшую со скотобойни Оруэлла в новый дивный мир Берджесса с мельтешащими в даунтаунах Алексами, копами, Борисом - Бритвой, русским из узбеков и КГБ, малолетними шлюхами венесуэлками, банчащими на углах прямых улиц крэком и метом афроамериканцами, урожденными гражданами Марселя на погибель генералу Чарноте, в одних нечистых кальсонах обыгрывающего в стос и терц лысого и мускулистого Котовского, заложившего коня в Пражском отделении " Манхеттен - банка " старика Альбаца, сменившего фамилию с более привычного Ротшильда на нечто поблагозвучнее, как Рахманинов в музыкальной обработке маленькой Пахмутовой, всегда напоминавшей мне собачку. Сидит такая собака махонькая за роялем и х...рит за Ленинсталин, но без Ойбаев, Ойбай - провокация, Ойбай - экстрим и умороженный на улице Морг орангутан, что есть тело и ничего, кроме тела ; его, тело, можно тащить и не пущать, оно, тело, может само себя высечь по планам святого Доминика, хлеставшего вервием по ульям, где сопели забитыми гайморровыми пазухами какие - то пчелы, может, правильные, может, неправильные, но уши унтера Пришибеева, вытарчивающие из летка, и отзвуки томной летки - енки, жужжимой и танцуемой пчелами, наводили на неприятные размышления о жарких объятиях Евы Браун, о диком смехе тюрьмы Бутырки, о прохладных коридорах дома для душевнобольных с ходящими по стенам тараканами, усатыми, опасливыми и осторожными до исключительной меры и побега в яму, где так и сидит самая тупая спортсменка планеты, окончательно зараженная вирусом семейки Ургант и тоже, как и все они, суки рваные, сошедшая с ума.
- Кудой ты их сманиваешь ? - хрипел контуженный Сорокин, выпрастываясь извилистым телом из чулана консьержа, мужчины в пальто и комиссаре Мегре за скобками. - Везде фашизм, бля.
Он колотил цинготными фалангами пальцев по краснодеревчатым перилам задумисто гудящей лестницы, по которой мы восходили в небо, а не в шашлычную, как я наврал блистательной стриптизерше. Какие шашлычные в Париже ? Казаки и бистро, казаки - антисемиты и сенегальские пушеры, таксисты из Румынии, с усами и в курчавых шапках, заломленных на самые затылки, пассажиры такси, тихо бубнящие в сотовые невнятные фразы из Аллахов, акбаров и эквивалентов, флики, дышащие " Перье " в лобовые стекла " симок ", акулистых, черных, сиренных, раритетных. Бельмондо с рожей в джинсах - клеш, Лоллобриджида и сиськи, Лимонов в шинели, пахнущий строгим одеколоном и воблой, открывая ногой дверь в Елисейский дворец орет :
- В очередь, сукины дети, в очередь !
А очередь не кончается, стоит, разглядывая ноги повешенных на Кронверкской куртине, дрочит листочками Анаис Нин, подмигивает разноцветными серыми глазами Достоевскому, пляшущему на эшафоте летку - енку под свист крысиных дучек ( не описка ) младших боцманматов " Цесаревича ", утопшего о прошлом годе со всеми сазанами, волы волочат Грибоеду, Пушкин убивается шампанским и сифилисом под дулом поджига Тимура Гайдара, зиц - адмирала фирмы " Роттенберг, Чайка и сыновья ", Лермонтов из скоттов, пришептывая придурковато, отрезает краткими звуками самоновейший джаз и блюз Скотмэнджона, ставшего Джихадиджоном - Мнемоником, вставившим в мозг Павла Дурова и Первый канал рашн тиви, рисуя грифелем, обмотанным изолентой, виды лесов с растущими там грибами, осенними опятами, вылезающими каждую ночь из каждой головы странными зонтичными пластиночками, полусъеденными слизнями Джонни Рурка, подарившего свое сердце ЮНИСЭФу в знак чистоты веры в вымытую хлоркой ложку Лойолы.
- Дедушка, дай рупь, на видак схожу, - просит слепой пулеметчик, вживленный в брюшную полость Сорокина Шварцем и Фареллом, Бекинсейл и Стоун, разводя руками в полном ахуе от неизменной чертоверти бескрайних равнин, лишь миргородская лужа стала больше, да кабаны стали людьми, да мамонты идут в колхоз, сдавая личные участки в аренду китайцам, хватая полы шинели пассионарного старика Витухновского, идущего на выборы Макрона с высоко поднятой головой макрели, уложив спать свежемороженного тунца с пьяным Хемингуэем. - На порнуху.
Лимонов пишет автограф и протягивает клочок прошлогодней газеты, где белым по черному написано : " Утоп сазан ", и никто не оживит его, и нет месье Вальдемара, и мессмеризм закончился, как и надежды.
Я угощаю Диту " Казбеком " и мы уходим.