Долгое время в человеческом обществе бытовало представление, что в дикой природе выживает сильнейший. А под "сильнейшим" подразумевался вооруженный зубами, когтями, рогами, шипами, ядом и Бог еще знает чем! Причем, - пользующийся своим оружием направо и налево. В общем, царство животных виделось как непрекращающаяся борьба всех со всеми. Человеческие пороки объяснялись "животными инстинктами", а про бессмысленную жестокость говорили – "звериная". Но потом выяснилось, что все это – очередной человеческий миф. В природе выживают наиболее приспособленные к тем условиям среды, которые есть сейчас, и наиболее пластичные, способные приладиться к резким изменениям этих самых условий. А жестокости – в человеческом понимании – нет и в помине. Во всяком случае, нет ни одного вида, уничтожающего себе подобных в таких масштабах, как это делает человек. Более того, чем более страшным оружием вооружено животное, тем сильнее действуют поведенческие механизмы, тормозящие агрессивное поведение. Но сначала разберем, что такое агрессия в этологическом понимании.
Одни ученые полагают, что агрессия – такой же инстинкт, как, скажем, добывание пищи. И как любой инстинкт ее можно разбить на поведенческую цепочку: мотивация (желание на кого-либо напасть), поиск цели (подходящего противника), взаимодействие с обнаруженной целью (драка) и покой после взаимодействия с целью (умиротворенное настроение после драки). Ряд исследователей, как будто, обнаруживал эту последнюю фазу у бойцовых рыбок. Но, скорее всего, правы те ученые, которые считают агрессию лишь компонентом других наследственных программ: территориального, иерархического, полового, родительского и охотничьего поведения. У агрессии есть свои четкие функции, которые проявляются не для уничтожения, а для сохранения вида.
Агрессия подразделяется на межвидовую и внутривидовую. Межвидовая – это конкуренция за территорию и пищу представителей разных видов, занимающих одну и ту же экологическую нишу. В некоторых случаях взаимоотношения хищника и жертвы (если жертва сопоставима по размерам и силой с хищником и может оказать ему серьезное сопротивление) или защита гнезда и детенышей от нападения особей другого вида так же относится к межвидовой агрессии. Только в приключенческих фильмах можно увидеть свирепые сражения двух каких-нибудь хищников, например, льва и крокодила. В естественных условиях они, как правило, избегают встреч друг с другом. Ну, а если встречаются – то избегают драк. Львы опасаются переплывать реки в тех местах, где много крокодилов; крокодилы же во время засухи стараются переходить из водоема в водоем не на глазах у львов; да и львы не станут зря связываться с хорошо вооруженным противником. Зарегистрированы случаи, когда звери и гигантские рептилии пытались пожирать одну и ту же добычу. Соседство обеим сторонам не нравилось, но дело кончалось относительно мирно – каждый старался побыстрее урвать свой кусок. Хотя, конечно, не исключено, что молодые львы поймают и убьют небольшого крокодила, а крокодил – подкараулит львенка.
Достоверно зафиксированные конфликты зверей разного вида редки и случайны. У охотника на тигров-людоедов Д.Корбетта описан случай, когда гималайский медведь, после короткой схватки, отогнал тигра от его добычи. Один из российских исследователей-зоологов, наоборот, приводил пример, как уссурийский тигр убил и съел бурого медведя. В первом случае, имела место конкуренция, во втором – возможно, пищедобывательное поведение.
Взаимоотношения хищник - жертва часто зависят от ситуации. Может ли человек проявлять агрессию, скажем, к колбасе? Нет, конечно! Классик мировой литературы, Джек Лондон, кое-что слышал о повадках ездовых собак и волков. В одном из своих художественных произведений он весьма достоверно описал, как в зимнюю стужу, самое голодное время для волков, смертельно уставший человек заснул у потухающего костра, а проснувшись, обнаружил, что окружен волчьей стаей, во главе которой находится ездовая лайка, сбежавшая от людей. Никто не скалил на него зубов, не рычал, вздыбив шерсть и прижав уши. Звери смотрели на человека умильно-радостно, как он смотрел бы на кусок ветчины, и даже виляли хвостами от предвкушаемого удовольствия... (Сомнительно только, что ездовая собака заняла место вожака в волчьей стае). Моя собственная собака с одинаковым выражением на морде играет с мячиком и выкапывает и убивает полевок во время загородной прогулки. Найдя в траве мячик или полевку, она бешено виляет обрубком хвоста. Ведь никакой агрессии ни к мячику, ни к полевке она не испытывает. Стая крупных обезьян может противостоять леопарду, своему главному естественному врагу. Самцы павианов - доминанты, а особенно, субдоминанты, рискуя собой, с яростью пустят в ход свои нешуточные зубы, защищая самок с детенышами. Однако человеку они кажутся тиранами из-за того, что поддерживают в стае жесткую иерархию! Но леопард не осмелиться напасть на них на открытом месте и сумеет утащить ту обезьяну, которая нарушила дисциплину и отбилась от стаи. Шимпанзе, заметив хищника, начнут швырять в него камни и ветки, надеясь, что тот отступит. В подобной ситуации и хищник, и жертва способны проявлять агрессию.
Главная функция внутривидовой агрессии – регуляция социальных отношений. Этот вид агрессии имеет большее значение, чем все остальные, при взаимоотношениях животных, сообщества которых построены на территориальности и доминировании. С помощью агрессии такие животные защищают свой участок и свое ранговое положение. Вожак прекращает все конфликты внутри стаи, не разбирая, кто прав, кто виноват: агрессию других особей он принимает на свой счет.
Для проявления агрессии необходимо высокое содержание и строго определенное соотношение некоторых гормонов: адреналина, эндорфина, дофамина и тестостерона. Биохимические параметры передаются по наследству. Поэтому у агрессивных собак рождаются злобные щенки. Хотя в целом, доместицированные, т.е. одомашненные животные становятся менее агрессивными – у них изменяется соотношение серотониново-адреналинового комплекса в сторону увеличения серотонина, антагониста адреналина. Это, в свою очередь, меняет не только поведение, но даже и фенотип. Например, среди недавно одомашненных лисиц специально велся отбор на неагрессивных к человеку животных. И что же? Среди них стали появляться особи с висячими, как у собак, ушами, загнутыми крючком хвостами, пятнистого окраса!
У лабораторных животных – мышей и крыс – выведены линии, различающиеся по степени проявления агрессии. В Новосибирске получена высокоагрессивная линия крыс. Мыши линии "блэк" (черного окраса) весьма драчливы, в отличие, скажем от мышей СВА (агути-окрас). Если их держать вместе, то первые всегда будут доминантами, а вторые – низкоранговыми.
Дикие домовые мыши живут демами – колониями, зверьки которых находятся в той или иной степени родства друг с другом и занимают одну какую-нибудь постройку человека. И пусть только попробует сюда сунуться мышь из соседнего подпола – ее прогонят, а то и убьют. Среди самцов известны высоко- и сверхагрессивные особи. (Все мышиные драки, кстати, происходят из-за нарушения границ территории). Мыши-самки тоже имеют свои ранги. Причем, высокоранговые - способны подавлять размножение низкоранговых без всяких драк, на гормональном уровне. В их присутствии эмбрионы у подчиненных рассасываются на ранних стадиях беременности. Когда еды много, мыши, наоборот, помогают друг другу - устраивают общие гнезда. При скученности и бескормице агрессивность мышей возрастает: одни - отстаивают старые территории, другие - отправляются искать новые места и основывают свежие поселения.
Некоторые животные вообще обходятся без драк. Например, лягушки в брачный период отплывают подальше от громко квакающего соседа и, таким образом, более равномерно распределяются по поверхности пруда.
Внутривидовая агрессия, как уже говорилась, бывает, в основном, направлена на животных одного пола, но может – и на другого, а также – на детенышей. Поэтому так важно затормозить ее развитие при спаривании и встрече взрослых с молодняком.
Например, некоторые виды двукрылых насекомых являются хищниками и умеют плести паутину, как пауки. У североамериканских комаров-толкунцов самцы ткут красивые шары, куда упаковывают пойманных мелких мошек. Такие шары служат для привлечения и умиротворения самок – чтоб ненароком не приняли самцов за мелкую мошку... Самец рыбки колюшки исполняет перед самкой виляющий танец: вперед к самке – это агрессивный выпад, назад к гнезду – приглашение отложить икру. (Дело в том, что охраняют территорию, строят гнездо и ухаживают за икринками у колюшек самцы). Некоторые цихлиды в аналогичной ситуации, бросившись на самку, обязательно должны побить кого-то третьего, чтобы успокоиться, а то они действительно изгонят самку со своей территории. Хорошо, если им в этот момент подвернется сосед... Аквариумисты обычно держат две пары, разделенные стеклом – чтобы рыбки видели друг друга и могли угрожать сопернику.
Инфантицид (который уже упоминался) как агрессия взрослых к детенышам, заканчивающаяся убийством последних, служит одним из способов регуляции численности популяции. Он происходит при стрессах, перенаселении или при недостатке корма.
Оборотной стороной агрессии всегда является страх. Желание напасть и желание убежать сопровождают друг друга, какое из них победит – зависит от ситуации и многих сопутствующих факторов. Если оба желания равны, включается какое-либо другое действие. Замещающая реакция – когда птицы, вместо того, чтобы атаковать соперника, начинают чистить перышки, а мелкие зверьки – умываться. Переадресовочная реакция – когда агрессор набрасывается не на соперника, вызвавшего ярость, а на посторонний предмет. Скворец, который сердито клюет сухие листочки и человек, который стучит кулаком по столу – делают одно и то же: они переадресовывают свое возбуждение совершенно постороннему, неодушевленному предмету. У собак, при невозможности подраться с соперником, проявление переадресовочной реакции не всегда безобидно: иногда они хватают и грызут поводок, а иногда – и руку владельца. Когда соперник исчезает из вида, собака ласкается к человеку как ни в чем не бывало.
Из замещающих и переадресовочных действий возникают сложные брачные и боевые ритуалы птиц и зверей. Утка огаря "подзуживает" своего партнера напасть на соседнюю пару: она плывет к ним с угрожающим видом, потом возвращается к своему самцу, как бы в поисках защиты. Если по соседству никаких других огарей нет, самка все равно проделывает подобный набор движений. Для кряквы такое "натравливание" – всего лишь ритуал, брачное предложение. (Не приглашение к спариванию – для этого существует определенное покачивание туловищем – а предложение заключить длительный союз.) Делает его утка. Если селезень "согласен", он отворачивает клюв в сторону (умиротворяющее движение, показ самке, что он не имеет агрессивных намерений лично к ней) и отвечает частым покрякиванием; на воде ритуал дополняется "прихорашиванием" и "прихлебыванием" – птица чистит перышки и цедит воду клювом (замещающая реакция: не кидаться же, в самом деле, колотить соседей!)
Как уже говорилось, чем лучше вооружено животное, тем больше имеется у него поведенческих запретов пускать оружие в ход. Самцы гремучих змей устраивают нечто вроде чемпионата по вольной борьбе за территорию: встают на хвосты, переплетаются с противником передней третью туловища и стараются бросить его на землю брюхом кверху. Побежденный уползает. Свой яд змеи пускают в ход для обездвиживания добычи и защиты от крупных врагов. Во втором случае, они честно предупреждают о своем намерении защищаться: гремучие змеи громко трещат погремушками на концах хвостов, а кобры – приподнимаются и раскрывают капюшон, некоторые змеи делают ложные выпады – броски в сторону хищника или человека. Они тратят порцию своего яда на защиту, когда другого выхода нет: хищник хватает их зубами, а человек – наступает ногой.
Демонстрацией угрожающих поз при решении спорных вопросов ограничиваются очень многие животные. Причем, подобные позы сходны у совершенно разных видов – от рыб до млекопитающих: все живые существа стараются казаться больше и страшнее, чем они есть на самом деле. Они распушают перья или поднимают дыбом шерсть, топорщат гребни или растопыривают жабры, раздувают кожаные шлемы, предъявляют яркую окраску на некоторых частях своего тела, а кроме, того – приподнимаются на выпрямленных ногах. Позы умиротворения и подчинения тоже сходны: побежденный уменьшается в размерах – сжимается или распластывается на земле, и, кроме того, подставляет победителю самую уязвимую часть тела (шею – у волков, брюхо – у собак). Иногда имитируется поведение детенышей (собаки и волки надувают под себя лужу, будто они маленькие щенки) или самки при спаривании (у обезьян). Я никогда не видела, чтобы взрослые волки обижали щенков, а нормальные кобели – сук. (Собаки, к сожалению, бывают испорчены человеком: если в определенном возрасте щенки лишены игр со сверстниками или их не спускают с поводков, то социальное поведение у них нарушается и природные запреты дают сбой).
На самую большую жестокость способны самые безобидные животные и птицы – у них отсутствуют механизмы, ограничивающие агрессию. Как писал К.Лоренц, горлица, маленькая родственница голубя – "символа мира" – способна заклевать в клетке своего партнера. В природе он, разумеется, от нее улетит, а в клетке ему деваться некуда. Самцы оленей и косуль в вольерах могут загонять насмерть самок. (Точно также, выращенные людьми оленята-самцы, проявляют к ним агрессию во время гона – все равно, за кого они их принимают – за оленя-соперника или оленуху.) Разумеется, в естественных условиях такого не происходит: и самке, и побежденному противнику есть, где укрыться с глаз возбужденного доминанта.
У человека – самого социализированного из всех животных, да к тому же обладающего речью, тем не менее, осталось кое-что от его предков. По словам К.Лоренца, броситься в воду и спасти тонущего детеныша – поступок, ничуть не противоречащий природным инстинктам. Так сделает любой павиан. Но почему все-таки при всем нашем разуме мы истребляем себе подобных в несравненно больших масштабах, нежели любой другой вид? Трагедия человека в том, что от природы он был существом слабовооруженным. У него отсутствовали клыки или когти, и он не мог противостоять крупным хищникам, вроде медведя, если бы вышел на него с голыми руками. Первобытный человек не знал карате, а посему не сумел бы без камня или палки причинить серьезный вред своему сопернику. Поэтому у него не успели сформироваться поведенческие запреты на уничтожения себе подобных, какие имелись у хищных зверей, особенно, ведущих стайный образ жизни. Парадокс: человек слишком быстро (по эволюционным меркам) стал человеком! Конечно, у него сохранилась поза подчинения: ведь мы подходим к тому, кого боимся, сгорбившись, глядя в землю, и протягиваем руку ладонью кверху, показывая, что в ней нет зажатого камня. А если дела совсем плохи – садимся или ложимся на землю, обхватив голову руками. В наших языках даже сохраняются поговорки, вроде "Лежачего не бьют". И если в индивидуальной драке агрессора еще можно остановить таким подчинением, то при нажатие спускового крючка – поднятыми руками – далеко не всегда. Увы, к тому времени, когда человек овладел средствами массового уничтожения, он уже вышел из-под власти непосредственных биологических законов.
Так на что же нам надеяться? Все на тот же разум? На законы не биологического, а социального развития? Может быть, социальная эволюция усилит те животные инстинкты, которые в нас имеются? Ведь наши ближайшие родственники – приматы – имеют запреты на агрессию по отношению к самкам и детенышам и сопернику, принявшему позу подчинения!
А может, нас спасут виртуальные миры? До сих пор человек защищал свой виртуальный мир (например, какую-нибудь идею) точно так же, как первобытное племя – охотничью территорию. Однако, человек способен существовать одновременно во многих виртуальных мирах и это его свойство как будто прогрессирует. Кроме того, запас агрессии, накопившийся в организме, человек может переводить в другие формы поведения – исследовательское, половое, игровое. Увы! Иногда люди, «заигравшись», уходят в виртуальный мир и более не возвращаются как при любых других формах зависимости (алкоголь, наркотики). Поживем – увидим, к чему приведет увлечение виртуальным и мирами…