Без родины 2 - Глава 7

               
                ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

  На следующий день у меня возникает сильное беспокойство  по поводу ямы  перед храмом. Нужно ее заделать, причем капитально. Причина первая –  человеческие кости слишком доступны для вандалов,  вторая – народу  будет трудно  пройти на молебен. Но  если работу я  могу выполнить сам,  как мне достать стройматериалы?
    Я подхожу к Валентине Николаевне с вопросом:
– Глава сельсовета, а ты знаешь, где  лежат черепа  неизвестных  воинов?  И  скелеты местных жителей, чьи могилы разорили при строительстве дороги?
– Знаю. – Отвечает она, – но не воинов, а монахов. В первые годы советской власти при храме   существовал неофициальный монастырь. Священник божий был человек, тянулись к нему духовные  чада. Из Москвы, Серпухова приезжали. Коммунисты дождались  праздничной службы на рождество, и ночью  со всеми расправились. Моя бабушка так рассказывала.
– Третья версия, чьи  черепа, – говорю я со вздохом, – но, наверное, теперь это не важно, все равно не установить. А важно то, что они практически  на открытом воздухе. Надо схоронить.
– Надо, – соглашается она.
– Я  сварил бы металлическую конструкцию,  и бетоном  залил, но где металл взять? Его понадобится  много!  Укрепить, как следует.
– У председателя совхоза, где же еще!– подсказывает Валентина Николаевна.
– Мне не послышалось, про  совхоз? Его  давно  нет!–  говорю я с недоумением.
– Совхоза  нет, а председатель  есть. Он один остался, раньше в совхозе водителем был. Сейчас на пенсии. Ему банк, где земли совхоза  заложены,  приплачивает. Чтобы он в качестве официального лица подписывал  документы. А ты не знал, как тут дачники появляются?
– Если честно, нет. Но чем мне этот  зицпредседатель  поможет? Я в его подписи не нуждаюсь!
– А  под его управлением еще  остался   мех двор.  Сейчас это платная стоянка.  На ней арендаторы  держат посевную технику. В конце стоянки  есть овраг, куда совхоз  в хорошую жизнь сбрасывал все, что считал лишним. Тебе ведь новый металл не нужен? – спрашивает Валентина Николаевна.
– Нет, конечно.
– Тогда пошли домой  к  председателю! Он разыщет в овраге ферму от сломанного подъемного крана. Разрежешь ее болгаркой, и все дела! – говорит Валентина Николаевна так легко, что я начинаю и в самом деле думать, что это просто.
– Что, бесплатно? –  с недоверием спрашиваю я.
– Для храма бесплатно.  Он уже подходил,  предлагал помощь. Но если ты нас обманешь, больше меня не беспокой. Я не то, чтобы  помогать, я тебя видеть не захочу! – строго говорит она.
    Валентина Николаевна закрывает сельсовет  навесным амбарным замком, ключ отдает в амбулаторию, с которой делит  дом, и мы отправляемся искать председателя совхоза. Им оказывается сплошь седой и морщинистый  дед. Он словоохотлив: засыпает нас кучей вопросов, и, не дожидаясь ответа, переходит к следующей теме. Однако показывает себя   человеком  дела:  и  уже через час  на личном тракторе    притаскивает к храму  все необходимое.
– А  на цемент возьми у Ивановой бабки,– говорит мне Валентина Николаевна.
– Что за Иванова бабка? – осведомляюсь я.
– Инвалид на коляске,  живет во втором  доме  от остановки. Ты наверняка ее видел. Она все лето провела у трассы, продавала березовые веники для бани. Сейчас не выходит, помирать собралась. Звонила, говорила, что желает перед смертью пожертвовать  на храм.  Хочет попасть на службу  в загробном мире. – Задумчиво глядя куда-то в небо, говорит глава сельсовета.
– Я что,  с умирающей деньги возьму?–  с возмущением спрашиваю я. Это кажется мне кощунством.
– Она верующая, отец Лаврентий иногда приезжает ее причащать. О том, что  копит  не на похороны, а на храм, знают все. Если ты возьмёшь у нее деньги  и потратишь, как она мечтает,  ей  помирать будет  легче.  Только смотри у меня, без обману!–  еще раз предупреждает  Валентина Николаевна.
    Иванова бабка  встречает меня,  сидя на кровати в  своей избе,  за недостатком ухода грязной и неприбранной, впрочем, как и сама она. Долго рассматривает,   вытирая   слезящиеся глаза  мозолистыми пальцами, как я выгляжу. Потом без тени эмоций, на  уже лишающемся жизни  лице,  дает мне деньги, пытаясь при этом приложиться к моей руке, как будто я священнослужитель. И без того смущенный, я  совсем теряюсь. Не придумав ничего лучшего,  я целую  засаленный платок, покрывающей ее лоб.  Она вдруг улыбается, и  на секунду я  интуитивно вижу, какой она была,  молодой и полной сил.
    Выйдя на улицу, я оглядываюсь. Бабка Иванова смотрит в покосившееся окошечко, и, шевеля  черной от пыли занавеской, на прощанье медленно машет мне ладошкой.  Я машу ей в ответ, сажусь в машину и заглядываю в конверт. Денег она дала немного, но купить цемент этого хватит.
    Чтобы выполнить задуманное, я на следующий день  приезжаю к храму пораньше. Но то, что я вижу, а, вернее, чего не вижу, вызывает у меня сильное расстройство: металла, который мы вчера приготовили, нет. Следы, говорящие о том, что он здесь был, есть. А его самого нет.  И, вокруг ни  одной живой души. Похоже, свидетели того, что здесь произошло ночью, отсутствуют.
В состоянии полной растерянности я сижу в ГАЗели, когда  появляется пожилая крестьянка.  Она гонит корову по дороге,  в сторону поля.
– Вы тут никого не видели? – спрашиваю я, скорее для очистки совести, чем действительно надеясь узнать что-нибудь.
– Че, сперли  что-то? –  спрашивает она хриплым, простуженным  голосом.
– Ага – грустно отвечаю я.
– А ты ничего не бросай  в Настино без присмотра, не маленький!  Кто тут только не шарашится! Каждый час машина с «лапой» проезжает,  железо ищет!  Вчера у меня  бочку ржавую  сперли,  а че в ней веса? Да  на тебе лица нет! Ценное  было? – откашлявшись, спрашивает она.
– Нет, ничего, ничего,  все  в порядке! –  пытаюсь отговориться я. Но крестьянка, не поверив мене, огорченно цокает языком и гонит  тощую корову дальше, наполняя округу  печальным звоном ее колокольчика.
  Я окончательно понимаю, насколько безвыходно мое положение: я теперь ничего не могу сделать. Что ж,  нет, так нет. Я, по крайней мере, попытался. Я принимаюсь думать, как мне вернуть уже купленный цемент  в магазин, но вспоминаю про Иванову бабку. Как я принесу ей деньги обратно?  Она их не примет! Да и Валентина Николаевна перестанет мне верить, скажет, что я опять всех обдурил. Что же делать?
  Я решаюсь  приобрести необходимое количество  металла на свои личные деньги, и уже через два часа   возвращаюсь  обратно. Непомерно загруженная ГАЗель   едва ли  не скребет днищем по асфальту.  Поскольку возле храма, как выяснилось,  ничего оставить нельзя, мне  пришлось  съездить  в магазин  с  цементом в кузове.
 Когда я  разгружаю машину, появляется  помощница Валентины Николаевны, Надя. Глядя по сторонам,  она спрашивает:
– Я слыхала, у тебя металл  украли?
– Не совсем! – отвечаю я, опустив глаза, –  была заминка, но сейчас ситуация под полным контролем!
– А куда ферму дел?– спрашивает она,  справедливо подозревая меня во лжи.
– Сменял на новый металл, причем очень выгодно! – уверяю я.
– Ну–ну! – смеется Надя, и, оставив  пластиковую бутылку с молоком, уходит.
  Молоко поднимает мне настроение, которое, впрочем, вновь портится, как только я вижу, что мой электрогенератор  не хочет нормально работать. Это похоже на сглаз какой-то, честное слово!
Я ругаюсь вслух, когда на дороге останавливается большой черный джип. Из него под характерные звуки индийской музыки выходит  человек неизвестной мне национальности с очень темным лицом. Как быстро выясняется, на русском он изъясняется  сносно, хотя и с сильным акцентом. Приятно улыбаясь, иностранец спрашивает:
– Я извиняюсь, чем вы тут занимаетесь?
– Пытаюсь вход  в храм отремонтировать.  А вам-то что?  – недружелюбно спрашиваю я.
– Наша фирма хочет купить этот участок земли, а  храм   сделать   местом культурного  отдыха. Как музей – объясняет он.
– Какое место отдыха? Это же кладбище! Или в вашей стране принято среди покойников  развлекаться? – я прыгаю в яму, беру в руки  ком  земли, и, очистив, показываю, –  эта  кость была частью чьего–то пальца. И так тут везде, где ни копни!
    Иностранец бледнеет, ему становится нехорошо:
– Простите, пожалуйста, мы об этом не знали. Конечно, никакого отдыха здесь не будет. А  там? Тоже кладбище?– он показывает на другую сторону оврага, где  виднеется недостроенное здание, давно  брошенное совхозом.
– Нет, – отвечаю я,– там, насколько мне известно, все хорошо.
– Спасибо! – говорит  он, и направляется к джипу.
    Я опять пытаюсь привести в чувство генератор, однако,  несмотря на мои отчаянные попытки, тот не хочет заводиться. Иностранец  замечает мои мучения,  возвращается,  и неожиданно  предлагает  мне подключиться к электрической линии, которую он недавно протянул в уже купленное им  здание.
– А сколько это будет стоить? – Любопытствую я.
– Бесплатно. И я, вам  провод  дам. –  Говорит он.
– Вы христианин? –  спрашиваю я.
– Нет!– он  категорично качает  головой,–  я индиец, эмигрировавший из Пакистана. У нашей семьи нет  конкретной религии. Но это ничего не значит, мы верим, что Бог есть. Мой отец ведет бизнес  в Китае, и помогает  восстанавливать буддийский храм. Так  мы служим  Богу: поклоняемся ему по правилам той местности, где живем.
    После  некоторых  колебаний  я соглашаюсь принять помощь. Пакистанец достает бухту кабеля  из своей машины,  объясняет, где точка подключения, и оставляет меня.  Потратив еще  два часа на разную техническую канитель, я  начинаю ремонтировать вход.