Вера - понятие нравственное!
"Казино чужой воли" (1989)
Наивность - очень хрупкая мысленная субстанция. Она как маленький мотылек, за которым охотятся большие ракеты ПВО целой страны. Лабиринт наивности заканчивается тупиком и диким удивлением с инфарктом Веры. Кто наивен, тот верит в какие-то истины, верит от души и владеет абсолютным незнанием окружающего мира, для которого улыбающийся обман, всегда конец и последняя автобусная остановка без транспорта. Есть люди, которые ошибочно думают, что мир, видимый ими, и есть тот самый мир, который видят все окружающие. Пчелы с этим утверждением не согласились бы сразу и их родная большая Мама тоже. Великая провокация нашего существования заключается в наличии разных мнений и различных путях прихода в точку достижения хотя бы небольшой или малюсенькой цели. Одни идут через Маньчжурские степи, другие делают один шаг и уже у цели. «Сколько людей –столько и мнений!» - эта заезженная гробовая фраза и всегда тихий приговор, поэтому уничтожение человеческих различных мнений и было главной задачей подавления всеми государственными машинами, во все века. Экскурс в историю занял бы много времени, но любой читающий человек сразу поймет, что разность мнений является той самой кнопкой к началу любой борьбы. Так уж посеяли свыше. А там, где борьба, там и физическое устранение оппонента. Ненависть стоит за углом и присутствует на любом собрании любого коллектива, где кто-то один, наивный, имеющий свое мнение, думающий, что его мнение нужно всем, выступит против любого руководства с критикой. Здесь его невидимая собственная лопата уже начинает копать яму на радость тихим людям, не имеющим своего мнения никогда, хитрым людям, имеющим мнение, но молчащим, и ненависть тех, кого он взялся критиковать. Любая критика - это констатация существования человека, который имеет свои личные мысли, отличные от мыслей начальства. Мысли эти уже давно сформировавшееся и не переделываемые. Как часто те, кого критикуют соглашаются со всеми, держа фигу в кармане и запоминая минуты оскорбления своего эго. Потому что сформировавшегося человека словами переубеждать глупо, даже имея красноречие Цицерона и Демосфена, всегда результат будет один, вас запомнят и припомнят вам страшное преступление в вашей жизни, вы высказали свое собственное мнение отличное от других. И это бывает началом конца или началом самого главного начала, когда волны жизни и событий, захлестнув грязный песок слов, накроет все ветром времени, которое стирает и судьбы, и мнения, и рты, и мысли, и пульс существования. Один неверный шаг на виду у всех аукнется позже, когда затаившиеся мысли злобных людишек, формируются в отряды мести и черного удовольствия. Ломать чужие мнения, подстригать под ранжир, ставить под контроль, чтобы молчали как все, чтобы говорили, как все, чтобы осуждали как удобно там наверху, по команде. Бытует мнение у английских философов- «чтобы вскарабкаться на самый верх, нужно предусмотрительно сложить за спиной собственные крылья и спрятать их под рюкзак». Если они есть конечно, эти самые крылья! Но хитрый философ, восседая в резном кресле-троне с изможденным от коварства лицом, пошел дальше в изысканиях какой-то систематичности, он добавил, что вообще наивно иметь собственное мнение пробиваясь наверх. Это скоротечные игры в каменной коробочке с властью, ломающие свою точку зрения, убивающие наивное представление борьбы за благо для всех, поощрялись всегда и всеми, кто хотел удержаться у корыта в хлеву. Здесь уже не стоит вопрос о благе для всех, здесь стоит вопрос только о благе для себя, вот почему власть –дело одинокое, никогда не общественное и цель одна, удержаться бы подольше у той самой изобильной кормушки, вцепившись в уступ на скале и кушать, кушать, обжираясь, крича о демократии, которая всегда превращается в диктатуру. А сзади под рюкзаком улетает перо за пером, сдуваемые двумя ветрами «Ветром Времени» и «Ветром Проведения», незаметно превращая бывшие пышные крылья в перепончатую кожу, натянутую на черный унылый каркас, для того чтобы потом, добравшись на самый верх, летать по ночам, охотясь за душами инакомыслящих и крылатых людей, гуляющих со своим единственным мнением внизу у подножья скалы Жизни.
Если разделить сто лет на четыре человеческих поколения, то у врача психиатра Бондаря, двадцать поколений занимались бочками. О том четко и понятно говорила его фамилия, как и все читающиеся фамилии, обозначающие принадлежность к ремеслу, сословию, собачьей жизни с кличками, а иногда вообще черти что. Кто бы что не говорил, а карма фамилий существует и управляет людьми неожиданно. Был во времена СССР Чемпион Мира по фехтованию Кровопусков. Знавал я капитана дальнего плавания Капитанского. Если Министр имеет фамилию Огрызок, то ничего от его руководства ждать хорошего не стоит, это пустая трата времени и это понятно, но к сожалению, не всем. Если начальник милиции Бандюк, то там законности не будет. Если он Юлькин, то это просто и грубо сын Юлии, Федоров-сын Федора, Демидов, Александров, Юрьев и не более. Другой мир фамилий это - Митькин, Ложкин, Кузькин, Тютькин и т.д. Полны славянские просторы, быстрым прочтением фамилий. Нарышкин, Шуйский, Третьяков, Державин, Трубецкой, Румянцев из оперы другой, настоящей родословной, совсем исторической и нести такую фамилию, ответственность большая и почетная. По фамилиям и качество ветра в парусах совести, но уже не качество жизни!
У Бондаря были руки далеко не врача. Такими руками молоток держать или рубанок, а не «забивать гвозди микроскопом». Туп он был от природы и вообще, как он залетел на стезю психиатрии история умалчивает и все покрыто не мраком, а вулканическим пеплом, толщина которого несчастным Помпеям и не снилась. Любая правильная комиссия в нормальной цивилизованной стране пропустила бы Бондаря через сотню тестов и на втором вопросе из АПКФ, он был бы уволен и поехал в деревню пасти коров, а не влиять на судьбы душевнобольных людей. Апельсиновые жирные щеки выдавали в нем большого любителя сала. Огромный живот был тому подтверждением еще раз. Но у Бондаря было одно уникальное качество, он не имел собственного мнения. Нет! Оно где -то таилось в подвалах черепа, но сам Бондарь давно с ним не встречался из-за обилия выделяемого желудочного сока во время частой еды. Он был человеком желудка, а не Духа. Важно выхаживая по коридорам он покровительственным взглядом осматривал пациентов, причмокивая губами и качая головой, делая вид, что ему все давно понятно и лечить их странные болезни он знает, как. Из года в год пациенты превращались для него в поголовье испуганных идиотов, шаркающих по коридору в поисках выхода из лабиринта. Он брал деньги у тех, кто желал отлежаться в психушке, спрятавшись от слабого правосудия или от армии. Он помогал оформлять справки, которые ставили их владельцев вне закона, чтобы не произошло. Попробуй докажи, что ступеньки, о которые спотыкается в своем сознании шизофреник сделаны не из мрамора, а из слюды или из болотной жижи. И где грань настоящего клейма шизофрении ни один честный психиатр вам никогда не скажет! Ответить сможет только подготовленный словоблуд. Это тонкая материя, спрятанная за непознанное и таинственное само понятие – Психиатр. Просто врач самый обыкновенный человек и чем меньше задирающий нос, тем умнее, который годами зубрил немецко-латинские названия неизвестных миру болезней. Одной фразой – «Ваша болезнь не входит в пересмотренную МКБ 10» - он опускает сознание родственников пациента в самый низ, убивая их само ориентирование в среде и включает механизм ничтожности на фоне жирного борова, знающего странные слова-термины. Его это всегда веселило и радовало. Еще бы! При этом он разговаривал с людьми в классической позе власти, позе Дуче и Пол Пота, Пиночета и Мао, Фиделя и Горинга. Руки за спиной и широко расставленные ноги. Поза известная по внутреннему Уставу поведения охранных подразделений СС. Поза власти и безразличия к чужому мнению, поза доминанты. Психиатр всегда начинается с этики. Именно Этики Духа, по отношению к людям. Так учили в старых институтах до кровавого бесовского Переворота 17-го, когда Его Величество здравый смысл был распят, а затем и четвертован. Само отношение к сумеречной зоне, в которой бродит сознание пациента и есть Этика Духа, Этика прикосновения к чужому лабиринту и оказания помощи вывода на свет.
Присланный на землю человек не должен болеть вообще. Это Вселенский подарок. Но он болеет! Самая идиотская фраза у врачей – «Мы будем вас лечить!». А вы кто? Вы тот, кто, прогуляв половину семестров из-за пива, бегло прочитали справочник по Психиатрии? Отчего? От буйного помешательства на почве синтетической наркотиков? От алкогольных галлюцинаций, разорвавших коммуникацию нейронов головного мозга? От мировидения, сформировавшегося под постоянным жизненным стрессом в агрессивной среде? Ну-ну! Наслоение кармических преступлений, неоконченная страница прошлой Души и есть тот колодец, в который опускается Психиатр. Для Бондаря все это было настолько сложным, что он и думать не хотел на эту тему. У него была должность, а это самое главное. Его мысли были о тишине, теплом дежурстве и бутербродах с салом в холодильнике. На худой конец пару уколов, чтобы не гавкали эти, как их там … - плесень человеческая. И жил бы Бондарь и дальше в тишине сумасшедшего дома, и поедал бы бутерброды километрами своим глоточным насосом и ходил бы в туалет до самой Смерти. Но в глухие углы бытия незаполненные здравым смыслом, а полные пустотой и рутинной дурью, иногда залетает нечто, разрывая цепочку порочного ничего не деланья и начинает что-то происходить, тревожное, хаотичное, непонятное и совсем не желанное…
Геннадий Петрович или просто Гена, был обыкновенным среднестатистическим человеком и работал в тишине аптеки, где запахи улицы умирали сразу, ворвавшись через открытую дверь. Заведующей аптекой была Фира Оттовна Чипиниди, преклонного возраста женщина- энциклопедия с таинственной историей жизни. Однажды она показала свою фотографию, где была в форме НКВД рядом с руководителем токсикологической лаборатории НКВД профессором Майоранским, которого позже сгноили в тюрьме свои же. Работала она по теме производства чего-то тайного и очень нужного для обороны страны. Образ жизни она вела одинокий и проникнувшись к Геннадию Петровичу материнскими чувствами, она иногда рассказывала ему, как общалась с начальником личной охраны самого Гитлера Ратенхубером в застенках Владимирского Централа. Фира Оттовна постепенно открывала Геночке истории попутчиков ее жизни и невероятные химические достижения в те давние времена, показывая ему, что можно смешать с чем, для того чтобы получилось нечто удивительное и даже страшное. Гена удивлялся и запоминал, такого не было в учебниках или спец книгах, такого не было нигде, кроме тайных залежей знаний в голове у старой Фиры Оттовны. Каждый день посещая аптеку и общаясь с удивительным носителем исторических фактов, ему и в голову не могло прийти, что с ним скоро произойдет. И никому из его близких тоже не могло прийти в голову, потому что они только люди, не видящие дальше своей обеденной вилки с тремя висячими макаронами на ней. А с людьми иногда происходит такое, что на голову не налезет никому, даже психиатрам с важными лицами познания человеческой сущности. К Гене пришли голоса. Пришли неожиданно, конечно же ночью, под необъяснимый страх и дезориентацию мысли. Когда в голове появляются голоса, то это уже не норма, это уже, люди скажут, сумасшедший, больной на голову и опасный тип для окружения. Такого надо сразу изолировать в специальный дом с решетками, лучше бы и на цепь посадить, где его будут лечить от того, чего и сами не знают, но латинскую формулировку позаковыристей и понепонятней напишут обязательно с умным видом доминанты в роговых очках.
Нормой в этом мире считается ездить по городу со скоростью 180 километров в час и весело убивать прохожих. Также стрелять в лицо из травматических пистолетов, воровать, резать, бить ногами, оскорблять, плевать, писать гадости на стенах, писать в подъездах, ломать кусты и деревья, убивать младенцев в животах женщин, выливать потоки грязи по ТВ, обманывать и врать, подставлять, пить водку и колоться наркотой, подливать клофелин и грабить ближнего своего, сквернословить, лжесвидетельствовать, завидовать, делать гадости исподтишка, мусорить и еще четыре страницы перечислений НОРМЫ человеческой. Геннадию Петровичу не повезло, он ничего такого не делал, к нему просто пришли голоса ниоткуда, и он стал ненормальным для псевдонормального мира!
В очередную заунывную ночь, когда абсолютно свободный от любых обязательств ветер шлялся по закоулкам города и трогал открытые форточки, Геннадий Петрович проснулся от далекого стука в голове. Стук был обыкновенный и ему, как совершенно нормальному человеку показалось, что какой-то очередной пьяный идиот в три часа ночи забивает гвозди. Но прислушавшись к стуку он понял, что стук не простой, он с эхом, из далека, откуда- то из дальних глубин головного мозга. Первая мысль, которая его посетила была вполне закономерной и свойственной нормальному человеку, просто началась мигрень, или повысилось давление вот в висках и отдается. Но мигрени не было, голова не болела ничуть и все было вполне комфортно. Конечно же источник этих звуков его очень заинтересовал, потому что спать было невозможно. Он вскочил в постели и пошел в ванну, стук сопровождал его и стал более громким, меняя интервалы и принимая определенный странный рисунок восприятия. Затем он прекратился так же внезапно, как и начался.
- Фу, ты, черт…! Слава Богу! - вслух произнес Геннадий Петрович, совместив в своих восклицаниях, совершенно не стоящие рядом понятия. Только закрыв глаза снова, он услышал, как в ушах что-то зашипело похожее на помехи при настройке советского транзистора «Океан». Этот шелестящий тихий шум заставил его автоматически посмотреть в сторону магнитофона «Panasonic», стоящего рядом на комоде. Но магнитофон молча стоял в темноте, видя красивый сон о родном японском заводе, где его собрали умелые руки. Вставив палец в правое ухо, Геннадий Петрович стал нервно пробивать ушное отверстие, наивно думая, что это поможет. Не помогло.
- Шшшшиииииииииииииииии! –лилось из глубины головы.
Будучи совсем нормальным и вполне логичным человеком, Гена стал вспоминать, где он так мог перекупаться, что уши так заложило. Но он не умел плавать и не посещал бассейн, а на море был три года назад. Ответ не приходил. Стараясь не обращать внимания на шум, он закрыл глаза и попробовал отключиться.
- Па-ма-ги - те! - кто-то кричал почти женским голосом, тихо и с надрывом. Крик был с эхом и лился откуда-то очень далеко и странно. Голос был с металлическим оттенком, почти плачущий, высокий, хаотичный с нервным надрывом и с нотками безнадежности.
Выпрыгнув из постели Геннадий Петрович включил свет и затих возле стены с выключателем. Шум и крик быстро исчезли. До утра он спал при включенном свете, как маленький ребенок.
День прошел, как тысячи обыкновенных дней до него. Ничего особенного, только время считало секунды, нанизывая их на нитку прошлого. Секунды, которые никогда не вернуться уходили, меняясь другими секундами близнецами и жизнь Геннадия Петровича стала еще на один день взрослей и на один день ближе к концу. Ведя жизнь одинокую, он привык к графику своего существования и что- либо менять не хотелось, потому что жил он в оптимальном режиме удобном для него. Ему было комфортно не ругаться с несуществующей женой, не отвечать на вопросы контроля его поведения и поступков, не ехать туда, куда он совсем не хочет, не смотреть то, что ему не интересно, не врать специально и вынужденно. Он жил один в шикарной квартире, оставленной родителями, перед последним уходом в только кажущееся Никуда. В природе поведения Гены было одно качество, которое встречается у редких людей. С самого детства Гена старался ничему не удивляться и не проявлять эмоций вообще. Он был сухарь настоящий, высушенный на подоконнике его образа жизни, и никто и ничего поделать здесь не мог. Всю его внутреннюю жизнь ярко характеризовал любой Салют. В то самое время, когда бутоны разноцветных горящих лепестков салюта разрывают небо, когда толпа из различных людей радуется этому действу, когда веселый гром впивается в пространство рожая огни и это все видно даже с искусственного спутника Луны, Геннадий Петрович, а в прошлом просто Гена, молча и неэмоционально наблюдал за всем этим и не один маленький мускул не дергал его лицо в улыбке восхищения. Гена был сухарь, а по-грузински просто Сухаридзе! Он вообще ничему не удивлялся! Но любой, мало мальски подкованный человек понял бы сразу, если Гена такой, значит это что –то значит в его жизни и в будущих переплетениях его пути дорог.
Под самый вечер обыкновенного дня Гена был дома и вычитывал в красивой книге цикл погодных условий Патагонии. Именно Патангонии, потому что слова знаменитого Паганеля, именно о Юге Южной Америки и появлению Южных Анд, всегда его интересовали, как край неведанный и до конца жизни пропущенный навсегда. Этим самым ветрам бросал вызов сам товарищ Магеллан много веков назад. Но Магеллан не был советским человеком, а был мореплавателем и плавал не под руководством Коммунистической Партии Советского Союза, а делал свои географические дела самостоятельно по совести старого моряка и без руководящей роли партии у него это очень хорошо получалось. Геннадий Петрович очень хорошо понимал, что будучи полноценным человеком и жителем планеты Земля, он никогда не попадет в Патагонию по массе идиотских международных причин. Во-первых, он мало зарабатывает и на билет хотя бы до юга Аргентины или Чили он может скопить за два года каторжного труда в своей аптеке. Во- вторых, им сразу займется КГБ, когда он только дернется посетить посольство Аргентины в Москве с просьбой о Визе. В-третьих, при существующем строе, его идея параноидальна и нормальный человек об этом мечтать может только на унитазе, держа в руках редкий, залетный, географический, американский журнал и наслаждаться картинными видами, а не текстом на английском языке. И самое главное, заявив о своем желании его свои же сочтут идиотом, а чужие путешественником- шпионом из страшной красной страны, где даже мысли у всех единогласные. И так, и эдак, ему крышка. А кому нужна крышка - последняя, ускоренная, без предупреждения, чугунно смертельная? Гена же не кастрюля, ему крышка не нужна. Поэтому обыкновенное желание жителя земли, остается в голове и засыпает летаргическим сном, из -за разногласия идеологических путей сытых людей у власти, регулярно посещающих красивейшие места этой же самой Земли. Справедливостью здесь и не пахнет, даже для собачьего мокрого носа на любой таможне.
Включив унылый советский телевизор «Огонек», Гена услышал поучительные слова ведущей программы «Здоровье» - Белянчиковой о том, что нужно мыть руки с мылом.
- Какая ценная мысль, едрена мать! - вслух юродствовал Генчик, пережевывая ластик позавчерашнего сыра. Нужно выключить эту чушь, подумал он, и подошел к телевизору. Но экран самостоятельно и быстро поменял картинку. На экране загорелось название «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Редчайшая передача, выходившая только в четыре утра 1 января, когда почти вся страна, нарезавшись водки и оливье встречала совсем новенький год в законном и легальном пьяном угаре, и алкогольной карусели. Автоматически остановившись у телевизора, Гена передумал выключать и уставился на экран. Две красивые девушки в обтягивающих брюках, идеально гармоничными голосами пели «Dancing Queen». Зал верещал и бесновался, улюлюкал и свистел, а Гена прильнув к экрану, внимательно следил за сексуальными движениями блондинки. Экран потух и пошли помехи. Мелкая рябь тихо и монотонно зашипела, затем стихла и из глубины телевизора кто-то закричал:
- Па-ма-ги -те!
Быстро выключив телевизор Гена пошел курить на балкон, поймав себя на мысли, что белая солистка группы «АББА» очень хороша и даже роскошна, а все остальное ему снова померещилось. Вечер угрожал наступлением темноты и все углы в доме потускнели, съежившись и засыпая. Уже забыв о навязчивых галлюцинациях, Геннадий Петрович отходил ко сну, как вдруг в темноте раздался далекий крик изнутри:
-Па-ма-ги- те!!!
-Что за черт? -выпалил Гена и открыл быстро глаза.
Идя от обратного, он взял себя в клешни и спросил в воздух:
- Вы кто? Черт бы вас забрал!
- Я Урсула-а-а-а-а-а-а-а! - ясно пришел ответ из глубин головного мозга, отдаваясь намагниченным эхом. Этот ответ и стал началом понимания того, что происходит что-то неординарное, немыслимое и ужасно чуждое.
- Урсула, что вам надо и кто вы? - почти громко спросил Геннадий Петрович, находясь в комнате один и глядя на люстру на потолке. Сердце забилось быстрее, но Гена продолжал жевать позавчерашний сыр, делая вид, что Урсула разговаривала с ним последние 25 лет.
- Я очень далеко-о-о-о-о, па-ма-ги-те-е-е-ее-е мне-е-е-е-е-е-е! - протяжно неслось из далека.
- С удовольствием я вам помогу! - спокойно ответил Геннадий Петрович, поежившись от мурашек страха, бежавших по спине. - Но как?
- Спасибо-о-о-о-о-о! –разлилось издалека. Спасите моего сына Марека! Он в опасности, он утонет! Па-ма-ги-те! Он утонет! Верьте мне, пожалуйста! Верьте мне-е-е-е-е-е!
- Я вам верю. Но давайте поподробнее, что нужно сделать? - четко и хладнокровно спросил Геннадий, закуривая вторую сигарету и тупо глядя на стену с обоями.
- Пожалуйста-а-а-а-а-а! Оправляйтесь в Москву, послезавтра в Серебряном Бору, на одном из пляжей, будут купаться московская девушка Лиза и мой сын Марек, он из Польши. Он утонет если вы его не спасете. Это мне сказал Гозер. Это правда! Верьте мне-е-е-е-е!
- Если вам сказал сам Гозер, то конечно верить надо сразу... - съязвил Гена. -Но там много пляжей! Как я найду вашего Марека? - включившись в логический ряд ближайшего будущего, спросил Гена.
- Я проведу вас! Умоляю спасите, сына-а-а-а-а-а! -продолжался голос в голове.
- Хорошо, хорошо. Я постараюсь, но я не умею плавать и никогда не умел,- грустно сказал Гена.
- Только будьте на месте, возле Марека. Я скажу, что делать. Пожалуйста, не обманите меня! Спасите, сына-а-а-а-а-а!
- Договорились. А вы дайте мне выспаться! - буркнул Гена и, заложив руки за голову, стал задавать себе вполне логические вопросы, на которые ответов не было совсем. «Зачем думать или переживать» - думал Гена – «… нужно всего лишь подняться в мыслях над землей и оттуда не будет видно ни одного человека, ни одной проблемы, только большая и красивая земля без голосов и проблем. В конце концов, он давно не был в Москве, и прокатиться туда есть время!». Медленно вдыхая комнатный воздух он уснул.
Послезавтра пришло очень быстро и уже в Москве в Серебряном Бору Геннадий Петрович понял, что попал на какой-то праздник. Развеселого народу было очень много, пиво лилось рекой и не только пиво, но и водка. На искусственно сооруженной сцене вихлялась какая-то очень нервная девица с подогретыми глазами. Она сжимала микрофон, как эспандер для ладони, распрямляя пальцы, а затем сжимая в такт бешеной музыке. Это была приглашенная по студенческому обмену венгерская группа «Корвина». Девушка пела на никому не понятном венгерском языке какую-то супернепонятную европейскую песню, где слова не имели никакого значения, а имел значение только страшный гром от басовых колонок. Барабанщик лупил по установке с усердием стахановского шахтера, дающего сто пятнадцатую норму за три часа. Он размахивал длинными грязными волосами и улыбался. Его язык выпадал изо рта от усердия, а глаза вылезли из орбит от кайфа производимой суеты. Возле бас- гитариста, прямо на колонке «Маршал» стояла бутылка пива, угрожающе подпрыгивая от децибел. И в конце концов, она свалилась на сцену, разбившись на кусочки темного стекла. Девица отдавалась эффекту и наслаждалась взглядами сотен свободных комсомольских мужчин, она была за порогом эйфории и ей это страшно нравилось. Не балованным советским людям такая музыка была в новинку. Общий настрой народа был ужасно позитивным, и все гуляли туда и потом сюда, под пристальными взглядами дружинников и милиционеров в выглаженных мундирах. Люди выливали в себя сотни бутылок «Жигулевского» пива и ощущали волнообразные приходы адреналина. Вдоль этой суматохи брел одинокий Геннадий Петрович с сосредоточенным лицом. Он вслушивался в голос Урсулы и поворачивал то направо, то налево, медленно продвигаясь сквозь толпы народа в поисках самого Марека. Он его внимательно искал. Проходя мимо беснующейся молодежи голос Урсулы затерялся и куда-то исчез. Было так шумно, что Гена не слышал ничего и, прибавив шаг, поспешил уйти подальше от концертной площадки. Проходя мимо очередного пляжа, он остановился, чтобы прислушаться.
- Вы меня слышите? -негромко спросил он вслух. Вслушиваясь во внутреннюю тишину.
- Марек! Иди сюда, искупаемся здесь! -прозвучало где-то совсем рядом звонкий голосок.
Гена повернулся направо и увидел за кустами молодую девушку и парня. Осталось только проверить, как зовут девушку, чтобы знать наверняка.
- Это Он-н-н-н-н! Вы его нашли-и-и-и-и-и-и! - неожиданно раздалось внутри. Это кричала Урсула -Спасибо вам огромное! Поклянитесь, что сделаете то, что я вам скажу, дабы спасти моего Марека!
- Ну раз уж я здесь, куда мне деваться. Клянусь, конечно, но плавать от этого я не научусь! -негромко и заговорщицкими тоном произнес Геннадий Петрович.
- Я скажу, что делать, только верьте мне. Как видите я вас не обманываю, я прошу вас помочь спасти человека.
- Не волнуйтесь, я спасу! - ответил Гена с полной ответственностью и серьезностью за свои слова.
Присев на лавочку у пляжа Геннадий Петрович стал наблюдать за Мареком. На лавочке он сидел один. На пляже было человек сто, а может чуть больше. Каждый занимался своим пляжным делом, совмещая прикосновение незагрязненной воды к телу с поеданием персиков и помидоров. По пляжу летал волейбольный мяч, отбиваясь от рук и взлетая в воздух, чтобы снова быть отбитым. Мяч вел свою собственную пляжную жизнь отличную от людской. Дети, пасочки, песок, крики мамаш, панамки, смех, всплеск воды, эхо концерта на венгерском языке, милиция и добровольная народная дружина, это были обыденные события в пространстве и ничего предвещало только «Ничего». Гена чуть приподнялся и смешно вытянул шею, как ученый сеттер на охоте, чтобы видеть Марека лучше за ветвями куста.
- Гражданин! Ваши документы! -прозвучало сзади.
Геннадий Петрович быстро обернулся и увидел двух милиционеров и трех дружинников с суровыми, уставшими лицами.
- А у меня нет с собой паспорта! –виновато сказал Геннадий, инстинктивно ударив себя по пустому карману.
- Тогда пройдемте с нами для выяснения! - глядя в упор пожелтевшими глазами, сказал уставший и потный сержант.
- Мне нельзя уходить, я тут по делу! - ничего не найдя кроме этого объяснения, честно промолвил растерянный Гена.
- А мы разберемся, гражданин! Пройдемте! -чугунным голосом сказал второй и тоже очень потный милиционер.
- Помогите! - кричала какая-то девушка на пляже, -Помогите! Марек! Марек! -крик был душераздирающий и ужасный. Все обернулись в сторону пляжа, но видно не было почти ничего из-за кустов. Оттолкнув милиционера, Геннадий Петрович помчался сквозь кусты на крик. Выскочив на пляж, он увидел, как Марек барахтается в водовороте посреди реки, но двое советских, комсомольских, правильных парней уже плыли на перегонки к тонущему, выбрасывая руки вверх и отбивая воду.
- Не останавливайся, беги прямо к Мареку -кричала Урсула в самое ухо. Беги! Мы все тебе помогаем! Беги не бойся. Спасай моего сыночка! Спасай-ай-ай-ай!
Геннадий Петрович с разбегу залетел в воду и хотел уже падать на живот и плыть, но на ходу он увидел, что просто бежит по воде, хлюпая летними туфлями и разбрасывая брызги в лица, дико смотрящие на него снизу. Пляж замер и затих в убитой тишине, кроме непонимающих маленьких деток, трамбующих песок лопатками. Геннадий Петрович мчался по реке на собственных ногах, он бил воду парусиновыми туфлями, ощущая твердый асфальт под собой, быстро приближаясь к Мареку, хлебающему воду и бьющему ладонями по волнам. До цели было еще метров сорок. На обоих берегах реки стояла заколдованная толпа, все показывали пальцами на Гену и напряженно молчали, не веря собственным глазам. Быстро перепрыгнув через голову самого первого пловца и, обдав его букетом брызг, Гена двумя длинными прыжками подбежал к Мареку и, схватив его руку, потянул на себя. Марек испуганно смотрел снизу на человека, стоящего на воде рядом и держащего его за руку. У него глаза были такие же, как у Епископа Панамы, который впервые увидел, как дьявольские «драконы» (игуаны) вечером выходят из океана на Галапагоских островах. Было так тихо, как будто Адам и Ева никогда не встретились. Крепко держа руку Марека, Геннадий Петрович развернулся назад и не спеша пошел к берегу, ляпая туфлями по воде. Немного сгорбившись и таща за руку плывущего Марека. Он осознавал, что по- настоящему спас человека и происходит что-то непонятное всем и ему тоже. Боковым зрением он видел лица людей на берегу и в спасательной лодке, которая была крепко привязана к штырю на пляже. Гена поймал себя на мысли, что ему очень хочется домой. Спокойно дойдя до кромки песка и воды, он увидел девушку Лизу, бросившуюся в объятия перепуганного Марека. Гена сел на песок и сняв туфель, вылил из него воду. Толпа человек триста медленно приближалась к Геннадию Петровичу, разглядывая его, как потерпевший аварийную посадку НЛО. Из толпы выскочили милиционеры и подбежав к Генчику, крепко схватили его за руки, боясь отпустить.
- За что его? Он человека спас! За что его? -слышались возгласы из толпы.
- Гражданин, пройдемте! - сурово сказал Потный.
Уже в милицейской машине, Геннадий Петрович заметил, что он в одной туфле и без носков.
- Урсула! Ты меня слышишь? - громко крикнул Гена в никуда. Милиционеры обернулись. -Ты меня слышишь? – в словах была потерянность и ноты безнадеги.
- Слышим, слышим! Бу-га-га-га! -заржали люди в наглаженной форме. Рассекая город- герой, соблюдая все правила дорожного движения, «воронок» въехал на территорию милицейского участка номер 4 и со скрипом остановился.
Рабочий день участка был как всегда скуден на эмоции и совсем не скуден на происшествия. По коридору ходила опрятная старушенция в чистом платочке и обращалась ко всем мимо проходящим милиционерам. Она просила о помощи, что-то разыскать. Ее никто не слышал, только потому, что она была старушкой, а не молодой и привлекательной дамой в золотых серьгах с блестящей сумкой, в мини юбке с наглым взором перекрашенных век и умопомрачительным шлейфом парижских духов. Старушка была никому не интересна и не нужна, от нее пахло старостью, закатом жизни и тупой морокой. Дежурный сидел за стеклом и тихо смотрел маленький телевизор «Шауляй». Впереди была непредсказуемая ночь и обязательно не спокойная.
- Кротов! Кого это вы приперли? - с безразличием спросил дежурный, обращаясь к потному милиционеру держащего под руку Геннадия Петровича.
- Да вот без документов гражданин и еще такое вытворяет! – с выпученными глазами сказал Кротов.
- Ну и что? –спросил дежурный,- что он конкретно натворил?
- Он бегал по воде! - тихо сказал первый потный.
- Угу! Я видел тоже! -вмешался второй потный.
- А ну зайдите ко мне! -бросил дежурный из-за стекла, зло процедив сквозь зубы.
Если бы Гена мог быть там с ними, он бы услышал о существовании какого-то специального плана, что каждый наряд должен за вечернее дежурство приволочь пять нарушителей общественного порядка и это норматив, а можно и больше. Гена бы услышал, как дежурный майор отчитывал ложное усердие двух молодых сержантов. Они и клялись, и божились, подробно описывая увиденное на пляже и перебивая друг друга. При этом не поверить им было очень трудно, так как эмоциональный уровень слов был на уровне высоком и правдивом. Слушая их рассказ, майор иногда посматривал на мирно сидевшего Гену и поднимал брови. Когда уровень доверия к рассказанному сержантами достиг апогея, Дежурный принял решение, автоматически включил сарказм. Геннадий Петрович выглядел прилично и был трезв, но в одной туфле и без носков с мокрыми внизу штанинами.
- Фамилия, Имя, Отчество! -отчеканил он.
- Геннадий Петрович Зима! -безразлично ответил Гена.
- А где документы?
- Дома! Где же еще? -тихо заметил Гена.
- Адрес!
- Мытищи, улица Воропаева 12, квартира 73.
Набрав какой –то номер в черном некрасивом телефоне, майор что-то сказал и стал ждать, задумчиво прижав трубку к уху. Через минуту получив утвердительный ответ, он положил трубку и позвал Геннадия Петровича внутрь комнаты за стеклом.
- Гражданин Зима! Между нами мужиками, скажите- вы бегали по реке? Они не врут или это у сержантов галлюцинации после выходных? –с прищуром в глазу спросил дежурный.
- Я бегал по реке! -сухо прозвучала обыкновенная скромная правда.
- А зачем?
- Урсула попросила спасти польского парня Марека, он тонул,- с полным хладнокровием сказал Гена сермяжную правду.
- А кто такая эта Урсула? - сложив руки в бублик на груди, улыбался майор.
- Урсула, это голос из неоткуда у меня в голове! - опять сказал правду Гена.
- Итак гражданин Зима! Что мы имеем? Мы имеем Ваше признание о галлюцинациях, таких как голос из неоткуда по имени Урсула. Вы бегаете по воде, показывая всем фокусы и спасаете какого-то польского Марека. Вам не кажется, что это все тянет на белую горячку и вы пациент не наш, а психиатрической клиники? Лично мне так не кажется, я в этом совсем уверен! -одев на Гену наручники, умный и хитрый майор Васькин позвонил в скорую помощь, одним махом решив две задачи. Первая: спас общество от психически опасного больного, и вторая: выполнил свой милицейский долг быстро во всем разобравшись. Выполнив свой служебный долг, он взял шнур от электрочайника и воткнул его в розетку. На улице послышалось эхо сирены скорой помощи. Это истерическое эхо предвещало неприятное путешествие к новым умным людям, умеющим точно отличить правду от лжи. Эхо было совсем не лесным и не горным, оно было городским, наглым и предупреждающим не мешать источнику эха, а то…
- Урсула, ты меня слышишь? -громко спросил Геннадий Петрович в воздух. Но было тихо. Только электрочайник набирал обороты и тихо шипел, как потревоженная гюрза под горячим узбекским камнем.
- Где наш клиент? -спросил крепкий мужичок с веселой ноткой в голосе.
- Вот он! –ответил майор, потирая руки от избавления лишней мороки и отчетной писанины.
- Нам уже звонили несколько человек и рассказывали, что сегодня кто-то в Серебряном Бору бегал по воде. Ну просто какой-то водный цирк! И верит же народ таким циркачам! Так вот он какой наш циркач, а где твой цирк Шапито? -издевался весельчак в бело-сером халате.
- Постойте я наручники сниму! -вовремя спохватился майор, доставая блестящий маленький ключик.
В машине скорой помощи было неуютно. По обе стороны от Геннадия Петровича сидели два санитара пахнущие кислым черти чем. Машина мчалась по городу-герою, увозя Гену все дальше и дальше от родной квартиры, где в холодильнике лежал его любимый трехдневный сыр. А в милицейском участке, по какой-то непонятной причине, очень громко взорвался чайник, ошпарив кипятком майора Васькина. Железку с носиком разорвало изнутри, как будто бы там варилась граната. Этому было объяснение, в которое навряд ли бы кто-то поверил. Не тот уровень Веры! Совсем не тот! Ну что с них возьмешь, они же живут в другом измерении, а думают, что в том, в котором надо! А в каком надо???
Дом, в который его привезли, люди называют сумасшедшим. Хотя это совсем вне логики и неверно. Дома, сами по себе обыкновенные, они сумасшедшими не бывают, бывают только люди, находящиеся в них. Значит не сумасшедший дом, а больница с сумасшедшими людьми. Само слово больница всегда на русском языке начинается со слова - боль! Вот в такую боль Гену и привезли. Заехав во двор через высокие ворота с колючей проволокой и решетками на окнах, машина вздохнула и выдохнула от усталости мотания по городу –герою Москве. В таких больницах действуют свои никем не писаные законы, которые не снились обыкновенному среднестатистическому человеку. Они, эти законы, не снились и тем образованным или просто любопытным людям, у которых на книжной полке есть полное немецкое издание «Клинической Психиатрии» и даже тем, кто внимательно смотрел американский фильм Милоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки». Во всяком случае, у всех людей, кто никогда не работал в системе лечения душевнобольных, есть мало мальски свое, небольшое мнение о данной сфере, очень далекое от реализма и правды, базирующееся на слухах, чужих разговорах и захватывающих фильмах. Но мнение, все –таки есть! Психушка, дурдом, дурхаус, сумасшедший дом, дурка, гестапо, дом Мадам Депо (сленговое происхождение от сильнодействующего блокиратора- «Метадона»). Любой человек может умничать, производя впечатление на собеседника. Зачем это ему нужно, знает только такой разговорный человек. Но когда ему начинают рисовать, что его ждет повышенное содержание катепсина (S), миоглобунурия, гипергликемия и внутренние генерализованные реакции от «серебра», такой всезнайский человек замолкает в растерянности перед чужим мутным миром, потому что пришло время не кружевных слов, а дел в красном капюшоне без топора. И начинается процесс не ломки, а переломки с многометровым слюноотделением и ощущениями колонии ленточных червей в собственной сердечной сумке. Мир за забором таких домов не имеет реальных законов и правил, режим относителен и касается только поедания вовремя каких-то цветных таблеток. Нормальные люди там работали до 17 года. Если я говорю - нормальные люди, то я имею ввиду - сострадающие. Сострадание- это прикосновение Бога к душе живущего, еще при жизни. А сострадание формируется у каждого человека до 8 лет и заставляет всю сознательную жизнь останавливаться, видеть, сострадать и что-то делать. Если не сформировалось, то такой человек, обыкновенный нефилософский биовид, пачкающий окружающую среду семьдесят лет и затем исчезающий за предел его же понимания, всю жизнь получающий удовольствие от пожирания бутерброда с салом и вовремя выданному жалованию. «Человековедением» владеют единицы старых, матерых и чрезвычайно умных докторов. Они давно не практикуют из-за возраста, а читают лекции тысячам молодым, из которых станут матерыми мудрецами один или два, и то через сорок лет преданности делу и практике, практике, практике! Остальные будут жить, кушать, видеть, делать гадости и отворачиваться, мусоля деревянную зубочистку в прорехе двух передних зубов. Такова правда реализма и если кто-то захотел бы ее украсить из-за повышенной позитивности, то ему это никогда не удалось бы, потому что он понятия не имеет с чем имеет дело и его позитив уместен на эйфорийной дискотеке в девочками- зажигалками, а не в закрытых «овощных» казематах. Если отойти от библиотечных знаний и пониманий нашей коротенькой жизни, то можно любую больницу для душевнобольных людей назвать смертельным конвейером. Они не душевнобольные, их души, как у всех накапливают информацию поступков и никогда не болеют, болеет мозг восприятия окружающей среды и ассоциативного ряда, происходящего вокруг. Причем это абсолютно индивидуальное видение всего что происходит. Разделение на плохо и хорошо, уже не имеет значения, имеет значение личное восприятие всего увиденного и происходящего с оттенками звуков и сочетаний. Общества нет, есть только свои вопросы без ответов. И только когда это видение, в физических проявлениях не соответствует всеобщим постулатам, тогда и начинается та ступенька из слюды, мрамора или воздуха, покрытая сумеречной зоной заболевшего сознания. Поэтому кем-то подхваченное обозначение «душевнобольной» изначально неправдивое и глупое. Если есть конвейер, то кто-то его обязательно обслуживает. И это не железный робот на сборке любой японской машины, это человеки. Вряд ли самые подкованные из них, несущие таинственную вахту на службе изоляции больных с заблудившимся сознанием от всего остального люда, знают, что каждый их шаг кем-то замечен. Каждый их шаг записывается на бесконечную нить правды, уходящую далеко за горизонты их понимания простого, но гранитного постулата, что для справедливости Безнаказанности не существует! Если это не произошло есть еще и завтра с учетом того, что само «сегодня» не вернется уже никогда. Между прочим, когда заканчивается любой человеческий день, то это грустное прощание! 365 настоящих прощаний навсегда, каждый год! Печально! Это нам от Бога, для того чтобы остановиться и думать. Это самая настоящая правда для всех. Санитар, весело толкая в спину стоящего в коридоре больного человека, готовит себе или родным огромное неожиданное наказание. Он, конечно же, не имел допуск и не читал засекреченные материалы об опытах с «… неизвестными прикосновениями тонкого мира к накопителю человеческой агрессии…». И не зная этого, он приговорен самим конвейером и советом наблюдателей свыше. И это еще вопрос- кто болен? Садист в белом халате или человек, с которым кто-то поговорил из двенадцатого измерения? Негодяй, дающий подзатыльники беззащитным людям или человек считающий в уме математические ряды? Урод –санитар, наливающий свою мочу вместо чая для больных или человек задержавшийся в пятом классе на уроке биологии? Это ли вопрос- кто есть, кто?
Государство- это всегда Машина. Если в ней «что-то не так», то в государстве уже есть в наличии механизм, чтобы это «что-то не так» раздавить и стереть с карты существования. Но государство, это еще и очень удобный термин-Ширма, который означает абсолютную иллюзию этого самого государства. Государство, это люди, а не машина. Вот они и придумали «гуманный» механизм изолирования и стирания таких же людей, как и они сами, потому что эти люди и есть Ширма-Государство, которое и есть та самая Машина! Пони так и ходит по кругу, всю свою жизнь, выслушивая лживые прогнозы на завтра о выпадении какой-то манны, удачной для всех.
Попав в просторную палату, Геннадий Петрович присел на кровать. Было воскресенье, день выходной, созданный для того, чтобы куда-то выходить. Его никто не осматривал и вопросов не задавал. Его сосед справа, лежал на своей кровати и внимательно смотрел на Гену мутным взглядом. В его глазах было столько же доверия, сколько бывает у мухомора к людским ногам в грязных сапогах.
- Банк работает только по распоряжению клиента! Вы согласны? -неуверенно произнес сосед.
- Конечно согласен! - дружелюбно ответил Гена и посмотрел в другую сторону.
- А вы знаете, что арабские ценные бумаги называются «Сукук»?
- Конечно знаю! -мирно и уверенно ответил Гена, не оглядываясь на соседа справа.
К нему медленно приближался человек без возраста в запачканной серой майке. На его лбу сидела большая розовая родинка, напоминающая божью коровку без черных точек. Тургер на руках был дряблый, но лицо молодцеватое с налетом придурковатости. Он смотрел на Гену искоса и смешно шевелил носом, втягивая воздух. Гена прекрасно понимал, где он находится, но его внутренний стержень был сильнее, он ничему не удивлялся и вел себя, как в гастрономе, покупая двести грамм любимого сыра. Человек без возраста остановился и, снова внюхиваясь в воздух, произнес:
- Запах ядовитого уксуса? Нет! Навряд ли! Скорее всего запах пшеничных солдат! Вы солдат? Вы сражались на пшеничном поле с берками?
- Конечно я солдат. Именно с берками и сражался! – уверенно соврал Геннадий Петрович и поправил очень худую подушку.
- Я бы даже сказал, что присутствует такой легкий намек, на запах элитных морей. Вы не находите? -продолжал человек-родинка. Карлеанское море пахнет именно так! -он втянул воздух как советский пылесос «Ракета», закатив глаза под веки и вслушиваясь в запахи самого Карлеанского моря. Его воображение разливало воды этого моря по ленивым берегам, и он этим наслаждался.
- Без мыслей, любой запах ничто! -ответил Гена, прощупывая пальцами изношенное одеяло.
- И без носа тоже! -резко открыв глаза, выпалил он в свою защиту. - Вот я слышу все запахи мира, особенно запахи негритянских песен, они жестокие и одинокие, они плавные и с оттенком горя людей, родившихся черными. Они родились черными и пахнут иначе, чем мои цветы дома.
Уважаемый читатель! Продолжение на авторском сайте.