Я вырос и жил в Ташкенте большую часть жизни. Поэтому, что такое восточный этикет, знаю не по наслышке.
Когда я перебрался в Австралию, то долго не мог привыкнуть к манере поведения, принятой там. Я вскакивал с места, когда в комнату входили не только женщины, но и мужчины, если они были старше меня по возрасту и, тем более, по служебному положению, прикладывал к груди руку, слушая своих боссов, и испытывал дискомфорт, обращаясь к старшим коллегам только по имени и без отчества, которого в Австралии не употребляют. Фамилии здесь упоминают только в официальной ситуации, а в рабочей обстановке боссы сами иногда просят подопечных, чтобы их не называли по фамилии.
Что же касается обращения на "ты" или "Вы", столь важного в восточном этикете, то в английском языке такой проблемы совсем нет, так как все здесь – на "you". Скажу больше: то, что в моей прежней стране считалось бы фамилиарностью, в Австралии только приветствуется как свободное незакомплексованное поведение.
Но особенно трудно было для меня поддерживать с боссом зрительный контакт, как здесь называют "eye contact", и который считается необходимым условием открытого искреннего общения. Иными словами, если ты не смотришь собеседнику, кем бы он ни был, прямо в глаза, значит у тебя есть задние мысли, которые ты опасаешься проявить наружу. Или же у тебя имеются "communication problems", то есть, ты испытываешь проблемы общения с другими людьми вследствии неправильного воспитания, изъянов характера или, не дай Бог, психического заболевания.
А трудно мне было потому, что в восточном этикете сушествует противоположное правило: смотреть старшему по возрасту человеку прямо в глаза считается непочтительным, как мимимум. Это – признак дурного воспитания и неуважения к старшим.
В этой связи вспомнил один эпизод из своей биографии. Kогда-то давно в Ташкентском институте усовершенствования врачей, где в молодости я работал, шло собрание, и старенький ректор, как положено, вдохновенно распекал подчинённых, а последние, как положено, сидели, виновато понурив головы и потупив взоры.
И в этой внешне драматичной, но, по сути, ничем не примечательной ситуации внутри меня взыграл чёртик, который большую часть времени сидит смирно, но иногда, причём в самые неподходящие моменты, даёт о себе знать. Он-то и нашептал мне испытать, что случится, если я посмотрю ректору прямо в глаза.
Тем более, что никакой вины я за собой не чувствовал. Напротив, ректор был рассержен плохой организацией народной дружины в институте, а я как раз накануне был удостоен звания «Отличный дружинник». Мне выдали красным удостоверением дружинника и блестящий нагрудный значок, который оказался единственной наградой, полученной мной за всю долгую трудовую жизнь. Если, конечно, не считать медали в школе. Впрочем, и той мне почему-то не выдали. С драгметаллом в республике, видать, была напряжёнка.
Собравшись с духом, я поднял голову и открыто стал смотреть на входящего в раж ректора, который, отчаянно жестикулируя, толковал что-то о том, насколько важно для дружинников владеть приёмами, как он выразился, «самбо-мамбо». Он был участником Великой Отечественной Войны и, видимо, вспомнил в этот момент свою боевую молодость.
А я продолжал искать с ректором зрительного контакта и был, в конце концов, вознаграждён. Ректор обратил на меня свой пылающий гневом взор, красноречиво намекая на моё «неприличное» поведение. Но я не дрогнул, не опустил голову и мужественно выдержал этот ректорский намёк.
И тут он персонально набросился на меня, как-будто я и был тот единственный разгильдяй и саботажник, который развалил славную народную дружину нашего родного института и позволил хулиганам, пьяницам и дебоширам нарушать покой советских трудящихся.
Мой социологический мини-эксперимент закончился с плачевным для меня результатом. Ректор указав пальцем на меня, велел встать, и перед всем честным народом я был предан анафеме и позору. Даже значок «Отличный дружинник», гордо сверкающий на моей груди, мне не помог.
Потом коллеги, не подозревая о моём эксперименте, удивлялись, почему вдруг все шишки посыпались на меня. А мои соратники из дружины, понизив голоса, сочувственно сетовали на то, что ректор несправедливо поступил с «заслуженным» дружинником.
Надо отдать должное ректору, он не страдал злопамятностью и, в общем, был добрым человеком. Так что мой эксперимент не имел для меня дальнейших неприятных последствий.
Но можно представить, что случилось бы, если бы я ещё откровеннее посягнул на священную субординацию и обратился к ректору на "ты". Наверное, тут же вызвали бы машину специальной скорой помощи и отвезли меня, как пациента с неадекватным поведением, в психиатрическую больницу, где я, кстати, тогда начинал врачебную карьеру.
Восточный этикет – дело тонкое.