Purgatorio - чистилище - фрагм. 2

Борис Левит-Броун
СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ

Глядя сощуренно в солнечный день, я предчувствую скорую смерть! С детства испуган.......
Отчего?
Есть сталь беспощадная в восторженной синеве, есть жестокое безучастие праздника в трепете сказочно-желтой листвы.
На ветру дрожит весь этот сине-золотой мираж, в нём прерывисто бьётся перетруженное сердце последних щедрот, и аллюминий осиновый так зримо звенит, хотя лить шуршит на самом деле.
Равнодушный ко всему интимному в нас, глухой к нашей грусти, несоразмерный пределу человечьего вдоха, безликий и совершенный, - ты обрушиваешься на меня тысячей чум и венецианских карнавалов........
сверкающее возмездие,
укор слепящий,
разбуженный дракон!
.......................
.......................
Ты пугаешь надеждой и резвостью птиц,
грозишь сердцу острыми, как иглы, тенями заката................
 
Растерянно глядя в тебя, солнечный день, я ощущаю близкую исчерпанность, безнадежную немыслимость долететь и коснуться до всего несбывшегося, уснувшего......позабытого.
Своим пламенем ты высвечиваешь из тьмы моих недр египетскую улыбку надвигающегося финала.




*        *        *


САМОЕ ГОРЬКОЕ

Нет сладу между нами!
Одна жестокость.
От самой нежной юности и до последнего отупения старости, - только жестокость, только злодейство и корыстный промысел.
Уж это, кажется, стар;....чуть ли не “законом божьим” прописано по корявости судеб, а всё не утихает боль.
Не нарастет никак мозоль привычки.
Казнюсь стыдом за чужую ложь, хоть и я не стопроцентно честен... угрызаюсь чужою корыстью........
 
А самое горькое, - любовь, когда превращается она, наконец, в ненависть. В каких только дьявольских домнах переплавляется эта мечта в воронёные стволы безжалостных обид? Где копится эта энергия лютости, вызывающая во мне дурноту и бессилие?
Поспешный монолог - беспорядочная пальба по большой и близкой мишени. Целиться не обязательно, главное побыстрей передёрнуть затвор и ещё, ещё... ещё надавить спусковой крючок.
Не надо бояться промаха, - всё попадёт в цель.
А цель.......?
Она дымится сотней обугленных дыр, всё ещё недоумевая, - как и когда превратилась в мишень. То есть, не то, чтобы......
........она понимает, конечно, но глаза всё равно мучительно вопрошают среди судорог.
 
А завтра помрём?!
А ну...помрём завтра!?
Или уже сегодня?
Так и не узнав настоящей цены за любовь, за оскорбление... за глумление над памятью... за надругательство над лучшим!?

Сквозь обугленные дыры различим далёкий горизонт.................. ..................................................

Ты увидишь будущее сквозь решето собственной жестокости, но суета грядущая не оставит тебе времени измучиться раскаянием.
И как теперь, так и тогда... и всегда....... я буду виноватей, ибо тогда, как и теперь, буду знать, что не утоляет тебя жестокий надсад. Пробив мою грудь, прострелив навылет, обиды вернутся и звякнут о грудь твою, но ты не испытаешь. Это я приму двойную боль и стыд двойной за твою и свою жестокость.
За корысть твою жгучей тоской изойду и.......... прощу....и..... твои слёзы останутся последней, навеки щемящей памятью.
Твоё лицо, беспомощно некрасивое в минуту детской заплаканности...... неотразимое, покоряющее, требующее немедленного забвения обид, утешения и защиты.
Да будет так.
БЕССОВЕСТНОСТЬ – ПРИВИЛЕГИЯ СЛАБОСТИ.

*        *        *


СЕГОДНЯ И ВЧЕРА

Сегодня приходит и проходит.
И не сбывшись, отшатывается во вчера.
Ни что не сбывается, ни что не ведает утоления. Оно и есть самое главное, самое непознанное, - это ничто. Оно становится элементарным и скучным, как только разложишь его на сумму неприхотливых что.

В пустой и уютной комнате - ночь.
И ночь за её зашторенными окнами,
и ночь в висящей тишине,
и ночь в моём усталом теле.

Припоминаю растерянность и испуг на лицах всех тех, кому я пробовал сказать, но... кто не ощущает столь больно как я, что сегодня отшатнулось во вчера, так и не сбывшись.
В тишине моей комнаты... в этой тишине, направленной светом лампы, я предугадываю будущую безвыходность, герметику нераскрытости.
Как камень, сорвавшийся с вершины и на вечную неподвижность зарывшийся усами в мягкую почву долины, лежит вокруг меня эта комната, оцепененная тишиной, уютным светом лампы, траурным скорбием штор и мною самим, боязливо озирающим эти добрые, защищающие... могильные стены.


*        *        *



ДРУГ

Мы снова встретились с тобой, друг моей юности.
Уже стареешь.......
Сигарета, животик, дипломатик зачуханный. Глубоко нечистое, несвежее что-то во всём тебе.
О, друг мой! Как хочется мне всякий раз пройти незамеченным, чтобы не мучить себя, глядя в глаза твои пустые. Ведь я любил тебя!
Вся отроческая моя медвежесть, всё расхристанное и всклокоченное моей юности компенсировалось твоей ранней аккуратностью, твоим опережающим знанием, твоей уверенной речью. Я шел за тобой... я шел чуть позади, всегда веря, что ты и правильней и лучше. Как это давно!................
Влюблённость в твоих подруг и долгие путешествия на почтительном расстоянии. Ты вёл её домой, а я шёл за вами, отстав на квартал, страстно ожидая, когда ж, наконец, разговор ваш коснётся меня и она обернётся удивлённо. Но она оборачивалась насмешливо.
Не знаю...но тогда уже в сатанической какой-то гордыне я верил... я знал, что это меня... меня надо любить. А ты рассказывал мне потом, как она говорила: “Твой Боря - тактичный человек!” Сердце моё замирало от радости. Я верил, - и ты, и она понимаете, как неправильно моё место в ста шагах позади, я верил, - вы оценили мою жертву.
Ошибался, конечно! Жизнь равнодушно приемлет жертвы. Она не вознаграждает за них.
Милый мой... мой когда-то любимый друг!
Мой единственный!
Ты умер незаметно.
А теперь - о футболе, о городских новостях, о том, что всё, к счастью, “фиолетово”....... здоровье......и.......
Всё в разговоре нашем хрестоматийно до беспощадной голости, а расставание - долгожданное снятие позора. И потом чувство вины долго ещё будет гнаться замной, словно это из-за меня ты теперь такой.
Прости, мой незабвенный друг!
Прости мне, что я так мучительно вижу твою нищету, словно противоестественно подглядываю раздевание матери.


*        *        *



ОНИ
(чернобыльский апрель, 1986)

Они сделали это!
Они убили нас!
Всех.
В шумной майской неразберихе они нам солгали и этим убили нас. И мы, уже мёртвые, уже осиянные смертью невидимых нимбов, шагали колоннами, кричали им славу, махали им подновленными транспорантами, кокетничали бумажными цветами, толкая впереди себя на велосипедных колёсах огромные гипсовые цифры достижений, из которых самим нам, хоть и убитым уже, было очевидно, что нам хорошо........ нам хорошо сегодня, а завтра будет ещё лучше.
Нам было ясно, что завтра будет...........
А в это время они уже забыли нас.


*        *        *