Сегодня туманное утро. Это весна пришла в город и если днем приходила обжигающая солнцем жара, то ночью холода возвращали свои позиции утерянные в светлое время. Я рад, что такая погода не помеха моему утреннему занятию. Утро - самое удобное, на мой взгляд, время дня посвящается скандинавской ходьбе. По-нашему – просто ходьба с палочками, но с некоторых пор стало модным называть ее именно так.
В старом центре тихо и не загазовано, лишь паркуются утренние, редкие машины вокруг сквера у полиции. Это позже, часам к девяти, весь тротуар от Успенского храма и до переулка Гилева превращается в сплошную стоянку. Здесь все, кто приезжает в полицию и в прокуратуру, ну а перед посещением столь серьезных учреждений заходят в храм, видимо для того, чтобы замолить грехи. Вот поэтому от машин пешеходам некуда деваться.
Пробежит изредка Газель с хлебным фургоном по улице Советской, бывшей Омской а затем и Успенской. От дороги стадион отделяют деревья, посаженные вдоль забора. Они то и призваны отделять грязный воздух от футбольного поля. Недавно, после сильного ветра, ствол одного карагача лопнул, и меньшая часть дерева завалилась в сторону. Как-то неудачно она надломилась, будто вывернутая рука с дико бросающимся в глаза открытым переломом. Возникает ощущение, что и растения, наконец, обреченно поняли - они никому не нужны, ни кто больше о них не позаботится и не подстрижет крону, не обкопает приствольный круг и не побелит ствол. Они надежно прикрывали стадион от нередких у нас ветров, честно долгие годы выполняли свою работу.
Иногда сюда доносится шум проспекта Коммунарского, бывшего переулка Шорного. Когда запела дорога, становится понятно, что к вечеру или ночью будет дождь. Физика это объясняет просто: воздух перед осадками насыщается озоном, становится прозрачным и пронзительным, потому и слышно дальше. Да только хочется поэтически добавить, что вот дорога вновь запела громко и отчетливо, как со сцены певец. Замирает душа в предвкушении осадков.
Уютен тишиной заброшенный стадион «Авангард», никому он стал не нужен. Когда-то здесь проводились все городские мероприятия, даже 300-летие города праздновали именно на нем. Только утекли куда-то в далекое небытие те активные будни, и осталась тишина, которую мы изредка нарушаем шагами ходьбы и бега.
Туман был густой и тяжелый, он забивал легкие влагой, и идти было трудно. Дышалось с передыхами. Я невольно сбавил темп движения и от такой перемены в голову поневоле полезли мысли.
Мне почему-то вспомнилось, что на этом месте когда-то был хлебный базар. Здесь скапливалось большое количество подвод с зерном и мукой, особенно осенью, и крестьяне наперебой предлагали товар. Вся площадь была укатана колесами от телег, а в дождливую погоду это место превращалось в грязную топкую жижу. Вдоль реки стояли мясные лавки, из которых отруби и всякие мясные отходы сбрасывались прямо в воду, и река добросовестно уносила их прочь от города. Завершают эту картину ватаги мальчишек, которые рыбачили здесь с берега, благо, что рыба получала хороший прикорм и хороводила здесь стаями.
Позже на этом месте комсомольцы разрушили торговые ряды, как пережиток прошлого. Разворотили могилы при церковном кладбище. Догадались даже в футбол черепом коменданта крепости Бийск полковника Четова поиграть, ну а как же - сатрап самодержавия. И следуя требованиям руководства о том, что строители будущего подразумевались быть здоровыми и грамотными соорудили стадион, Требования начальников необходимо выполнять.
Теперь и спортивному сооружению пришло время придаться забвению и разрушению.
Судьба этого места и ходьба совершенно непонятно привели мои мысли к моей бабушке. Ее историю я попытаюсь рассказать.
Давно ее не стало. Только спустя годы я понял, какое чудо потерял, какой пласт семейной истории ушел от меня. К собственному стыду внук не сумел историей полностью овладеть, для того, чтобы передать потомкам и своим детям. В глазах возникает картина, которая отложилась в памяти: я сижу за столом и быстро ем свой завтрак, а бабушка сидит у окошка в лучах утреннего света, совсем слабо стало зрение, и прядет шерсть. Это увлекательный процесс, когда на него смотришь со стороны: из пучка шерсти привязанного к прялке щипками отделяются клочки, которые от вращения веретена скручиваются в нить. Самое главное – не прерывать этот процесс ни на одной из стадий и тогда на веретене образуется клубок. У бабушки же после долгого сидения болела спина, шерсть натирала подушечки пальцев, да и пыли и грязи было от такой работы много. Как бы тщательно не стиралась овечья шерсть перед прядением.
Она не отрывается от работы и говорит, говорит, говорит…, она рассказывает свою жизнь. Я же бестолковый ее не слушаю, друзья давно ждут у подъезда и мне надо бежать.
Спустя годы понимаю, как ей было одиноко в четырехкомнатной квартире одной. Родители на работе с утра до ночи, а матушка, та вообще работала посменно. Внуки в школе и в бегах. Семья вообще редко собиралась вместе. Весь народ строил социализм. На скучившись одна, бабушка использовала любую возможность, чтобы передать нам внукам хоть какие-то воспоминания о своей жизни и о бытье наших родственников.
Уже позже дядя как-то в разговоре сказал:
- Так ваша бабушка маленькой девочкой из Рязанской губернии на Алтай пешком пришла.
Тогда весь оставшийся вечер и всю ночь я ходил сам не свой, курил в форточку. Оставалось только сожалеть о том, мимо чего в своей жизни прошел. Расспросы родственников, что то дали, но так - мало! Видимо и они были невнимательны и потому мало что рассказали.
Оказывается большую роль в том, что я являюсь уроженцем Алтая, сыграла Столыпинская реформа. Прадед мой решил поправить совсем пошатнувшиеся семейные дела и, наслушавшись обещаний вербовщиков и рассказов о том, какая сладкая жизнь ожидает всех переселенцев, решился переехать в Сибирь из бедной Рязанской губернии. Пятеро детей, пять вечно голодных ртов требовали ежедневно кушать. Не говоря про одежду и прочие простые и сложные жизненные требования. Говорят, что в близлежащих деревнях проживали поголовно родственники. Так что немаловажную роль отводилось освежению крови в брачных узах.
Земля родила плохо, подсечно-огневой способ ведения хозяйства изжил себя тем, что лесные угодья законами переведены в ранг земель государственных и валка леса была запрещена. Земля истощалась, изживала себя, давала слабый урожай. Но решиться на такое переселение - было достойно уважения. Нужно было обладать сильным и смелым характером, чтобы рискнуть отправиться в такой переезд за тысячи километров, да еще с такой кучей ребятишек. В деревне не нашлось больше желающих выступить в поддержку господина Столыпина, уж сильно авантюрой попахивало все это мероприятие. Изменить в своей жизни что то и переехать, даже на выгодных условиях, было достойно уважения.
Собрали свой нехитрый скарб, которого набралось всего-то на одну телегу. Больше и не зачем, все равно грузить не на что было, всего одна лошадка в крестьянском хозяйстве и имелась. Советовали, конечно, жеребца взять, но и тут сыграла роль крестьянская смекалка – от лошадки той и приплод будет. Труднее было с вещами. Если в договоре указывалось, что выделят, какие-никакие деньги на обзаведение хозяйством, то об одежде, домашней утвари и прочих мелочах разговора никакого не было. Груня была старшей в семье, ей уж скоро девять лет исполнится, а вот остальные были малым малы. И если старшая помогала матери собираться в дорогу, то младшие только мешали, ходили и канючили, тянули мамку за подол в разные стороны – можно мне эту куклу взять, можно другую? Отец был занят подготовкой главного: помощницы лошади, да телеги. Шутка ли сказать – на такое расстояние никто даже из стариков не ездил, и поделиться опытом преодоления таких переходов не мог. Перековал лошадь, неделю возился с повозкой, тщательно проверяя каждый элемент этого основного транспортного средства. Деньги и документы мать собрала сразу и носила их постоянно за пазухой, в такую пору это, видимо, было самым надежным крестьянским банком. Слезы так и не сходили с ее щек, симпатичное лицо, казалось, за считанные дни сморщилось и уменьшилось в размерах, так страшны были переживания.
Отец переговаривал с мужиками и те хорохорились, твердили, что и они бы вот так запросто поехали без боязни. Да вот только на предложение переселиться артелью, каждый находил кучу причин: у кого жена сварливая и не дает даже заикнуться об этом, у кого землица прошлый год неплохо уродила. Но в целом складывалось так, мужики трусливо переглядывались и не могли никак в толк взять: как можно решиться, с пятью детьми пуститься в неизвестность. Вот и сидели за разговорами, мешая отцу, а тот не мог их прогнать – понимал, что вряд ли придется с ними еще свидеться. Он который раз объяснял им, как найти дорогу. Ведь гонят же в Сибирь ссыльных, а значит и путик есть. Чего бояться?
Наконец пришел день отъезда. Груня помнила только, что весеннее утро как-то сразу нахмурилось, словно давало последний шанс родителям опомниться и отступиться от своих претензий на лучшую жизнь. Но малые детки уже были посажены на телегу и смотрели большими испуганными глазами на происходящее. Березки у изгороди с уже распустившимися листочками уныло склонились, провожая в дорогу семью. Да осиротел дом. Отец последний раз оглянулся на старую полуразвалившуюся мазанку, удовлетворенно крякнул, подбадривая себя в том, что принял правильное решение. И зашагали за околицу села, ведь до столбовой дороги еще далече было. Остановились у погоста, мать еще вчера побывала там и помолилась всем умершим. Пусть в пути помогают. Отец повернулся в сторону провожающих:
- Простите люди добрые, коль, что не так было, зла не держите да молитесь за нас.
Вытер накатившуюся не ко времени слезу, мать заплакала, заревели и малые детки. Только Груня крепилась и не выдавала своего огорчения. Сердобольные старушки начали совать в руки и складывать на телегу, кто что мог: картошечки, сальца – все больше продуктами.
Батюшко с матушкой встали на колени лицом к деревне и к людям, отвесили три глубоких поклона, затем повернулись на восход солнца и так же отвесили три поклона в ту сторону, куда их влекла тяжелая крестьянская судьба. Там была Сибирь! Отец решительно поднялся, одел шапку, поглубже на глаза, чтобы не видно было слез и понукнул лошадь. Она весело тронула с места, и тут же как-то подло и жалостливо застонало колесо, хотя и смазано было надежно. Груня взялась рукой за телегу и пошла то и дело, оглядываясь на деревню, на деревья и огороды, на толпу людей, которые собрались сегодня проводить их в дальнюю дорогу. Колесо словно устыдившись, перестало ныть, и покатилось весело по мягкой грунтовой дороге, наматывая на себя первую версту дальней дороги.
Скоро село скрылось из виду, а отец так ни разу больше и не обернулся. Маленькие сидели и широко открытыми глазами смотрели по сторонам, им то и подавно было все в новинку, они от села дальше, чем в поле и не ездили никогда. Груня шла бодро, усталости не было, она быстро втянулась в ритм движения и шагала, улыбаясь чему то своему.
Первые дни местность была знакомая, шли быстро. Постепенно становилось теплее, словно сама природа полюбила за смелость эту семью. Да не только ее, потому что при остановках на ночь встречались такие же горемыки-переселенцы, которые бежали от старой жизни к новой. Хотя точно никто не знал, какая судьба их ожидает дальше. Что это за Сибирь-матушка и как она трудового человека встретит.
На ночь останавливались там, где душе придется, да место понравится. Спать одним не приходилось: то сами к кому-то на становище прибивались, то наоборот их окликали и, спросив разрешения, да пожелав здоровья, становились рядом. Так-то оно сподручнее было в незнакомых местах. И до середины ночи переселенцы делились страшными и добрыми рассказами о тяжести перехода, да о том, что зачастую недобрый люд по дороге может встретиться. Из рассказов Груня поняла, что вместе с хорошими людьми встречаются и те, кто бежит от преследования власти за различные преступления, с простой целью – сделать себе новое имя и затеряться в необозримых сибирских просторах.
Как правило, ее до таких разговоров не хватало, и она засыпала от усталости пройденного за день пути. Спали под телегой. И если первое время ночи были прохладными, и приходилось укрываться всеми тряпками, что везли скарбом в телеге. Нужно отдать должное родителям, этот вопрос они предусмотрели и кроме цветастых лоскутных одеял были и теплые вещи. Телега служила и укрытием от дождя. А под ней сбившись в кучу и прижавшись к матери, все семейство согревало друг друга телами, да коротало ночи. Отец засиживался с мужиками – пусть поговорит, да разведает места подходящие и хлебом богатые. Мужики, распалившись, били об заклад, бросали шапки на землю. Совсем уж небылицы рассказывали: дескать из Сибири хлеб не дают продавать в Рассею и его порой скапливается так много, что зерно пускают на вино, - совсем уж не по-хозяйски. Говорят, что и спирт завозили через Дальний Восток через порт русский назло китайским хунхузам построенный: Владивостоком кличется.
Груне было не до этих разговоров. Забравшись с младшими под телегу, она ложилась на заботливо расстеленную траву, и начиналось волшебство запахов. Она даже для себя игру придумала – срывала с закрытыми глазами цветок, лепесток или стебелек и на понюх, пыталась отгадать, что за растение у нее в руках. Часто к этой игре подключались и маленькие, они были еще бестолковыми и отгадать не могли, но искренне радовались тому, что их старшая сестра безошибочно угадывает росток.
Становилось теплее. Травы становились разнообразнее, начали появляться и новые, незнакомые. Теперь уж не было нужды укрываться с головой под одеяло, да сгребать под себя все теплые вещи. Пища тоже становилась все вкуснее. Уж что-что, а сорвать нужные приправы мама умела. И поколдовав над казанком, выдавала такие запашистые похлебки, что мелкие только успевали ложками стучать, да крошки подбирали. Хлеб покупали у местных, не всегда рады были им жители попутных деревень. Порой такую цену заламывали, что только диву дашься. Ты ж посмотри матка да батя с пятью малыми детками, будьте милостивее. Другие наоборот охотно рассказывали, как лучше проехать, где остановиться. Так с маленькими радостями и печалями продвигались дальше и дальше.
Одним ранним утром, когда солнце оторвало туман от речных берегов, и даль просветлела, Груня первой заприметила какую-то не ровную темную полоску на горизонте.
- Дедушка, это что? – спросила она старика, который уж третий день шел вместе сними и оставался на ночь.
- Так горы это Уральские, голубушка. С них и речка бежит Уралом называется. Раньше ее местные называли Яик, и горы значится, были Яицкими. Сюда казаки по вольности своей за богатой добычей хаживали. Места эти купцов Строгановых, они здесь соль промышляли да к большим городам поставляли. Вот как только за Урал перевалим, так сразу Сибирь и начинается.-
Дедушка уж больно разговорчив был, и, слушать его было, не переслушать. Наконец и до Урала добрались. Надо бы у папеньки непременно спросить, что значит – перевалить.
Было уже лето, стало совсем тепло, а порой и жарко, что невмочь было без воды. Воды той, правда, было вдосталь, речек да ручейков великое множество. Шла Груня теперь босиком, обувку беречь надобно. Хоть лапоточки ее старенькие, да больно уж ножку любят и ласкают при ходьбе. Босиком уж не первую версту она мерила. Утром по прохладе было конечно сподручнее, а вот к полудню придорожная пыль нагревалась и обжигала ноги, поэтому и приходилось идти по траве. Сначала не замечалось, чем это грозит, лишь, когда соленый пот выступал от жары, ноги начинали гореть. Оказывается ласковая, на первый взгляд трава, острыми краями наносила маленькие незаметные порезы. Их то и разъедала соль. В таких случаях с большой надеждой приходилось смотреть вперед: вдруг ручей на пути встретится или пруд, чтобы опустить в прохладу изрезанные пальцы и щиколотки.
Подошли к Уралу. Таких громадных гор семья еще не видела. Когда двигались по ущельям, так и казалось, что сомкнуться горы над головой и не выпустят дальше. И влага своей прохладой да сумраком смущали не только детей, но и взрослых. А лес-то, лес какой страшный. Некоторые ели небо подпирают головой, поутру макушки в тумане: как будто сказочный богатырь осерчал на них и единым ударом меча снес им всем головы. И стоят они теперь страшные и недовольные такой усеченной судьбе.
А речки то, что вытворяют. Вода, как взбесившийся бычок скачет по камням, того и гляди выскачет из русла. Тесно струе в заготовленном природой ложе и она так и пытается выпрыгнуть, убежать. Выбросится на открытое место и, беснуясь, сметет все на своем пути: камни, деревья, людей,- которые невольно оказались в это время в этом месте. Больше всего и боялась Груня этой воды, этот страх перед ревущим потоком осталась с ней на всю жизнь.
Мужики же плескали на себя холодной водицей, остужая разгоряченные тела, и радовались звенящей тишине и нетронутости, которая окружала. Даже мысли чище становятся, подметил отец.
Главное испытание, однако, было впереди и называлось оно: перевал. Вроде, ничего не изменилось, просто дорога стала подниматься и подниматься вверх. Казалось, что все эти люди решили посетить то место, где в тумане свои головы теряют ели. Становилось все круче, скоро лошадь уж не справлялась с этим тяжелым подъемом. Хорошо, что в эту пору оказались здесь несколько семей, и было принято решение мужицкой силой помочь лошадям. Дядьки смело окружили телегу и с гиком погнали первую конягу наверх, подталкивая повозку в гору. Лошадь, конечно, может и справилась бы, да только отказаться от такой помощи ей совсем не захотелось. Скоро эта компания скрылась за деревьями и оставшихся людей окружила тишина. Бабы на время потерявшие своих мужиков, вдруг присмирели, а ребятишки со страхом стали осматриваться по сторонам. Огромные ели мощным частоколом встали между домочадцами и остальным миром. Казалось, что вот сейчас из-за этого частокола вынырнет какое-то страшное чудище, незнакомое никому прежде, и начнет свое злое дело.
Казалось, что это длилось вечность, но скоро послышался веселый разговор, то возвращались удовлетворенные сделанной работой благоверные. Так поочередно все телеги были подняты на самую верхнюю точку горной дороги, все переселенцы были живы и здоровы. Груне самой было страшно такое приключение, а уж маленькие сидели в телеге, прижавшись, друг к дружке и восторженными и одновременно раскрытыми от ужаса глазами смотрели по сторонам и раскачивались взад-вперед, словно помогали лошадям и людям преодолевать тяжелый подъем.
Спуск был тоже не безопасен. Попробуй, удержи телегу, когда она всем весом толкает коней вниз. Того и гляди столкнет с кручи, расшибет вдребезги и телегу и скарб, да и животина пропасть может. По совету одного из мужиков срубили небольшие ели и привязали их сзади за телегами, они то потом и тормозили при спуске сучками.
Несколько дней преодолевали Урал и наконец, вырвались на открытое равнинное место. Просторище! Необъятная даль. Вот она какая, Сибирь. Отец рассказывал, что здесь, в этих местах, ее, Сибирь матушку Ермак воевал. Да неспроста от таких вот просторов вскружило голову у людей войска Ермакова, и произвели они недогляд, чем сразу же воспользовался местный хан. Подло напал на ватагу казаков и истребил ее поголовно вместе с предводителем. Друзья Ермаковы дело до конца довели, дошли аж, до океана Тихого.
Начались болота, а с ними и напасть пришла: простудилась самая младшая, заметалась на телеге в жару, и после очередного ночного отдыха было принято решение не трогаться в путь, а переждать пару дней. Матушка больше всего боялась не лихоманка бы, а то вмиг все друг за дружкой заболеют, а чем кончится - одному Богу ведомо. Груня по указу родителей собирала травы и готовила отвары. Приготовление пищи тоже легло на ее плечи, мать отойти от болящей не могла. Отец не знал чем помочь и чувствуя свою беспомощность не находил себе места.
На второй день послышался топот копыт и из-за поворота показались два жандарма, важные такие, они сидели на конях, того и гляди нагайкой протянут вдоль спины, покажись что не так. Отец с перепугу заломил шапку да на колени пал. Только видимо указания были даны от власти помощь оказывать переселенцам и не чинить беспредела. Старший долго слушал сбивчивые объяснения отца и потом буднично произнес:
- Погоста мне вдоль дороги не устраивать, до деревни везите ежели чего, там и схороните!
И с места взял в карьер, а следом за ним и второй, помладше.
Ишь, чего удумали. Не каркайте, не пришло еще время.
На последующем пути стали обращать внимания на деревенские кладбища, а ведь и правда, как же население Сибирских деревень увеличилось погостами. Умерших хоронили. Поплачут, да путь продолжают. А он без роду, без племени будет потом все оставшееся время лежать с несбывшейся мечтой о лучшей жизни. Хоронили, конечно, и вдоль дорог, не на каждую же версту жандарма поставишь.
Обошлось, однако, и через три дня пошли дальше. Жалко было сотоварищей, с которыми Урал переезжали, да главное ребенок живой. А сподвижники в таком большом деле всегда найдутся.
Скоро добрались до степной зоны. Ровная как стол земля простиралась во все стороны. Люди ощущали себя песчинками, брошенными на произвол судьбы. Единственное отличие от всего окружающего было лишь в том, что люди могли сопротивляться ветру. Песок набивало везде: под одежду, под крышку казанка. В результате любая пища, что готовилась на костре, скрипела на зубах. Появились солончаки, неужели в такой местности придется жить. Но нет, переселенцы двигались дальше и дальше. А с ними топали ножки девочки Груни. Она любила, когда придорожная пыль фонтанчиками пробивалась между пальцами ног, было щекотно и согревало подошвы. Словно солнышко рассыпало теплую пыль и ласкало. В отличие от ветра, который, то приносил парящий зной, то менялся на северный и нес холод. Земля местами потрескалась, в озерах вода имела подсоленный вкус, зато встречающиеся на пути реки были спокойны и несли свои воды раздольно и достойно, как бы показывая свою мощь и независимость от окружающего мира.
В один вечер к становищу прибился старец. Он вышел из темноты в белой самотканой рубахе с пояском, волосы на голове и бороде белые от прожитых лет. Схвачены очельем обережным,- не дать не взять виденье сказочное. Истории, которые он рассказывал, вызывали удивление, как глубокими познаниями, так и манерой изложения. Старорусским разговором старик вещал о трехглавой горе, от которой есть ходы под землю, куда в поисках лучшей жизни уходят люди. Их называют чудь, людей этих, и они всю жизнь посвятили поиску этих пещер. Как говорят старожилы – многие удачно. Шел в поисках этой удивительной страны Беловодье и наш странник. Но среди переселенцев уже чувствовался конец долгого пути и они больше прислушивались к себе и друг к другу, нежели отвлекались на какую-то байку о неведомой стране.
Для Груни же это была сказка, в которую она с удовольствием хотела попасть. Пока шли, и дорога занимала мысли и отбирала силы, было не до этого. А теперь, когда приближалось время остановиться на постоянное место жительство, хотелось верить во что-то красивое и необычное.
Пришли в уездный город Бийск, думали конец пути. Зарегистрировались в конторе переселенцев и получили направление ехать в Бакольское Марушкинского района. Это село и стало последним пунктом их далекого путешествия. Где-то далеко на закат осталась Рязанская губерния и стали они теперь жителями Алтая. Не все давалось просто. Сразу возникли трудности с лесом на строительство дома, никак не давали порубочный билет, а уж осень близилась. Ни кто не давал и инвентарь, а предлагали брать его в аренду у местных крестьян.
Жили люди хорошо, в добротных домах. Дворы были широкие, постройки для скота и инструмента пахотного надежные. Ну а самое главное – была земля, плодородная земля – Кормилица! Как то быстро сговорились с богатым крестьянином, который отдал им свой старый, но довольно добротный дом, а взамен отец с матерью нанимались к нему в работники. Начали обживаться к зиме.
В один день пришел хозяин, зашел в дом как гость, без претензий. Потоптался у порога, прошел в горницу, ответив на приглашение. И завел разговор:
- Девка, у вас совсем взрослая, пора бы на хлеб зарабатывать. Посмотрел я за ней, хорошо с ребятками малыми управляется. У моей хозяйки дитя народилось, а работы много. Не пошлете ли свою Груню к нам в няньки? Я уж и с хозяйкой перетолковал, ну а о цене сговоримся.
Отец с матерью, конечно же, были не против. Лишний рот будет пристроен. А когда приступать то - так прямо сейчас пусть и идет.
Быстренько собрали девчушку, благо идти недалеко – через дорогу. И пошла Груня в чужую семью работницей. Вошла вслед за хозяином и встала на порожке, не зная, как себя вести. Вышла хозяйка с ребенком на руках. Еще грудничок, но уже «агушечки» понимал. Девочка улыбнулась ему. И дитятко вдруг что-то доброе почуял и разулыбался во весь свой беззубый рот, потянулся руками к няне словно к спасительнице в этом мире, где он не нашел еще себе место.
Через каких-то пять минут он уже спал у нее на руках, мирно посапывая.
С новосельем, Грунюшка. Переселенка…