Красиво звучит, не правда ли? На деле же, это была всего лишь галлюцинация, видение. Я бегал по комнате, а потом зацепился за каемку ковра и влетел головой в шкаф.
Думаю, именно удар оказал на меня отрезвляющий эффект. В черепе запрыгала мысль: обратиться к всемирной сети, чтобы поймать мою проблему. Мда, тогда мой разум отчего-то блокировал идею визита к психотерапевту. Но что уж сейчас об этом говорить.
Надеюсь, ты еще не забыл, о чем я рассказывал ранее. Без этого будет сложно уловить суть многих вещей.
Когда я пришел в себя, на улице уже вечерело. Нужно было хоть что-то съесть: желудок вакуумировал сам себя, излишки его кислоты выплескивались в пищевод.
На кухне стоял старый советский холодильник "Айсберг", который безжалостно бил током. В одном из его ящиков валялся вздутый целофановый пакет с испорченными огурцами, на стенных полочках лежали куриные яйца, возле ледяной стены стояла, покрытая коркой инея, бутылка джина.
Шипение. Запах серы. На сковороде заплескалось масло. Через оконные жалюзи пробивался, разбавленный тенью облаков, синеватый свет. Я сполоснул нож, встряхнул его, как градусник, чтобы избавить от воды, но жир собрал влагу в маленькие слезы на лезвии. В левой руке держава, в правой скипетр. Треск...
В расщелине скорлупы виднелось что-то чёрное. Я раздвинул желтоватые челюсти: внутри в склизком оперении скрючился от разложения птенец. Руки сами разжались. Глухой шлепок, и заклокотало масло. Меня откинуло к стене. Уличное облако заполнило кухню синевой и душило запахом тлеющего оперения и гнилого мяса, смешанным с запахом подсолнечных семян. Воздух приобрел плотную форму, сквозь которую сложно было передвигаться. Разрезав его рукой, я выключил комфортку, затем, пробираясь сквозь тяжёлое облако, я добрел до стула. Оперевшись на дрожащий треугольник рук, подпиравший мои ноздри, я сидел, плотно сдавив веки. Мои щеки раздувались и сжимались, как жабры у рыбы. Последний раз они раздулись так, что чуть не лопнули, и протяжный выдох, раздвинув давлением губы, вырвался наружу.
Я поднялся на ноги, распахнул окно и пошел принимать душ. Тяжелые теплые капли захлопали по затылку. Пальцы путались в волосах, прилипая к волосам. На меня словно вылили тягучий мед. Душистая пена скатывалась по телу, уходя водоворотом в дебри канализации. Из ее пучин начали выползать тонкие щупальца, постепенно заполнив собой все шесть дырок алюминиевого слива. Червяками мои засаленные волосы двигались по полу душевой. Переползая друг через друга, борясь с водным потоком, они сливались в ветви дерева. Я хотел было с корнем быбить его плеском воды, но знаешь что? В тот момент я осознал, что меня не одолел страх, не пробрало удивление от увиденного.
На улице было уже темно, а в комнате, как и всегда, на подоконниках дежурили двое, накрытые простынями. В моей голове прорастали семена идей. Одной из них была борьба с тенями и силуэтами. Свист реек, стук пластмассовых колесиков, шлепок деревянной коробочки: я перебирал ящики один за другим в поисках гвоздей. Карлики натолкнули меня на это: они завесили свои тела простынями, а я завешу их. Наконец, победно прозвенел один из ящиков. В диване я нашел старые одеяла. Последними приготовлениями были извлечение молотка и приподношение оконной раме табуретки, за которой я уже вышел в коридор...
Пришлось преодолеть страх и приблизиться к карлику. Я посмотрел ему в глаза, вернее, в тот район черной накидки, где они должны были располагаться. Надеюсь, что у них есть хотя бы лица. Я был очень насторожен: он мог резко кинуться на меня, но низскорослый был неподвижнен, лишь связка черепов побрякивала от его трясучки.
Мой нос, пошмыгивая, сделал пару быстрых вдохов, губы дернулись вверх - вниз. Я занес ногу на табурет, подтятигая за собой покрывало... Со вторым окном была точно такая же процедура, только вместо черепов был причудливый стилет. Последний гвоздь не хотел заходить в кирпич под обоями. Я занес молоток и, с большого размаха, ударил по стальному стержню. Ножка табуретки не выдержала, издав резкий деревянный треск. Падая, я размазал спиной по полу уцелевшие части табуретки. Удар сидушки пришелся прям в ребра...
Я валялся, пытаясь вдохнуть, но в глотку будто запихнули кляп. Между тем, за новыми шторами послышался шорох, и заиграла мелодия, как из радиоприемника. Это была песня "Fly me to the moon"...
Ты правильно понимаешь: безумие только начинает набирать обороты. Как и я не даю тебе потонуть в нем полностью, так и мой мозг постепенно переключал скорость. Внутри звучал только один вопрос: "Зачем карлику магнитофон, он ведь даже не танцует?". Я перевернулся на бок и увидел окровавленные табуретные щепки. С моим везением, давно стоило, с ножом в руках, начать гоняться в полях за кроликами. Но, несмотря ни на что, мне все же удалось опустить веки змею.
Дома было только одно маленькое зеркальце. Я стоял, выкручиваясь перед ним. На спине виднелся маленький аккуратный ров, источавший сочный красный ручей.
Со скользящим о стекло звуком, поклацывая, пробка сошла с горлышка. Наполовину прикрыв его большим пальцем, я вылил немного джина на диск ваты. Далее, цирковое представление продолжалось: я сам себе заламывал руку за спину, пытаясь хотя бы немного дотянуться до раны.
В тот день, вечером, у меня не прозошла паническая атака. Тогда это было для меня удивительным. Я расположился на кровати с ноутбуком. Это - вторая идея: узнать, что именно со мной происходит. Мысли распутывались, информации становилось больше, и они снова запутывались. Я до сих пор не могу с увереностью сказать, чем болею. Это был не совсем обычный сонный паралич. Да, конечно, образы сна наложились на реальность, а, вернее, просто перенеслись их проекции. Но тот черный силуэт, я думаю, был уже галлюцинацией.
На сайтах писали, что это не представляет угрозы. Можно ли им верить? К сожалению, большинство статей в интернете не имеют научного основания. Это явление связывают с домовым, кикиморой или джином, в зависимости от народа. Все так размывчато: учёные не дают точных ответов.
Чем больше я читал, тем больше запутывался. Переходя с ссылки на ссылку, я констатировал у себя нарколепсию, невротизм и шизофрению. Многие симптомы совпадали, но далеко не все. Ты можешь с уверенностью сказать, что с тобой общается шизофреник?... А кто такой шизофреник? Мда, ещё и этот магнитофон, будь он трижды проклят.
Я не путаюсь в словах, речь разборчива и связанна. Я не слышу голосов. Я уверен, что в голове мои мысли, а не что-нибудь ещё и "я": не сигналы из космоса и "я", не голоса богов и... Я не похож на больного шизофренией, но чем я болен?
Магнитофон, будь он трижды проклят.
Было давно заполночь, а я продолжал читать научные статьи. Позже даже прочел пару художественных книжек.
Чертов магнитофон.
Я читал, а музыка все играла. Ты знаешь кто такой Джеймс Роджерс? Как кролик Роджер только в конце ещё "с". Он, непризнанный в своё время психолог, изучал и боролся с шизофренией. "Призраки существуют, пока мы в них верим. Они безопасны, пока мы с ними не боремся", - это его высказывание. Он доводил у больных шизофрению до кипения так, что в голове бурлил супчик с отварным мозгом. Если человек считал, что он, допустим, жираф, то Роджерс, с горящей честностью в глазах, говорил, что так и есть. Он подкупал какую-нибудь желтую газетенку, и ему печатали персональную бумажную желчь. Статья там гласила, что среди нас существует особый вид жирафов, поразительно как похожих на человека, так, что и отличить невозможно. На следующий день Джеймс встречался с пациентом и кидал эту писанину на стол. Все то, о чем параноил больной, чего боялся, оказывалось истиной. Здесь наступал самый трудный этап: "принятие".
Представь, что все, что показывают по телевизору, по какому-то псевдонаучному каналу, оказалось правдой: НЛО, правительственные заговоры, ожившие статуи гномов во дворе, реинкорнация Гитлера, Тартария и прочая чушь. Весь привычный мир разрушится: тело начинает ломаться, суставы выворачиваются в разные стороны, как на пытках, и все это происходит внутри железной девы. Зато потом, пройдя этот путь осознания через боль, все книги становятся на свои места в алфавитном порядке. Шизофреник приходит в гармонию, становится социальным существом. Не за что злиться на людей: ведь они не виноваты, что не видят, что он жираф.
В шестидесятых годах прошлого века Роджерса казнили: он был посажен на электрический стул по обвиненению в негуманном обращении с пациентами. Спустя время его метод признали действующим.
Приемник, как же он доставал.
Мне показалось, что великан с ногой стоял немного ближе к кровати. Я сидел, скрючившись, и, облокотив голову на стену, читал биографию Роджерса. Неожиданно для себя, я чихнул. Боль раздалась по всему телу, на мгновение почувствовалось, будто мне в локтях сломали руки. Из каемки глаз, откуда-то из под век, посыпались блики, похожие на звёзды.
"There's a starman waiting in the sky
He'd like to come and meet us".
Тут я уже не выдержал, и подскочил к окну, морганием выбив оставшиеся звёзды.
Я отодвинул покрывало, и утреннее зарево окатило мое лицо. К черной простыне карлика отлично подходил нежно красный оттенок. У его ног стоял старый магнитофон с абсолютно незакругленными краями. Вместо динамика, у него была плотно сплетенная паутина.
Мне захотелось записать свои впечатления от рассвета, карлика, радиоприемника. Но приятные эмоции быстро покинули меня: я опять ненавидел эту поющую коробку. С радостью я отнес ее на кухню.
Проснулся я в самым разгар дня, по-прежнему мучимый голодом. Чтобы хоть чуть-чуть успокоить его, я набрал кружку воды из под крана. По вкусу казалось, будто я зачерпул ее из озера, заполненного тиной и водослями, с поднявшимся на поверхность илом и плавающим птичим пометом и перьями.
Я вышел из дома, предусмотрительно связав стремянку проводами. Мои глаза уже позабыли, как выглядит город днём. В местном ларьке я купил хотдог, пачку дешёвых сигарет, пакет кефира, и присел за магазинчиком на широкий бордюр в метр высотой.
На счет еды и мироздания. Был один буддист-отшельник. Однажды он сидел на склоне холма и держал в руке ягоду ежевики, чуть ли не сутками ее рассматривая. Разглядывал, как свет купается между ее черных сфер, как в ее прожилках сгущается тьма, как слащавый сок циркулирует в ее просвеченных солнцем сосудах. Мудрец внимал ее запах: запах леса. Настало время, когда он ее съел, и волна вкуса ее черной крови затопила его язык, словно он съел целую Вселенную, сумев осознать необъятное. Он отнесся к ягоде, как к целому миру, дару Всевышнего, а не как к способу набить живот.
Я смолотил хотдог за доли секунды. Сочетание табака и молочной продукции просто омерзительно,- вот, что я тебе скажу, хотя, может быть дело и в цене сигарет.
Я отбрасываю излишнее описание, пытаясь сконцентрироваться на, как я считаю, самом важном. После быстрой трапезы, пришло желание прогуляться до центра города, прикупив заодно пару книг. Приближаясь к центральной площади, я подумал: как здорово - нет видений. Какая ирония...
Я стою на нулевом километре города. Люди проносятся мимо, не замечая меня. Их лица перевоплощаются на ходу. Все они сливаются в одну массу. Я никого не могу разлядеть: все они превращаются в белые тени, освещенные светом дня. Вокруг гримерка театра: все переодеваются, сменяя облики в мгновение ока. Они как живой пластелин.
Мимо проносятся только силуэты. Я замечаю лишь белые шлейфы их тел. Они ввергают меня в круговорот. Он уже пеленой лежит на моих глазах. Только белые шлейфы их тел...
Белая клякса с хлебной мякушкой на полу.
Я стою на коленях, оперевшись на руку. Меня как будто выкинуло из тела: я вижу все с птичьего полета.
Никто не обращал внимания на того парня внизу, а я пялился в свою блевоту, словно проходил тест Роршаха. В мутном потоке людской пластелиновой массы я увидел его - безглазый черный силуэт. Своим видом он начал обжигать весь набор для лепки: люди обугливались, у них стало одно лицо на всех. Они все так же меня не замечали, но ходили теперь значительно медленней.
Я вытер рот и двинулся подальше от лужи с крошкой и от черного. В мышцы как буд-то залили железо, и суставы не выдерживали их веса, ноги подкашивались, как у молодого жеребёнка. С этого момента отдаю предпочтение электронным книгам.
Вновь поднимался в свою квартиру по бетонным ступеням гуляющей лестницы. Меня приветливо встретили звяканье алюминиевых ножек и радиоприёмник, заманивая звуком в разные части квартиры. Из двух зол я выбрал музыкальную кухню: сидел на стуле и слушал Челентано. Не знаю, о чем он пел, но отдаю должное, музыка подходила под настроение.
Я все сидел и пялился в одну точку. Большие кисти болтались в воздухе и разматывали серую пряжу. По полу катались наманикюренные пальцы и скатывали нитки в клубок, оставляя на нем следы лака. Неизведанная бездна затягивала меня прочь от привычного мира. Видимо, настал момент попрощаться с ним: надо как-то продолжать жить. Пора доставать отложенные на квартиру с видом на горы деньги. Они были схоронены в декоративную подушку.
Я взял наточенный градусник и побрел в комнату. Мне удалось уклониться от рук, но я все же расплющил палец. Скривив мину омерзения, я двинулся дальше по маршруту. В самом центре комнаты лежала куча желтой листвы, аккуратно сложенной, как костер. С чувством превосходства я сел на брыкающуюся стремянку. Пересчитав деньги, я мог с увереностью сказать: суммы лишь едва не хватало на осуществление всех моих недавних мечт.
Стук в входную дверь был трудно различим из-за лязганья аллюминия и звучания проигрывателя. Я начал открывать замок, но ключ не поддавался. Действительно, зачем запираться было: меня же охраняла стремянка, хоть и связанная.
Скрежет дверного язычка и петель.
-Доброго вечера.