Я всегда знал, вот был уверен безошибочно, по многим знакам и откровениям, являвшимся мне во сне, что мой мимолетный, ничем не объяснимый интерес к самой тупорылой свинье из мира спорта - он не просто так. Ведь действительно, сучара - самая успешная, красивая тварь, длинноногая, бабок немерено, а что вместо мозга - реально опилки, то х...ня. Но ее трясево со сраной книжкой, написанной каким - то жидком ( ха - ха, я сразу вспомнил мемуары совдеповских генералов, такая же байда, целина, малая земля, Господи, дурдом коммунизма, но в мире наживы и чистогана все более тяжело и отвратительно до омерзения, примерно, как если дохлую мокрицу лизнуть разрезанным бритвой языком, оставляя сгустки крови на влажной поверхности существа ), это уже нечто, это уже п...дец, уровня выборов Витухновской или юморка упыря, плавающего кверху брюхом в мексиканской говенной речушке, пересекаемой нелегалами с упорством оглоедов, закусивших оглобли зубными протезами из победита, выточенными еще на тех, настоящих станках императора Максимилиана Гинзбурга, терсившегося в вагоне, херачащего колесами по маршруту Гребаный Экибастуз закольцованный по кругу - Гребаный Экибастуз навечно, без кавычек и каких - либо намеков, кончилось время намеков и трехсмысленностей, на хрен, если ноли и единицы не вызывают ничего, кроме растущего раздражения - на х...й такое счастье, пусть дрочит на креативность Урганта или тонкий английский юмор еще какого Коэна Рабиновича, мне не жаль.
А все моя тупость, моя удивительная способность открывать в людях нечеловечность кромешную, животное начало, вроде, невидимое, как человек - невидимка, позитивно проявляющийся нечеловеком - видимкой, размотавшим свои бинты добровольными попытками сыграть в не предназначенные игры разума, меня это удивляет безмерно, это ж каким надо быть бараном. Я поморщился от отвращения, сглатывая подступающую тошноту, закурил и представил, как я, к примеру, лезу драться с Валуевым, пытаюсь перепеть Магомаева, учу искусству кино Де Ниро, а потом открываю сверхновый блябуду квант, получаю на шею бант и подсрачник от самого Нобеля, закладываю динамитные шашки под железнодорожное полотно, бегаю по лесу, разыскивая партизан, нахожу и становлюсь Ковпаком, сутулым, бородатым, с орденом и в папахе, скачу на телеге вдаль и схожу с ума при виде вставшего из берлоги медведя с шатуном, паровой такой ведмедь, на шишечно - еловом ходу, устремленный в космос и ближайшую черную дыру, растопырившуюся волосатой вонючей мандой на зависть всем педам. Что ж такое - то, видимо, все же придется мне руководствоваться принципом расовой неполноценности и полностью отринуть всех русских, просто отринуть, пользоваться лишь услугами переводчиков. К черту всех остальных, просравших мои фантазии и игры напрочь, загребитесь, уроды, не понимающие вообще ни хера, обладающие воображением мха, шуршасто растущего на рогах оленя, двигающего попой по тундрястой лежневке, проложенной на День Физкультурника бухим вуматину ночным бульдозеристом Белуччи Виллалобос, гоняющим на жолтом, как говно, такси по улочкам Бостона, штат Аризона, Майами, Феникс с чорно - белыми титрами и монтажом Тарантино Трентиньяна, новатором и искусным искусствоведом собачьих наук Альбиона, вывалившим на меня спросонья целую кучу артхаузного дерьма, от которого сводит скулы, а мертвая Клеопатра умирает еще сто раз, выпивая залпом уксус, ангидрид, ледянку. Внутри нее шипит и клокочет, живот пучит, она пердит как лошадь, раздумывая о выдвижении своей кандидатуры, но я, одинокий в ночи Марк Антоний, непреклонно отстреливаю последних продержавшихся русских, возглашая новейшую эру тотальной глупости и ахуя. К черту. Меня же никто не заставляет жрать эту хрень, не у Пронькиных, граждане любители Зощенки и журнала " Звезда " с самодвижущимися картинками сисястой Феклуши Толстой. Мой персональный Ужгород становился всеобъемлющим, как взрыв тоннельной бомбы, сметая всех, кто думает, говорит, пишет на русском, а значит : плохо. Плохо. Очень плохо. Просто говенно. Какая - то шелуха ничего не стоящих слов, блевотина из повторений и херни, имеющей в основе лишь одно : вы такие потому, что не просто не хотите быть другими, нет, не можете. Не можете. Как Тактаров или Машков не могут стать Касселем и Роденом, как Рагозин не будет никогда маршалом Буденным или его конем, как мне никогда не стать Генри Миллером, как Россия никогда не превратится во что - то нормальное. По факту, по судьбе, по обету, по заветам, хоть расшиби пару мильонов голов, хоть взорви еще миллиард нейтронных бомб, но слова Троцкого, Гитлера и Розенберга горели у меня в лобных долях мозга вечной истиной, эта славная троица не побоялась назвать вещи своими именами, раздев святых двуногих, шляющихся без смысла от Днепра и до Амура, так, как назвали. И переедь во Флориду, стань Чичваркиным, отрасти бороду Солженицына, ослиные уши Войновича, делай, что хочется, пей, гуляй, пой песни или строй домны, учи алфавит и живи полной дольче витой, скачи и умри, сними кожу и одень галоши, выйди под дождь и залезь в крематорий, выиграй войну и проиграй в домино - никогда никогда никогда не стать русскому человеком.
Уже привычно тухлая информационная пища, перемежаемая впечатлениями из реальной жизни, из всех этих убитых дорог, вечного фюрера, тупой серости, пожирающей свои хвосты, безнадеги, скуки, ахинеи, импотенции несогласных и импотенции согласных, импотенции всех, кто еще не сбежал, чтобы, возможно, поколений через пять, уже там подарить маленькую возможность прапраправнукам обрести подобие человека, кто продолжает уныло волочь лямку семейной рабочей политицкой культур - мультурной да по х...й какой псевдожизни, нахлобучила меня здоровенной волной отвращения и я, надев цилиндр Чемберлена, попер нести мир народам, фабрики крымчанам, землю Сечину, леса енотам, ну, а моря, естественно, кальмарам, опять не рифмующихся ни с чем.