Чем чище помыслы, тем больше незаметных поблажек от Бога!
«Надпись на воде» (1991)
Утренний секс снова отменялся. Алена быстро вскочила с постели и одела всю свою амуницию для бега. Ее сосредоточенно-каменное лицо было уже там, на дорожке с чужими мужскими глазами. Дождь в этом ее утреннем ритуале понимал многое если не сказать, что понимал все. Он знал зачем на утреннюю пробежку она одевает на большие пальцы два толстых золотых кольца. Зачем бегает в тесной и очень облегающей иллюзии спортивных шорт. Зачем одевает провокационные маечные топы из тонкого материала. Как мучительно некомфортно она бегает с ее третьим размером груди и без лифчика. Зачем не одевает бейсболку и не подкалывает волосы, оставляя копну волос развиваться при каждом шаге. Зачем красит глаза и губы, выбегая на стадион, наконец. Бред какой-то, очень понятный и неприятный бред, но с учетом характера Алены, все было логично и даже ясно. Она была на утренней охоте и ее глаза сверкали, как только появлялся новый мужчина не на горизонте, а где-то рядом. Бедра начинали ходить ходуном от одной стройной ноги до мышц другой, танцуя первый вальс завлеканий. Взгляд романтично косил, волосы забрасывались назад театральными движениями, ресницы учащенно начинали биться в новом обмороке о поверхность глаз. Улыбка закрывала все лицо, демонстрируя отбеленные зубы и розовый язык облизывал губы со скоростью молодой спортивной гюрзы. Ее выворачивал собственный МХАТ и жажда охоты на богатого носорога. Всегда серьезная, она рыла землю в поисках железобетонного ходячего банка с пороком немыслимой щедрости, чтобы забить чужие денежные кучи для себя на ближайшие тридцать лет. На пути к своей цели она перемалывала на фарш мужские члены, сердца и возможности! Алена до спазм живота качала пресс дома, но никогда не делала этого на стадионе, она тратила там время на охоту, а не на спорт. Свой мир, свой стиль, своя редакция женского журнала в голове, свой газетный киоск!
Дождь лежал на кровати у открытого балкона раскинув ноги и слушая звуки близкого стадиона. Он лежал на простыне, усеянной звездами. Они спускались и поднимались, устремляясь в стороны, как праздничный ликующий салют, заставляя его спину закрывать четверть звездного неба. Он любил свежесть этих самых звездочек, их запах после стирки и сушки на солнце. Простыня с космосом без Луны совсем не пахла ночными небесами, она пахла телами двух любовников. Теплый ветер разгуливал по его волосатой груди и таким же ногам, объявляя утро уже случившимся фактом. Теннисные корты перекликались точечными звуками мячей и выкриками утренних ракеток, баскетбольный щит дергался в припадке от промахов тугих мячиков, хлопали дверцы машин, и кто-то давал дельные советы утренним футболистам, выкрикивая воздушные ругательства в спортивный воздух стадиона. Прошло пять минут и голый Вадик, встав с кровати, подошел к сумке и нырнул туда рукой. Достав военно-морской бинокль героя-деда, с очень дальним увеличением, он не спеша вышел на балкон девятого этажа, девятиэтажного дома и стал сканировать стадионное пространство, ощущая нежные прикосновения солнца ко всему голому телу. Быстро найдя Алену, он стал рассматривать ее нового партнера по бегу, высокого, коротко стриженного парня, с гранитным абрисом груди. Они стояли у бордюра и мило беседовали, при этом Алена, часто облизывая губы языком, как бы нехотя и лениво исполняла различные па и па-де-де из балетных партий собственного воображения. Она работала самкой, нагибаясь перед парнем и изгибая позвоночник, рисуя в мужском воображении многообещающие позы заднего вида. Продолжая беседу, она хватала для опоры его руку и задирала ногу очень высоко, изгибаясь и демонстрируя рисованную линию юной архитектуры. Алена подпрыгивала, заставляя очень шевелиться свою грудь под коротеньким топом. Все компоненты сближения работали, как проверенный танк. Парень был в восторге от утреннего спорта, он всячески ей помогал и даже давал советы по растяжке, придерживая ее ногу в месте повыше колена. Парня можно понять, он был мужик настоящий, не синий, земной, не инопланетный. Спортивная идиллия двух будущих олимпийских колец была налицо. Так бывает часто, когда никто и никому на самом деле не нужен, но обмен жидкостями, никто и никогда не отменял на приятной аллее жизни. Это всегда тренировка любви, перед встречей той самой, единственной, и как пишут все книги –неповторимой, которой нужны разные люди и тренированные и не очень.
- Все! Отношения с этой постоянно ищущей сукой, себя уже изжили. Пора перелистывать эту страницу! – громко подытожил Вадим и искренне улыбнулся взрослой тете, на цветочном балконе соседнего дома напротив, которая с интересом рассматривала стройного голого мужика. Гномы ее одиночества выследили голого Вадима на балконе соседнего дома и показали картинку хозяйке. Женские гномы одиночества- молодцы, такие подарки бывают не у всех женщин и не каждое утро. Вадим посмотрел на часы, до возвращения Алены оставалось около сорока минут. – Времени хватит, чтобы прыгнуть с парашютом и захватить небольшой город с почтой и водокачкой. - Старший сержант развед роты Дождь - вперед! – сказал он уже тише и снова улыбнулся своим мыслям с продолжением. Быстро запрыгнув в джинсы и легкую майку, залпом выпив стакан воды с серебряным долларом на дне, он забрал свой доллар и написал на листке бумаги.
"Аленький цветочек! Говорил же я тебе много раз, что Цветок Аленький не дает побегов ни на одной клумбе, особенно во времена гормональных бурь! Мы с тобой космонавты! Я уже исчез из твоей жизни, как и ты из моей, мы улетели в дальний космос..., посмотри карту на простыне. Ты мое прошлое, а в прошлом меня никогда не бывает и это разумная привычка. Все было замечательно, кроме каждого утра, когда у меня стоит папин подарок, как подъемный кран, как башня для маленького города Пиза…, ну..., ты сама видела много раз! А ты убегаешь потеть с другими дядьками с демонстрацией всем своей тугой тренированной и закаленной в постельных боях попки. Пресвятая Алена распутница, когда-то ты будешь мечтать о моей Пизанской башне. Мое утро такое же почетное время для секса, как и ночь. Терпеть не буду..., я воин, а не терпила. Это уже скисшее молоко нашей жизни. Ушел навсегда искать женщину, с которой наш общий луч пробьет пространство и время, и с которой мы сделаем много пузатеньких маленьких наших копий. Желаю тебе частых шопингов, быстро переходящих в смысл твоей жизни, пока твой белый конь без всадника пасется на лугу у супермаркетов. Береги себя в мире воров чужих оргазмов, вечной лжи и ворованных заношенных идей. Физкультурный привет тебе и всем новым членам твоего клуба неопределившихся одиноких сердец сержанта дон Гуана! Кефир в холодильнике не пей, он уже 7 часов и 32 минуты, как просрочен. Адиос на ближайшие сорок девять лет!
Твой бывший мужской фужер экологически чистого Дождевого сока".
Аккуратно положив ключи от квартиры на лист, Вадим зашел в ванну, выхватил из хрустального стаканчика свою зубную щетку и тихо прикрыл уже чужую дверь. Пять месяцев его жизни с Аленой легли на полку его личной мозговой библиотеки в драгоценный отдел "Женщина" в секцию "Опыт". Перед глазами замаячила новая страница жизни, как большая и блестящая табула раса, совершенно белая и неизвестная никому, таинственная, как у всех, кто может быстро и качественно управлять своей жизнью. Он быстро бежал вниз по лестнице и ощущал сладкий ветер в верхних слоях своего сердца. Тренированные мышцы работали как весла, доставляя утреннее удовольствие всему молодому организму. Жизнь продолжала наводить порядок и хаос в проснувшихся человеческих головах.
Случилось непоправимое: пришло лето! О Боже! Снова! Все календари улыбались и вздыхали, перевернув свои бумажные листья, свои цифровые обозначения и демонстрируя новую глупую информацию о том, как этим же летом, что-то сделать лучше, путем самых наименьших затрат. Легкие и простые пути достижения больших целей, целым потоком дурацких советов, начинали утро первого июня, завуалированно требуя денег, денег и ничего кроме денег. Все экраны, динамики и сайты пестрели купальниками, трусиками, лодочками, сумочками, стесняясь прямо сказать или написать – «Эй! Девчонки! Деньги есть? Несите сюда! Не думайте, несите! И побыстрей!». По ТВ трое наглых, совершенно развязных молодых, девушка с шальными глазами и двое парней с прореженной бородкой, не имеющих ни малейшего понятия, что такое культура изложения информации, выпендривались друг перед другом на экране, забрасывали ноги на диван, сёрбали кофе, хамски перебивали друг друга, щелкали языками и несли безумную лобуду для тех, у кого уши воспринимают и не абсорбируют информативную глупь, вообще. Они, будучи еще личинками мух, давали глупейшие оценки и советы «…давно летающим пеликанам, аистам и буревестникам». Тратить время на рассматривание бездарного идиотизма Вадиму не хотелось вовсе. Для опытного глаза сразу было заметно насколько сама передача является полной профанацией и безвкусием, и какая глубокая пропасть в головах у редакторов и режиссеров, получающих информацию не через мозг, а через кожу головы. Все крутилось вокруг денежного информационного торнадо, неумело разбавляя песенками зачеркнутых, цветных певиц однодневок, критикой, хохотом и откровенным ржанием по ТВ и в радио эфире. Сами вещатели были носителями социального уродства и тьмы. Телевизор переиначивал норму человеческой жизни совершенно адекватных людей, убивая любую справедливость и праведность продажных полицейских, матерей убийц, нарко- молодежи, словоохотливых до кладбищенских бандитов, вездесущего вранья и предательства. Вадим не смотрел телевизор, помня наставления умного отца – «… будешь смотреть эти помои, не заметишь, как сам там окажешься, жизнь совсем другая!» Мир был тяжело болен бескультурьем, болен мутью денежного обмена, который заслонил и испачкал судьбы миллионов несформировавшихся душ, лишив их мира человеческого духа. Этот новый пластмассовый мир диктовал опухоль унисекса, порождая новые капсулы в человечьем обличье, заставляя парней с лицами девушек, носить чемоданы с помадой и тушью, а татуированных девушек закачивать молочные железы мышечной массой анаболиков или силиконом. Мир в это лето продолжал сходить с ума, медленно двигаясь в весьма понятном направлении, увеличения статистики самоубийств, одиноких, заблудившихся особей нового мира, у которых происходило внутреннее кровоизлияние их крохотных Душ. Самоубийство продолжалось, программа саморазрушения была запущена, новый эксперимент штурмовал овечьи мозги.
Вадиму повезло с детства, у него был мужской пример в жизни, железобетонный образец его отца, майора ВДВ – Станислава Викторовича Дождя, погибшего в Афганистане прикрывая высадку из БМД под номером 34. А это для любого мальчишки очень важно, чтобы был с детства пример, настоящий, несомненный, не пример, а путеводный астрономический телескоп на всю жизнь! Он был воспитан на совершенно противоположных понятиях, чем те, которые лились с помойного экрана телевизора и динамиков радио. И обмануть тридцатилетнего мужчину миром нового гниющего стандарта, прошедшего разведроту, тысячи потных тренировок и институт химии, было невозможно. Вадим относился к той редкой породе людей, которая очень хорошо знает, что такое хорошо, и что такое плохо для их собственного существования, без советов злого, курящего любовника еврейской Лили Брик и целой плеяды идеологов прошедших столетий, без контуженных специальных режиссеров телевидения для жующего стада. У Дождя была своя валентность, свой ум, поддерживаемый сотнями прочитанных книг от умных писателей, прошедших свои жизни с достоинством. Он знал направление своего предназначения и направление своего дирижабля, он не сомневался в выбранном пути и ожидал заветного письма на его дальний запрос. Письмо Вадим написал три недели назад, как говорила его бабушка – «… на обум Лазаря» на адрес, случайно промелькнувший в интернете. Это был адрес артели золотодобытчиков, которой хватало людей, но не хватало специалистов. Каких именно специалистов? Это Вадик и спрашивал в письме. Был вопрос, значит будет ответ. Ему давно надоел город с его схемами и хитросплетениями, он рвался на просторы неизведанных далей. Словом, Вадим Дождь был романтиком и видел мир другим, чем диктовало искусственное телевизионное окно, мнения грязных подлецов и тайных сумасшедших с налетом интеллигентности в движениях рук.
Выскочить из подъезда незамеченным было трудно. Летним утром дворовой стихийный рынок обмена информацией и продажи молока и творога, уже работал на все мыслимые обороты. Пожилые женщины громко переговаривались между собой, решая маленькие задачи глобальных масштабов целого двора. Кто-то вышел что-то прикупить, кто-то удрал от утреннего кухонного одиночества и давно неинтересного мужа, тоже удирающего в гараж или на рыбалку, кто-то пожаловаться на официальную дуру из ЖЕКа, да мало ли причин выхода во двор. Коллективные сборища никто не отменял с незапамятных времен. На краю широкой скамейки сидела ухоженная женщина в соломенной шляпе с широкими полями и голубой лентой. Ей были безразличны все эти бабы с молоком и творогом. Возрастом она была немного под шестьдесят, именно то самое время, когда в дальних странах ее ровесницы, отработав на умную страну, начинают путешествовать на круизных лайнерах по морям и океанам, тратить банковские проценты от заработанных за всю жизнь сумм, танцуя вечернюю босанову, меняя шелковые и льняные наряды с золотыми браслетами, выпивая первоклассные чилийские вина и целуясь с незнакомыми, но очень наглыми дедушками, пахнущими сладким маскулином от чистых гавайских шведок. На то они и дальние страны, страны справедливой старости, новых эмоций и незаметного омоложения душ на последнем витке кармы. Глаза женщины в шляпе заблестели, как только из подъезда появился статный, спортивный мужчина с сумкой на плече и лицом какого-то книжного героя, который никогда не погибал. В ее глазах под широкими солнечными очками читалось вожделение и реальное желание, заинтересованность и бескрайнее любопытство. Весь двор знал, что этот красивый спортсмен, уже долго посещает Алену и остается у нее до самого утра, остальное додумывалось на скамейке, обрисовывалось, шлифовалось от каждого одинокого мозга по штриху и мазку, от пустых открыток собственного одиночества. Картина была ясна, чем они там занимаются, уже долго, очень долго. Женщина в шляпе никогда не имела такого спортсмена, у нее были другие, совсем не спортсмены с кабаньими боками и забитыми свининой чемоданными животами, с высокими должностями и шоферами в служебных машинах, рано ушедшие в другие света или даже тьму, от ожирений, циничных преступлений, изобилия коньяков, водок и бесконечных потоков снарядных колбас. Целые вагоны нерастраченных, нежных и искренних чувств бурлили в ее сердце, и она не могла смириться с тем, что все эти вагоны уже далеко за горизонтом, унесшие от нее настоящую любовь и лица ее не родившихся детей.
- Доброе утро! Девчонки! – весело и громко пробасил Вадим, глядя на утренний стихийный женский рынок.
- Доброе утро, Мальчишка! – тоже весело ответила пожилая женщина, которой явно нравилось, что она все еще девчонка, хоть и номинально, в воздухе, по полу, и никакая не бабушка, как орали ее злые внуки каждый день. Услышав его необычное приветствие, всем сидевшим на лавочках стало легче до самых глубин их сознания. У женщины в шляпе, что-то заныло внизу живота. Она проводила взглядом его красивую спину и тренированные ягодицы до угла, и глубоко вздохнула с дикой досадой внутренних умозаключений. Жизнь диктовала свое без малейшего намека на хоть какую-то затрёпанную справедливость. Через десять минут во двор ворвалась Алена, продолжая сексуальный бег, поднимая высоко локти и выписывая ровную амплитуду колебаний груди. Она купалась во взглядах всего двора, наслаждаясь их колючей ненавистью от черной зависти. Она знала, что на нее смотрит весь двор, но мысли о новой встрече с новым парнем занимали весь ее мыслительный лабиринт, это было важней, чем какие-то старые тетки на лавочках, у которых уже есть билет на отлет с этой планеты. Она искала комбинацию, как оставить в ее жизни Вадима и нырнуть с новым человеком в новые полеты в сторону бабочек-оргазма и чувственных, медлительных мотыльков ее боевой промежности.
- Аленушка! – выкрикнула женщина в шляпе с огромным информативным удовольствием, – а ваш друг уже убежал, вот только что! –Даже не повернув голову в ее сторону, Алена, с сюрпризным недоумением на лице, отбросила волосы назад и нырнула в прохладу бетонного подъезда. К книге ее жизни, чье-то умной рукой был прикреплен новый лист с прощальным письмом от Вадима и простым решением ее нового увлечения. Каждому свое, всегда, везде и во все тревожные времена!
Дорога домой была быстрой и праздничной. Праздничной, потому что Вадим так ощущал свою новую свободу и предчувствовал что-то хорошее впереди. Свернув за угол и выйдя на проспект, он столкнулся с группой лысых кришнаитов, танцующих у цветочного киоска танец бесконечной свободы и любви к миру. Молодые парни с белой и красной тилакой между бровей, прыгали под звон маленьких блестящих каратал, продавали цветные книги восточного смысла, раздавали пригласительные открытки на концерт космической музыки с мелодиями земной Индии. Вадим обратил внимание на белые и розовые простыни на телах, которые сияли чистотой, ногти на босых ногах тоже были чистыми. Молодые люди далекой и чуждой многим веры производили впечатление не только ненормальных, но и реально припадочных в центре православного большого города.
- Хари Кришна! – громко вставил Вадим и засмеялся, подзадоренный их плясками и необычным внешним видом.
- Хари Рама! – сразу ответило пять человек. Маленькая, бритая наголо девушка с большими зелеными глазами подошла к Вадиму и протянула к нему свои руки, в которых были деревянные туласи. На ее ногах были одеты старенькие сандалики цвета скорой помощи. Он наклонил голову, и она быстро одела бусы на его шею. От нее пахло цветочными духами, каким-то утренним пирожным, одним съеденным персиком и не очень скрываемой нежностью.
- Храни тебя Прапхупада! – шепнула она Вадиму на ухо и поцеловала в колючую щеку. – Вот наш адрес, приходи, я открою тебе чистый мир Кришны. - Вадим взял открытку с приглашением и с адресом, сложил ее вдвое и вставил в боковой карман сумки.
- Спасибо! Дорогая! Прапхупаде вашему пожми кисть правой руки, привет передавай лично от меня и православный поклон с уважением к его бороде! А ты хранишь целебат? – все так же весело спросил Вадим и пристально посмотрел в ее глаза.
- Целе…, что? Я не понимаю! Я только открываю себя для служения Кришны! – ответила девушка не смущаясь.
- Ясно, Сестра! Тогда, до встречи! От меня лично передавай еще жирные приветы и наилучшие пожелания Кришне, Раме, Шакьямуни, Батхитхарме и Вишну, и всем святым парням из верхнего коллектива! Ты знаешь, иногда я начинаю медленно догадываться, почему Джордж Харрисон остался в Индии у Рави Шанкара, перестал бриться и годами изучал звуки ситар. Такой немыслимый прыжок в прозрение! Быть обожаемым Битлом, написать столько гармоний, проехать весь мир с гастролями и вдруг в один момент понять, что его три виллы под Лондоном, шесть машин, десять садовников и тяжелый счет в девяти банках, это обыкновенная рябь на воде, по которой могут ходить босиком некоторые люди, тихо сидящие на берегу.
- А кто такой этот Джордж Харрисон? – тихо спросила девушка, но Вадим ее не слышал, он уже шагал в сторону стандартного девятиэтажного дома, куда его родителей загнала бывшая лживая власть, объявившая обыкновенный панельный дом великим достижением справедливости и заботы о трудящихся. Утро первого июня продолжалось, чтобы закончиться и исчезнуть навсегда, до следующего первого июня других лет. Шагнув к двери подъезда, Вадим резко остановил ногу. Под его ступней полз черный жук, беспечно ковыляя вперед. «Живая душа!» - подумал Вадим улыбнулся и, взяв жука пальцами, отнес его в траву ближайшей клумбы.
- Добрый день, красавица! – произнес прилично одетый мужчина, остановившись напротив молодой мамы с коляской и невольно заслонив ее продвижение вперед. – Я всегда говорил, что беременность, роды и кормление грудью, очень украшают любую женщину и ни один салон красоты не сравниться с этой процедурой назначенной природой. Куда уж там, каким-то там салонам красоты, это они так номинально называются, а на самом деле там красотой и не пахнет, ширма одна, обыкновенная лживая ширма. Там сделают прическу и давай расхваливать, а прическа то никуда не годиться, а деньги надо платить, уходить недовольной и платить деньги не малые. Эти салоны такое напридумывали, что голова кругом идет, шугаринг какой-то идиотский и слово английское, нам чужое, по- русски не могли написать- «процедура с применением сахара» нет, ни фига, надо с претензией написать – шугаринг, мать их…, для обману и для заманихи! Ненавижу я все эти салоны, беременность- вот настоящий салон красоты, вот предназначение природы. Всю жизнь мечтал работать акушером, но меня не взяли, я по росту не подошел… Беременна, это значит - женщина, если нет, значит –шугаринг… Гы!
Молодая женщина лет тридцати с большой налитой грудью, смотрела на него с недоверием и молчала, медленно и глупо улыбаясь. Она была напугана, часто моргала ресницами и крепче сжимала ручку коляски, в которой спал толстенький малыш мужского пола. Женскую интуицию в это утро никто не отменял, тем более в обостренном виде, когда на руках ребенок, за жизнь которого она отвечает навсегда. Она инстинктивно оглядывалась по сторонам ища помощи и поддержки, но аллея парка была пуста и сердце молодой мамы стало качать кровь сильней, давая силу всем органам на выживание и на борьбу не на жизнь, а на смерть. В голове возникли образы кухонного ножа, бейсбольной деревянной биты, самодельного кастета отца, газового баллончика на витрине магазина, и статьи в газете о легализации в стране огнестрельного оружия.
- Что вам надо? – заикаясь спросила она и сглотнула от страха. Мужчина был в плаще и в шляпе с присутствием нехорошего взгляда и с портфелем под мышкой. Она смотрела на его лицо и вспомнила наставления ее отца в далеком детстве, запоминала шрам над правой бровью, грязные волосы, крупные ноздри, острый подбородок, лопастые широкие ладони и грубый голос с нотами притворства. Он увидел в ее глазах страх и улыбнулся еще шире.
- Что же мне нужно? Красавица! Хороший вопросик… Мне нужно твое молоко, свежее, антибактериальное, из грудей, я заплачу! Очень важно из какой груди, правой или левой, потому что молоко там отличается разно полюсными индукциями! Это хоть понятно? Мне молоко твое нужно для кофе по утрам, много молока, ничего не подумайте, я не маньяк, разве маньякам нужно молоко? Нет, совсем не нужно, им надо другое, кровь, а мне только молоко! Вот эта бутылочка в коляске, она же с грудным молоком? Ведь так? И конечно же, вы не помните из какой груди?
- Да! – с испугом ответила молодая мама.
- Что, да? Хризантема! Тогда я ее забираю, а вы…, а ты наточишь ребенку еще, лады? Или тебе денег дать, но я бы дал бы тебе денег, но у меня сегодня нет. Это только сегодня у меня нет, а завтра я приду сюда и, если ты будешь здесь, я обязательно тебе заплачу за молоко и могу купить еще и еще, потому что я пью кофе с молоком. А кофе, это такая привычка для слабых и не волевых людей, я очень неволевой и пью кофе каждый день, целых пятнадцать чашек. Но мне никак нельзя пить кофе без молока, и не говорите…, не говори мне, что для кофе нужны коровьи сливки или коровье молоко, они не подходят, козье тоже, совсем не подходит, вкусовые качества не те, совсем не те…, понимаешь, только грудное, женское! - скороговоркой говорил мужчина и закатывал глаза под верхнее веко, создавалось такое впечатление, что он говорит священные мантры в пустоту. Больной шизофреник был на лицо. Он произносил слова и слушал себя, упиваясь темой темного сознания. Протянув руку к коляске, он быстро взял бутылку молока младенца и спрятал ее в портфеле. Женщина оглядела аллею, ни одного прохожего не было, она развернула коляску и быстро, не оглядываясь, почти бегом, направилась к выходу из парка. На ветке соседнего дерева, недалеко от стоящего в плаще мужчины, сидела ворона. Она не шевелилась и внимательно смотрела за происходящим. Иногда, если Боги хотят наказать человека, они исполняют его сию минутное желание, но человек об этом ничего не знает, он уверен, что ему повезло…, зло, зло, зло…!
Дождю тоже повезло…! Был его запрос через компьютер, был и ответ. Артель золотодобытчиков сообщала, что нуждалась в специалисте афинажа, чтобы не возить золото за три девять земель в городскую лабораторию, начальник артели принял решение плавить золотой песок с примесями прямо на месте. Вадим имел диплом о высшем химическом образовании и знал теорию, но никогда не занимался процессом очистки золота от посторонних металлов. Он был уверен, что разберется уже на месте. Вадиму и в голову не могло прийти, что решения по очистке добытого золота, принимает не начальник государственной артели, а люди повыше, что в государственных предприятиях по добыче золота все законы и обязанности строго расписаны и нет никаких отклонений и быть не может никакой самодеятельности, какой- то лесной артели. Ему было не до анализа, его приглашали на работу с таежными условиями, хорошей зарплатой и настоящей мужской средой обитания. Его душу и мировидение это устраивало. Он не задумывался, что по чье-то обязательной воле, он меняет всю свою жизнь, а в лучшую сторону или наоборот, этого не знает никто. Вадим был настроен на отъезд, где пути господни всегда неисповедимы. Военный рюкзак отца стал принимать теплые носки, кальсоны, лыжные перчатки, махровое полотенце, запасные лезвия для бритья, кружку, вилку, ложку, пять упаковок спичек и длинный список всего того, что так или иначе обязательно пригодиться в тайге и летом и зимой. Посмотрев на книжную полку на стене, он остановил свой взгляд на отцовской книге «Полевая хирургия» и спрятал ее в рюкзак тоже. Недолго раздумывая, Вадим достал отцовский кастет, спрятанный за электросчётчиком в коридоре и вложил его в руку, железо улеглось между пальцев, как влитое, напоминая меч, нож, кистень, свинчатку, топор, пишню и все остальное, боевое, с мужским предназначением и готовность к бою. Сняв кастет с кисти, он положил его в боковой карман рюкзака с самой распространенной мужской мыслью - «Пригодиться!». Курс – на край света, курс именно туда, в Артель ,, Славную,, на реке Каюк притоке Индигирки, которой командует человек со знаменитой фамилией Борман, подписавший письмо –приглашение на работу. ,, Каюк, так каюк!,, – думал Вадим, укладывая запечатанные бинты в аптечку, с йодом, аспирином и перекисью водорода. В большом городе оставалась только родная сестра с ребенком, часто гуляющая в парке напротив дома. В большом городе оставалась частица Дождя!
Целых одиннадцать дней Вадим добирался до ближайшего места в район реки Каюк. Он прошел потоки незнакомых людей с разными лицами, стремившихся к своим целям, менявшим транспорт и время, перемещаясь в пространстве и думая о своих желаниях. Вадим рассматривал люд, бегущий куда-то и понимал, что он такой же, как и все, бежит по своим делам за восемь тысяч километров от собственного дома. Бежит, чтобы улучшить себя, заработать инструмент для улучшения качества жизни - деньги, и посмотреть дальние уголки страны, где тоже живут люди, где множество лихого народу, которому все не почем! Он рассматривал разные лица, приятные и не очень, суетливо снующие по вокзалам в поисках пирожка, туалета, камеры хранения, билетных касс и перронов. Сменив два самолета, два поезда и четыре пойманных на трассах грузовика, он оказался у старой постройки возле тайги, издалека напоминавшей кафе. Две машины в день проезжали мимо, поднимая мутную пыль, громко сигналя и приветствуя хозяев. Четыре лохматые дворняги лежали у крыльца под солнцем, ожидая подачки, нюхая воздух и щуря глаза. Рядом возле наспех сооруженного сарая, прогуливалась ворона с консервной банкой «Бычки в томате» в клюве. Она останавливалась, била носом внутрь банки и не смея бросить такое сокровище, снова аккуратно брала ее в клюв и шла дальше. Желтоватый дым поднимался из трубы над домом, где-то сзади пилились дрова, монотонно визжа пилой и падая на землю толстыми чурбаками. Между двумя соснами была протянута веревка и сушилось белье, три женских сарафана, четыре простыни, наволочки, и болотные сапоги, раскачивались на веревке. Окна были раскрыты, оттуда был слышен звон посуды и старомодная песня о счастье, которого нигде нет. Зайдя внутрь, Вадим остановился, чтобы все разглядеть. Внутри было чисто и пусто, подойдя к столику у окна, где стояло два горшочка с цветами, он снял рюкзак, бейсболку и сел на длинную лавку. Большая комната с невысоким потолком была больше похожа на обжитый угол с элементами советской столовки. Потрогав недельную щетину на щеках, он забросил в рот карамельную конфету, спрятал фантик в карман и стал ждать. Старые плакаты советских времен, исполняли роль обоев и заплат, с их экранов смотрели положительные строгие лица строителей чего-то нового, чего-то хорошего. «Коммунизм - это молодость мира и его возводить молодым!». У девушек и юношей были сильные шеи, сильные руки, новенькие рабочие перчатки и красные платки, юбки ниже колен, широкие штаны, кепки и одинаковые пальцы на руках. Плакаты того времени выдавали унисекс по всем направлениям, на фоне труб, заводов, но без газет и пароходов. Страна поднимала боевой дух молодежи, отправляя сотни тысяч судеб по другим дорогам, чем предначертано им было свыше, заставляя жить чужим умом. С каждого плаката смотрел неулыбчивый, осуждающий взгляд, заставляющий чувствовать вину, за успокоенность собственной души – «мы там, где ребята толковые, мы там, где плакаты «Вперед!», где песни рабочие, новые, страна трудовая поет!,, Кто бы спорил, продуманно все в жирных кабинетах, до уровня Библии, никак не поспоришь ,, Сначала было слово, и слово было у…!,, Нужно было собирать рюкзаки, бросать все и ехать сломя голову, а может быть и не сломя, в дальние дали для обязательных лишений. Без лишений, ну ни как, ну просто, никуда! Подавайте лишения, без них скукотища! Вадим закончил разглядывать плакаты и бросил взгляд на подоконник, где в ряд выстроились три керосиновые лампы, готовые к работе в вечернее время. Тщательно вымытый пол, еще отблескивал остатками влаги, пахло чем-то вкусным в вперемежку с дымком. Звук мытья посуды прекратился и в комнату вошла девушка. Она была крепкой и статной с открытым взглядом и широкими бедрами. Ее взрослое лицо обнимал белый платок, аккуратно завязанный под подбородком, а серая кофточка в полевой цветочек, была застегнута до самой шеи, защищая выпирающую красивую грудь. На правой руке у нее не было мизинца и безымянного пальца. Увидев Вадима, она подошла ближе и поздоровалась.
- Здрасьти! – с едва заметной улыбкой, сказала девушка.
- Привет! Лесная фея! – с широкой улыбкой ответил Вадим и протянул ей горсть конфет в зеленых фантиках. – Это тебе из далека, залетным ветром! Перекусить бы мне…, у вас тут вкусно пахнет.
- Вижу, что из далека. У нас таких нету. Геолог, что ль? – громко спросила девушка и повернулась в сторону кухни.
- Конечно геолог. Из Сафтувьевской геологической партии, слыхала? - моментально соврал Вадим. - Тебя, как зовут, раскрасавица?
- Варвара! – уже улыбаясь ответила она.
- Можно сказать, что я правильно зашел к тебе, Варвара краса- длинная коса! Ну так что, накормишь каменного следопыта, умная девушка?
- А как же иначе- то!? Накормим! Ток выбор то невелик, че есть, то и принесу, зато свое и вкусное, аж жуть! Коли водки хошь, водки нету, тут не попоичная, тут культурно! - быстро отмечая местные правила ответила Варвара и изящно развернувшись ушла на кухню, где кто-то был и подслушивал, а затем стал стучать тарелками и ложками. Кухня пахла свежим хлебом и вареными овощами, жирным бульоном и чьим-то мясом. После долгого пути и сплошной дорожной сухомятки, Вадим сглотнул слюну, нарисовав в голове обильный борщ с мясом, салаты, картошку и котлеты. Организм принимал запахи кухни и рисовал свои картинки, не обращая никакого внимания на условия местности далекого края. Через десять минут Варвара стала накрывать на стол. Первой легла чистая салфетка из льна с вышитыми цветами, ложка была добротной, деревянной, почти новенькой, без признаков надкусов, с вырезанным медвежьим контуром на держаке. Затем она принесла большую деревянную плошку до верху заполненную жирным супом с плавающим отборными белыми грибами, три куска серого хлеба с семечками на загорелой корке, необычной формы деревянную тарелку с паровым куском мяса и большой горстью красных ягод, две чищенные луковицы, головку чеснока, кусок свежего курника, три оладьи с медом и кувшин брусничного сбитня.
- Ого! Говоришь, что выбор не велик? Это ж царский стол! Ивану Грозному и не снилось, Святая Варвара! – воскликнул Вадим, внюхиваясь в воздух. Из-за подоконника показалась собачья голова с голодными глазами, черный нос ходил ходуном, забирая литрами воздух с молекулами мяса. Собака пролаяла два раза, заранее обращая на себя внимание и требуя снисхождения к ее собачьему аппетиту.
- А ну брысь, Ярчик! Накормлю потом, не нахальствуй зверюга! Че гостю рожу кажешь свою, эка невидаль лохматая! Брысь! – крикнула Варвара и махнула полотенцем в сторону собаки. Да ты ешь, геолог, не робей, все свое, лосятину попробуй, сама добывала, свежина, гриб вкуснющий не червивый, после дождевой, видимо невидимо тут недалече. Ешь геолог, мужику сила нужна, природная, лесная, не городская!
- Варварка! Сюды ходь! – кто-то женский сурово выкрикнул из кухни. За окном прошелестели широкие шины, цепляясь за накатанную дорогу, замедляясь и поднимая пыль. Грузовик испустил газовый выброс и остановился, громко хлопнули две двери, одна за другой. Вадим всегда помнил наставления отца, особенно касающихся нахождения в чужих краях и предчувствия ситуативной опасности. Дождь щелкнул липучкой на рюкзаке, достал кастет и вложил в боковой карман военной куртки. Курник с грибным супом был великолепен.
В дверь вошли трое. Первым вошел странный тип с полуприкрытыми глазами, небольшого роста с наброшенным пиджаком на плечи. У него были странно заостренные уши, похожие на картинку из альбома «Абоминог». Все пальцы на его руках были серо-синими от татуировок. Лицо худое, скуластое, не кормленное. Глаза быстро пробежались по комнате, остановились на Вадиме, его рюкзаке и соседнем столике. Двое других были покрепче, коротко стриженные с угрюмыми лицами. Среди четырех столов, они выбрали стол напротив Вадима.
- Эй! Кто там? - громко крикнул стриженный, с любопытством разглядывая пыльный рюкзак Вадима. Из кухни вышла Варвара с серьезным лицом.
- Чего вам? – холодно ответила она.
- Красава! Чаю дай, черного, чтоб проняло до кадыка! Два пустых стакана, и чего-то пожрать! – сказал тип в пиджаке и достал из кармана бутылку водки.
- Тут не распивочная, водку пить нельзя! – увидев бутылку, сделал замечание девушка.
- Да ладно! Ты еще ментов позови, чтоб они меня арестовали за распитие спиртных напитков! Ха-ха-ха! – рассмеялся тип с полуприкрытыми глазами. Варвара развернулась и ушла на кухню. – Слышь, мужик, стакан дай! – обратился он к Вадиму, повернувшись в пол оборота. Дождь продолжал наслаждаться грибным супом, не обращая никакого внимания на новых посетителей и готовясь к плохому сценарию событий.
- Ты че, оглох? Пассажир! Стакан, дай сюда! – буркнул недовольный стриженный.
- А кто спрашивает? – спокойно ответил Вадим и перестал есть, внимательно посмотрев по очереди всем троим в глаза.
- Я спрашиваю! – ответил синий с возмущенным лицом.
- А ты кто такой, чухонский прокурор? Кто тебе спрашивать меня разрешал? Качумай, приблуда! Стакан не дам. Свой надо иметь, а не клянчить у других. Ты таежник или пришлый? Ты че мямлишь тут, попрошайка? Тебя не учили в тайге, как обращаться к людям-человекам, и как надо просить? Науку не прошел еще? Водку из горла смокчи, тебе не в первой. Рекомендую вам не дизелить и разговаривать аккуратно или я вам дырки во лбу понаделаю из волыны, прямо здесь, вопросы еще есть, смертники? – Вадим демонстративно положил ложку на стол, вложил руку в правый карман и надел кастет, оттопырив ткань.
- Слышь, старатель, мы ж просто стакан попросили, ты че? – уже другим тоном сказал стриженный. Вадим вытащил руку из кармана куртки, взял деревянную ложку и продолжил есть, нагло и сладко чмокая. – Волына у тебя, говоришь? Волына это хорошо, это аж страшно! А че, братан, много золота намыл? – спросил синий, откупоривая бутылку.
- Че намыл, то мое! – продолжил Вадим, заранее понимая, что расклад продолжает рисовать сам дьявол.
- А на церковь дашь, чтоб Господь народ помиловал? У меня батюшка знакомый есть, я ему передам твое пожертвование, лады? Сейчас наши еще подъедут, все сироты голодные, не ели пять дней и на благотворительность надо бы отщипнуть процентов пятьдесят. Или ты жадный, Братан? – глотнув водки и, громко отрыгнув в воздух, спросил синий, пристукивая левой ногой по полу. Из кухни вышла Варвара с мокрыми ложками. Она подошла к столу и стала выкладывать расшитые цветами салфетки. Как только она приблизилась к уголовнику, он положил свою руку на ее задницу и улыбнулся, показав ряд золотых зубов.
- Не сметь! – громко выкрикнула Варвара, хлестко ударила его по руке и убежала на кухню.
- Ну, так как насчет благотворительности? Братан! - не унимался синий, разглядывая пыльный рюкзак Вадима.
- Ты все сказала, рында шерстяная? – спокойно спросил Дождь.
- Ну!
- Слона нагну! – передразнил Вадим. - Варвара! – крикнул он громко, улыбаясь и продолжая спокойно кушать.
- Че! – ответил она, выглянув с кухни и вытирая руки полотенцем.
- У тебя есть две лопаты?
- Две? Есть в сарае, а как же?
- Будь любезна, неси сюда! – улыбаясь попросил Вадим.
- Сейчас! – ответила Варвара ничего не понимая.
- Зачухарь! Я вижу ты тупица и соображаешь медленно! - начал свое повествование Вадим, отложив ложку и забросив правую руку за спинку стула. - Сейчас Варварка принесет две лопаты. Одна мне, другая тебе. Ты тянешь здесь на хозяина сосен и тертого упыря, вот мы сейчас тебя и проверим из чего ты сделан, в каком кипятке тебя жизнь купала, на каких турниках ты себе мышцу наращивал, из какого мяса твои яйца кручены? Мы сейчас вдвоем выйдем во двор и будем убивать друг друга лопатами, прямо сейчас, потому что сделать вам троим дырки в башке, это слишком просто для меня. Ежели твои друганы рыпнуться, расстреляю, как собак. Ты мне уже надоел, ты перебил мне вкусный обед, за себя ответишь сам и прямо сейчас. Лопата вещь тяжелая, увечит капитально, хуже топора, если ты мне проломишь череп, в чем я глубоко сомневаюсь, золото в рюкзаке, которого нет, твое. Если я, ты умрешь прямо сейчас, я тебя медленно расчленю по заготовкам, а твои дружки соберут твои куски на земле и похоронят где-то в лесу. Более того, по законам тайги, который тебе никто не преподал до сих пор, я заберу ваш грузовик себе. Лады, коматозник? Как тебе перспектива, плесень? Тайга, это тебе не кодлой в остроге шнуровать разный городской люд жуткими словесами, ты грудью не уродился мне вопросы рисовать, видать папаша много водки выпил перед зачатием. Ты готов сдохнуть, кипяточный, прямо сейчас? Быстро ответил мне! – Вадим говорил зло, процеживая слова сквозь сомкнутые губы, не поверить ему было невозможно. В это время вошла Варвара и принесла две лопаты. Вадим быстро встал из-за стола, продемонстрировав спортивную фигуру с ростом метр восемьдесят девять, быстро схватил первую лопату с черным грызлом, и ловко провернул ее в руках, как копье. – Ну че, страшный Халулай! Язык твой – враг твой! Готов сдохнуть, змей Горыныч? Идем на улицу, блатмейстер, будешь свои пятьдесят процентов отрабатывать, че засохла плесень божья? Ало-о-о! Подорвался быстро, я кому сказал? – Вадим ловко крутанул лопату еще раз, недалеко от его лица и сильно сжал черенок, шагнув к двери. Трое сидели за столом не шевелясь.
- Тебя, как зовут, Братан! – спросил стриженный с нескрываемым страхом.
- Я тебе не Братан! – с улыбкой ответил Вадим. – Меня весь край знает! Ну че? Сдулся, Халулай обдолбаный? И по ужасней видали, я медведя гонял по тайге два дня, а потом зарезал его, как собаку. А ты кто такой, захухря расписная? Че квакаешь тута? - Вадим старался использовать странные старообрядческие слова народов Сибири в прошлом веке из интересной книги, которую он читал год назад и многое оттуда запомнил. Подойдя к сидевшему за столом типу, он нагнулся и посмотрел ему в глаза. – Эй! Челове-е-е-ек! Идешь на волю, кровь пускать или яйца не выросли? То- то же, ****ослов, не блатуй, живи мужиком, а то сдохнешь быстро чужеед, уразумел? После этих слов, он сильным ударом с размаху, огрел его по затылку так, что у блатного клацнула челюсть от неожиданности и продолжал смотреть ему в глаза, внимательно наблюдая за руками на столе. Двое короткостриженых не двинулись с места. - Тему я закрываю, ненадолго, на время, тупорогий ты кирпич, а то душевно раскумарю. Где артель «Славная» знаете, потерпевшие?
- Знаем! - быстро ответил стриженный, разочарованно глядя на синего.
- Не знаем! – тут же ответил тип.
- Вот и хорошо. Подвезете меня туда! – уже в приказном тоне сказал Дождь.
- А нам не по пути, мы туда не едем, это километров сто отсюда! – зло оскалился расписной, почесывая ударенную шею.
- Это кто тебе сказал, что не по пути? Я тебе только что жизнь спас, червяк кладбищенский! Поедем в артель к управляющему к самому Борману, может ты ему денег должен? Че закиксовал, подкидыш? Там в артели он тебя и порешит, а я погляжу! Че то мне рожа твоя знакома? Ты точно панораму затемнил! – Вадим блефовал ровно, глядя в глаза уголовнику и вспоминая все наставления отца для таких ситуаций. Он выдавал возможные логические цепочки, которые могли быть или не быть, в чем он быстро ориентировался по ответам обозленного типа. - Мне Борман рассказывал про должничка расписного, свободного вора, которого его артель порвать хочет на куски! А вы лысые знаете, сколько он должен Борману или я ошибся?
- Ты ошибся, мужик! Я ничего Борману не должен. Мы не поедем в артель, это очень далеко и нам не по пути, - совсем другим голосом подавал информацию тип.
- Ну че ты заладил, как блудяжка! Не по пути, не по пути. Слюни вытер быстро! Всем нам по пути, все дороги ведут только на кладбище, только длина дорог у всех разная! Сейчас доем лосятину и поедем, а будешь тормозить, сломаю тебе позвоночник и брошу в тайге муравьям. Заметьте, я вас не трогал, вы меня тронули, потому и прикуп мой. К Борману прямиком и поедем. Ты все понял, савраска? Ты, стриженный, за рулем, я в кабине, а вы, проскурня темная, в кузов. Конец связи! – Вадим громко поставил лопату у своего стула, сел за стол и принялся есть мясо, демонстративно чавкая, сербая вкусным збитнем, и зло поглядывая на людей за соседним столиком. От внимания Вадима не ускользнула то, что синий обрадовался ехать в кузове, потому что уже знал, что сбежит. Варвара вынесла горячий чай черного цвета, три гречневые каши с жаренными белыми грибами. Она подошла к столу, но больше ее никто не трогал руками, все уже изменилось, все меняется всегда из-за другой конфигураций ума, открытия новых обстоятельств или глупости человеков. Аппетит у них тоже изменился, он просто пропал полностью. Все легло поровну благодаря драматургу, который сверху, для которого люди, это пеницилин и нестабильный кубит. Вадим Дождь не знал этого, но что-то чувствовал и шел напролом. Он не был жертвой с детства, он был хищником и сыном покойного саблезубого тигра в голубом берете.
- Че сидите? Дорога дальняя нам светит, нажирайтесь, набивайте кашей требуху! Homo hom eni lupus est! Хотя, кому я это говорю, Боже ж мой? – зло бросил Вадим и принялся за оладьи с вкусным медом.
Через три километра двое спрыгнули с кузова на дорогу. Вадим видел их прыжок в зеркало заднего вида и улыбнулся, заметив, что водитель заметил побег тоже.
- Тебя как зовут? – спросил Вадим, перекрикивая громкий звук мотора.
- Николай! – ответил стриженный и крепче сжал руль.
- Короче, Николай! Ты уже видел, что твои друганы спрыгнули на землю метров сто назад, если ты хочешь, тормози машину и вали к ним, ты мне не нужен, я и сам доеду, без тебя!
- На хрен мне Черт нужен, он блудит по магазинам, шарит по заимкам, жизнь его блатная, короткая, зарежут рано или поздно. Лучше рано, чтобы меньше народу пострадало. Он мне никто, я бы в артель устроился, грехов за мной нету, я за вами в артель, если можно!
Уважаемый читатель! Продолжение на авторском сайте!