Purgatorio - чистилище - фрагм. 3

Борис Левит-Броун
ЧТО, ГДЕ... КОГДА

А знаете ли вы, что ночью рыдается от тоски?
И так понятно всё!
Расступитесь ...дайте подойти! Вот она, правда!
Кто-то живёт для радости. Кто-то - для совести. И не понять друг друга... нет, не понять!
Который для радости, тот зовёт в отворённое завтра, стремит себя сквозь толпы и повседневность.
Да, расталкивает локтями неуклюжую посредственность!
Да, может и ранить!
 
Который живёт для совести, - не озабочен светом... нет! Он тащит на горбу свои и чужие беды, поминая без конца легенду о долге....
О, плаванье в тазу!
Зарёванный носовой платок вместо паруса, украденная молодость, несбывшаяся зрелость.
Который живёт для радости, он ищет друга на сердце вспыхнувшее, на веселье необузданное... на нежность и восторг.......
Который для совести, - не друга на счастье, а жертву во спасение ищет. Неважно от чего, только бы спасать! А хоть и от ничтожества, от пустоты, - только б спасать, только бы не спать, только достало бы муки выкрикнуть патетически: “Я не принадлежу себе!”
Вот так и плетутся в дырявых тазах, полузатопленные, мятые, но непогасимые сознанием великой своей жертвы... упоённые верой в благодарность задолжанную.
А мимо несутся светлые и безучастные парусники радости. Неуязвимые в броне эгоизма, гладкие, как дельфины... совершенные в радугах брызг, непреклонно устремленные к свету,
- посторонись, убогий!
Не скрежещи съеденными в трудах зубами, не кори летучих стремителей! Не пророчь им пытку раскаяния, - придёт оно и к тебе!
А что до благодарности за добро причинённое, то не кажется ли тебе, убогий, что даже один, увлечённый стремителем, один, обманутый великим заблуждением света, будет во сто крат благодарнее счастливцу-эгоцентрику, чем тебе твой спасённый за жертву без любви, за заботу без радости, за смирение без надежды.......
Ведь живя без света, ты и его ввергаешь во мрак.
Нельзя дать счастья, не будучи счастливым!
Вот и подумай: что, где... когда.


*        *        *



СТАТУЯ

Девочка с вишневыми глазами и грудью Деметры.
Что знаешь ты о болях непрорвавшихся экстазов?
А может быть, не зная, чувствуешь?
Может понимаешь по-иному ...по-своему, невысказанный трепет моих пальцев, ласкающих твой затылок?
Смех твой сродни улыбкам архаических богинь.
Твоя прозрачная покладистость что-то шепчет мне о вечноженственном, о первобытном и дремлющем. И я тону глазами в черноте твоего бархата так, словно уже владею... словно груди твои уже скользят в моих руках.
Я вижу твои спокойные руки.
Виски твои нежны и равнодушны. Они зовут и не зовут... лишь приглашают: “Поцелуй!”
Ты вся отдана какому-то расслабляющему плену, и зов твой тих, и ноги твои ласковы даже в неводах сеточек-чулок, и само сопротивление твое как-то обескураживающе мягко. Словно бы и нет его.
Ты податлива и неуловима как нива.
 
Так фантазирую я тебя,
девочка с грудью Деметры и вишневыми глазами.



*        *        *
ВСЁ

Всё, всё............
И только ночь расставит по местам!
Лишь когда слышен станет тайный ход часов.... лишь тогда - всё!
 
Передо мною Врубель. Забелла на фоне берёзок, портрет сына...
о, Господи!
Каких там Уистлеров Джеймсов Эбботов....... Не снилось... не постигалось и искры этого невозможного света!
Всё, всё............
Лишь когда тайный ход часов прорежется, а окошко станет чёрным. Споют тогда мне эти берёзки из-за плеч хрупкой Забеллы, прорешетят серость дня до ослепительной сердечной синевы. Так не распарывала небо и божья лютость!
Врубель ослеп!
За целых четыре года до смерти............
Врубель...........................................ослеп.
Если, Бог, ты допустил это... значит нету тебя, Бог?!?
А кому скажешь... кому прокричишь в ухо........

Мальчик смотрит с картины.
Детские глаза спрашивают: “Почему мне умирать?”
Словно для этого только и писался сказочный холст.
Умер он, Саввочка Врубель, сгорел в крупозном воспалении за единые сутки.
Через пять лет его отец сгорел за шесть недель в скоротечной. Простудился, стоя у открытой форточки, (полагают - умышленно).
И всё.............всё?
И только слышалось ему в воробьином щебете:
“Чуть жив!”
“Чуть жив!”
“........”
Лишь когда тайный ход часов станет громоподобно очевиден,
лишь тогда вновь зазвучу я под ветром тишины!
 
МЫ НЕ ЖИВЁМ.... НЕ ЖИВЁМ!
Даже я... единственный среди вас, живущий.............
Перед остротою сверхжизни художника тускнеет зеркало счастий!
О... не дано вам испытать!
Что ж вы боитесь?
Что трусите протянутой руки?
.......и мама будет довольна,.......
.........и не отяготится путь, да?........
Да?
Ведь не дано нам испытать...........
Так пусть же хоть это, хоть осколок, разрезающий до души!
Пусть краткое, как экстаз, но всё-таки касанье того, чем, как улей мёдом, полна жизнь гения.
Чтож вы трусливо разбегаетесь при одном лишь появлении моём?
А уж призыв мой - вам просто испуг отчаянный.
На что надеетесь, разумноосторожные?
Какую компенсацию расчитываете с жизни взять за то, что не ответили протянутой руке?



*        *        *


СТАНЦИЯ

Жуткая наша правда пухнет быстрее нас.
Каждое утро наваливает ещё чуть-чуть, но к вечеру мы успеваем нарастить соответствующие мускулы, чтобы справиться, не разронять....
Ночь - на отдых и короткую предсонную надежду, что мы уже взяли свой вес.
Сон и кошмар, - предчувствие завтрашних перегрузок.
Вот почему так охотно длится вечер, а проснуться хочется поздно днём, когда проехал уже беспамятно станцию утренней муки.




*        *        *

КОТЫ

Выходя из дому, я восклицаю громко: “Коты!”, и они глядят на меня, обернувшись изо всех концов большого квадратного двора, отгороженного гастрономовскими холодильниками и старой краснокирпичной стеной от навеки невыясненного завода.
А для котов он выясненный, и когда они проходят равнодушно по кромке стены, нормальная глазная зелень сообщает, что ничего “такого” нет в этом секретном предприятии.
“Коты!” – произношу я вслух и иду сквозь короб подворотни,   сквозь резко и всегда в один и тот же момент набрасывающуюся улицу.
Иду я в никуда.
В безвременье терпеливой нужды как-то не развалиться... не лопнуть от внутреннего сгорания.

В неизбежность пережить ещё хотя бы день.



*        *        *


ПОХОРОНЫ

Что поймёшь в чужих похоронах?
Что вон та, которая лежит, ничего уже не соображает?
Что все ощущения, с нею ныне происходящие, не значат ей ничего?
Цветы на лице.............?
Поцелуи на лбу.......?
Зимний свет на орденских планках...........?
А как это, - не чувствовать зимний свет?

В толще шапок и шуб глухие рыдания..............

“Разрешите, пожалста!”



*        *        *


НОВОГОДНЯЯ СУЕТА

Унизительна!
Любая предпраздничная мерзит, но эта..............
Вы пришли на целую невозможность раньше!
Вы безнадежно опоздали!
Каждое “сейчас” – уже истлевшее прошлое.
Каждое “вот-вот” – недосягаемо.
А “только что” – смертный приговор.
Куда спешить?
Не стоит торопить поминальный стол.



*        *        *



Я ДУМАЮ....

В создании гения есть что-то непосильное...
Что-то, что выразимо лишь немедленной смертью.
И это есть в жизни, верней, в том, чего она ещё не коснулась своею женственной рукой.
В человекообразных, но ещё не человеческих лицах ребёнка и собаки.
Я знаю это!
Я знаю, что это!
Это совершенное лицо Бога.
Вы скажете, - лицо Бога есть Свет?
Да!
Но это Свет, невыносимый для глаз.
Они заслоняются слезами.


*        *        *





............

жизнь с запахом осени - это ноябрь
обескураженное лето ещё пытается приподняться с асфальта желтым ветром но уже растоптано
улица пряма
у.....пряма
призрачное благоденствие испугано
хочется и нельзя
листва

(КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ)