Аристократы

Пётр Лаврентьев
В последнее время все мы невооружённым глазом отчётливо наблюдаем позорное явление в виде преклонения наиболее отсталой части нашего общества перед остатками недобитой аристократии, каким-то чудом уцелевшими в исторических перипетиях ушедшего века. Демократически ослабшие и одурманенные запахом разложения старорежимной эпохи граждане начинают жутко стесняться своих дедушек-крестьян и бабушек-ударниц труда, нервно рвать вечерами из семейных альбомов их фотографии и врать друзьям-знакомым насчёт своего происхождения: мол, все они поголовно рождены графьями и баронессами и доверху заполнены благородными голубыми кровями. Слушая подобные бытовые враки, я сильно грущу: получается, что во всей России-матушке ныне один я не имею в личной родословной даже самого завалящего аристократа, а на фоне всеобщей аристократизации этот неприятный факт выжигает из моей жизни последние краски и смысл вообще.
Происхождение моё, признаться, действительно подкачало по всем статьям: всё какие-то военные, рабочие, учителя и тому подобные землепашцы в роду попадались. Ну, правда, один боевой лётчик был. Все войны он прошёл, над врагами вытворял чёрт знает что, и за такие беспощадные выкрутасы награждён был многократно и даже сам товарищ Сталин ему как-то в Кремле руку жал и крепко обнимал, щекоча пушистыми усами. Но, в конце концов, лётчик - не герцог, и товарищ Сталин за боевые заслуги дворянств не присваивал, а потому я особо лётчиком не бравировал, чтобы лишний раз не позориться и не выглядеть дураком на фоне современных потомков прославленной русской знати. Со временем, из-за болезненно раздувшегося комплекса неполноценности, избегать даже начал этих потомков - чуяло моё сердце, что не уживёмся мы рядом. Если в одних компаниях с ними выпивать доводилось, то я начинал жутко обижаться на знатные родословные и лез в пошлые драки, рискуя набить морду родственнику лучезарного князя Трубецкого или в неуправляемом гневе дать поджопника внебрачной прапраправнучке какого-нибудь Пьера Безухова. В общем, сказывались ничтожные фамильные корни, полное отсутствие врождённой культуры, и на этом позорном фоне, при попадании в мало-мальски приличное общество, у меня внутрях резко обострялись классовые противоречия. Потому я прекратил попытки затесаться в любые дворянские слои и продолжил влачить своё серое существование в бесцветной массе низших классов.
Однако жизнь – штука непредсказуемая, и спустя непродолжительное время подложила она мне всё-таки свинью. Впрочем, свинью она подложила вполне симпатичную и, можно сказать, замечательную – приключилось как-то у меня знакомство с приличной девушкой. Дамочка по всем статьям завлекательная, с высшим образованием и даже читать умеет. И завертелось у нас с ней всё по-серьёзному: под ручку вечерами около универмагов гуляем, вместе перед сном на телевизор смотрим и даже в порывах страсти кое-какие планы на будущее составляем. В общем, что называется, крутим любовь на полную катушку. И вдруг как-то вечерком она заявляет мне своим нежным сопрано из-под одеяла:
- Знаете, Панкрат Акакьевич, а я ведь чуть не запамятовала сообщить, что завтра у моей любимой маман День рождения и ужин в семейно-дружеском кругу, на который и мы с вами почему-то совместно званы. Пойдёте али как?
Я немного опешил от неожиданности. С одной стороны, вроде как невинный деньрожденечный ужин у малознакомой тёти, а с другой - всё это мероприятие очень смахивает на взаимообразные смотрины в присутствии родительницы невесты. Но я, как уже сообщалось, к своей дамочке был настроен весьма серьёзно, и потому поступил однозначно.
- Какие же в том проблемы? – говорю. – Не вижу препятствий, чтобы поздравить милую старушку с очередным предсмертным юбилеем.
И тут вижу, что моя любезная как-то странно сама мнётся и нежными руками пульт от телевизора мнёт.
- Ой, - говорит взволнованно. – Я всё-таки должна сообщить вам один  маленький нюанс моего происхождения, о котором до сей поры не распространялась. Надеюсь, что эта новость не произведёт никакого разрушительного эффекта в вашей психике и не повлияет на завтрашний сабантуй любимой мамы.
После этих слов посильнее я занервничал, но виду опять-таки не подал.
- Раскрывай нюанс, - киваю. – Меж нами секретов быть не должно.
И тут она мне как обухом по голове даёт:
- Я, - говорит, - потомственная дворянка из знатного княжеского рода и, соответственно, маманя тоже в этом деле недалеко от меня пребывает. Именно поэтому намеченное торжество будет проходить в аристократическом стиле со всеми вытекающими отсюда радостями. Всё строго по этикету: абы как не одеться, одной ложкой не пожрать, в три горла не напиться. Болтать за столом обо всём, что в башку взбредёт, тоже не получится. Такие вот мытарства в доме моей светлоликой матушки-княгини ждут нас обоих завтра в связи с моей принадлежностью к роду князей Тарелкиных.
От слов этих пропотел я весь до диванной обивки. Растерялся, конечно, очень.
- Позвольте, - вопрошаю мою избранницу, строго бровь на неё изогнув, - может, какая-то ошибка закралась в вашу фамильную родословную? Может, что-то в ней перепуталось из-за многолетнего воздействия вихрей разных революций и суматохи социалистического строительства? Что-то не похожи вы, любовь моя, на княжну Тарелкину, ежели оценивать вашу внешность по портретным изображениям данной фамилии из ранних эпох. И вообще, что за странная и оскорбительная манера доводить важную информацию тогда, когда я уже практически в вас влюбился, считая обыкновенной безродной особью?
- Ну, а коли вы влюбились в меня практически, - отвечает она с деликатным смехом, - то такая мелочь как моё врождённое дворянство теоретически не может повлиять на нашу дальнейшую семейную жизнь и совместное хозяйство.
Этим неосторожным упоминанием о совместном хозяйстве она напрочь выбила меня из логической колеи и лишила способности озвучивать дальнейшие рассуждения.
А на следующий день начали мы приготовления к празднеству. Я с утра с мылом намылся в ванне, побрил физиономию как следует, одеколоном набрызгался и даже ногти на ногах постриг. Выискал в шкафу пару чистых штопанных носков и пиджак достал почти новый. Оделся, в зеркало на себя глянул и заметил, что выгляжу вполне сносно для своего сословного положения. На графа или какого-нибудь столичного шевалье не тяну, но в глазах стареньких и близоруких аристократов пенсионного возраста вполне могу сойти за мелкопоместного, проигравшегося в пух и прах дворянина-картёжника.
Однако моя спутница-княжна эти заблуждения сразу развеяла.
- Ах, - с печалью мне говорит. – Вы прямо как будто специально решили мне душу в клочья изорвать своим непотребным видом.
И давай меня отчитывать: мол, такие пиджаки обычно пьяные в лес носят, чтобы там по разным канавам валяться, а ботинки мысли о смерти и прочих загробных трудностях навевают. И побрился я, мол, отвратительно – пара волосков торчит на самых ответственных местах и даже на носу один, а одеколон отечественного подпольного производства обязательно повредит нежное обоняние избалованных товарищей мамы-княгини.
- Одни ногти на ногах, - заявляет, - более-менее соответствуют дворянским нормам, а всем остальным вы, мой друг, напоминаете французского дофина в последней стадии изгнания.
Обиделся я на неё за этого дофина. В общем, как-то разом всё изменилось в наших отношениях, полезли из моей сердечной подруги всякие дворянские штучки, все пережитки ушедшей в небытие эпохи дали о себе знать в один момент.
В подавленном моральном состоянии отправился я на вышеупомянутый званый пикник. Пришли, дверь нам открыла нарядная дама, похожая на мою подругу в пятидесятилетнем возрасте, осмотрела меня внимательно со всех ракурсов и говорит:
- Бонжур от всей души. Именно таким я вас и представляла.
Я сперва приветливо захохотал, а потом решил, что хохот мой звучит преждевременно и безосновательно – ведь неизвестно, каким именно образом эта мадам представляла меня в тишине своей княжеской квартирки.
В общем, прошли мы в гостиную, с остальными пребывающими в ней знакомимся. Среди них оказались подруга княгини – какая-то жёваного вида графиня с соседней улицы, малоразговорчивый скандинавский рыцарь средних лет с германским акцентом, старичок-барон в старомодном пенсне и на инвалидной коляске, накрашенная мадемуазель из родственной ветви семейства по польским корням, бородатый поп из захудалого прихода и ещё какой-то тощенький очкастый мужичок, скромно забившийся в дальний угол.
Знакомлюсь я со всеми, дамам и попу руки напропалую целую, барона–колясочника за плечи вместе с коляской трясу, в поклонах раскорячиваюсь и извиваюсь, а как до тихого очкастого мужичка очередь дошла, он мне и говорит с дружеской улыбкой:
- Ох, да не пыжьтесь вы передо мною. Я ведь не из знати, я обычный профессор филологии и здеся нахожусь лишь по причине приглашения и личного физического голода – университетская зарплата у меня с гулькин клюв и от того всё время дико жрать хочется. А ещё эта знатная публика прямо-таки насильственно затаскивает меня на все свои тусовки, питая глупую надежду, что я когда-нибудь про них занимательную книжку напишу. Если бы не данные факторы, то в гробу видал я сие мероприятие и его участников. Ну а вам-то, наверное, спервоначалу будет весьма любопытно поплескаться в этом великосветском пруду, массу впечатлений получите.
Очень радостно мне было увидеть около себя представителя трудовой интеллигенции, о чём я ему и сообщил. Но поговорить по душам нам не позволили – как заметили наше тесное общение, тотчас же к столу начали зазывать.
Расселись, стали по тарелкам жратву расфасовывать, в рюмки наливать да тосты всякие говорить. Больше, конечно, за здоровье княгини-именинницы выпивалось, но порой нет-нет да и проскочит какой-нибудь тостик с политической подоплёкой: мол, раньше, при государе-императоре было всё пучком, а нынче уже не то, не то… Вскоре элита начала французские слова в беседу вставлять да утробными голосами друг другу всякие стишки почитывать. Спели хором то ли «Боже, царя храни», то ли «Ой, мороз-мороз», потом о разорённых дворянских гнёздах друг другу пожаловались.
Перекусил я слегка под этот гомон, водочки опять же выкушал достаточно, сижу, слушаю говорильню и окружающий пейзаж разглядываю. А пейзаж, несмотря на дворянскую мишуру и липовую позолоту, получается какой-то малопривлекательный всё же: скатерть на столе с неотстиранными пятнами, картины на стенах с нездоровыми физиономиями предков, и по комнате большая навозная муха кружит. И то ли от этих ландшафтов, то ли от внутреннего нервного напряжения и обострившихся классовых противоречий, но вдруг приключился у меня сильный насморк из носа, ниагарский водопад просто хлынул из него. И ведь из-за стола не выскочишь, чтобы в ванну соплю шибануть – дурным тоном такую беготню посчитают, и в ламинатный пол за здорово живёшь не сморкнёшься – элита убьёт на месте за такое, а платка носового у меня с собой никогда в помине не было. Вот такая сложная ситуация сложилась у меня в центре логова дворянской оппозиции.
И как назло, именно в этот тягостный момент княгиня-матушка ко мне с великосветским вопросом обратилась.
- А что, сударь, - говорит, - расскажите-ка, каким таким ветром вас на мою дочь занесло? Очень даже увлекательно будет послушать подобную лирическую историю.
Все историю слушать собрались, а я в тот момент увидел на краю стола платок чей-то, схватил его и, стараясь соблюдать приличия и этикет, шумно высморкался. Ох, что тут началось! Все зашумели, задвигались, а накрашенная мадемуазель из родственной ветви семейства по польским корням кричит:
- Что же такое происходит? Я корнями своими ухожу в славное польское дворянство, в котором данный платок с фамильными вензелями подарил моей прапрапрабабушке сам Муравьёв-Апостол, когда в Варшаве её танцевал на балу. И подарил, между прочим, не для того, чтобы всякие бескультурные посетители своими носами его пачкали, а  в знак бесконечной симпатии и животной страсти к моей элитной бабульке! В вашем отвратительном и порочном сморкании я наблюдаю лишь жуткое неуважение к древним аристократическим традициям и русской культуре!
- Простите, гражданочка, - отвечаю в замешательстве и сморканный платок обратно к её тарелке пальцем подпихиваю. – Я, конечно, не слишком подкован в вопросах традиций верхних слоёв общества, и, может быть, с апостолами муравьёв не имел чести быть знакомым, но русскую культуру уважаю и чту по мере её проникновения в мою жизнь. Однако насморк проклятущий меня извёл, сил никаких нету его терпеть, а как у вас принято себя вести в подобных ситуациях – я не в курсе, уж пардоньте меня ради Христа. Вот потому платок ваш я и тяпнул от полной безысходности.
Ну, видят аристократы, что случай вышел действительно курьёзный и даже в чём-то смешной, и действия мои не носили преднамеренного характера, улыбаться стали, меня дружески подначивать – в общем, конфликт пошёл на убыль.
- Насморки, - подаёт голос старичок-барон-колясочник, - нужно лечить, не откладывая в долгий ящик. Изничтожать их нужно на корню в самом зародыше, а иначе бациллы будут множиться и вконец подорвут ваш почти молодой и крепкий организм. А поскольку мы находимся не в лечебном учреждении, а на юбилейном банкете, то из подручных лекарственных средств у нас только крепкий алкоголь имеется. Потому смело налегайте на него и приводите своё здоровье в порядок старым дедовским способом, невзирая на выдуманные приличия и дворянские стереотипы мышления. Я в своё время на строительстве БАМа только этим лечился от всех хворей и был вполне жив-здоров до тех пор, пока меня рухнувшим деревом не придавило, которое я сам по пьяни не туда уронил.
От его проникновенной речи даже молчаливый скандинавский рыцарь встрепенулся.
- Дас ист фантастиш, - говорит. – Их бин вроде бы тоже приболел.
И без команды полную рюмку ко рту потянул.
Но тут дамы запротестовали, заорали на разные голоса, и я понял, что и в дворянских слоях тоже имеются внутренние противоречия. Старичок-инвалид и рыцарь придерживались всё-таки передовых взглядов, а вот женская часть аристократии, как показала ситуация, заскорузла в консерватизме и полностью погрязла в мракобесии феодальных веков. Громче всех завопила мамаша моей возлюбленной.
- Очень печально, - кричит она старичку-колясочнику, - что вы такие примеры подаёте молодому поколению, в то время как присутствующий здесь представитель оного, судя по ухваткам, и сам не прочь лишний раз залить за воротник - я за ним весь вечер наблюдаю и просто диву даюсь, как в него столько водки влезло! И я, кажется, догадываюсь, по какой причине у него из носа потекло! Сейчас даже слегка сомневаться начала, что он пара для моей единственной дочери.
Тут я очень обиделся на мамашу-княгиню.
- Напрасно, - говорю, - вы меня выпитым попрекаете. Если выпивки жалко, то могли бы заранее предупредить, и я бы с собой чего-нибудь прихватил, чтобы вас не обпивать –  чай, зарабатываю достаточно, на водку, слава богу, хватает. А что выпил лишку на вашем мероприятии – так то не от хронического алкоголизма, а от смертной скуки, что в вашем доме царит! Ну, посмотрите сами: скатерти нестираны, гости не пляшут, а лишь всякие глупости говорят, и весь вечер в комнате одна большая навозная муха всем надоедает!
- Ах, - кричит мать-княгиня, за сердце хватаясь, - посмотрите на этого нахала! Он, мало того, что всё наше мероприятие охаял, так ещё и лично меня навозной мухой обзывает! Я вот той древней фамильной иконой, что на серванте стоит, хотела вас с дочерью на счастливый брак благословить, но теперича, после таких невыносимо мерзких слов, башку вам, наверное, ею же и проломлю!
В общем, никакого взаимопонимания, одни упрёки и угрозы здоровью. Хотел я тихо-мирно распрощаться-откланяться, и даже из-за стола почти встал, да только встал как-то неудачно – повело меня налево, и рухнул я аккурат на распростёртые в декольте груди малознакомой жёваной графини. Конфликт я тем самым, конечно, усилил до неимоверно жутких размеров, после такого грехопадения даже моя возлюбленная присоединилась к хору оскорбительных голосов. Все на меня разорались, один только скандинавский рыцарь горестно вздыхал, укоризненно качал головой и рюмки в горло опрокидывал.
- Никакого воспитания! – кричит графиня и с грудей меня стряхивает. – Мои предки сейчас во гробах, наверное, перевернулись многократно! Что за моветон вот так хватать за груди графинь?! Эти груди, между прочим, помнят прикосновения самого князя Трёхдупловского, барона фон Трахтенвурста, графа Амбросия Скотобазова и даже зубного техника Моисея Натановича Зильбермана. А теперь весь этот очаровательный список осквернён и перепачкан вашими грязными мужичьими лапами! Вызовите уже кто-нибудь на дуэль этого гадкого невежу и покончим с данным вопросом раз и навсегда!
Старичок-барон-колясочник сказал, что мог бы, конечно, вступиться за относительно поруганную честь дамы и вызвать меня куда следует, но в этом случае дуэль была бы нечестной – всё-таки в его распоряжении имелось дополнительное техническое средство для ведения боя, а такое по законам жанра не допускается. А скандинавский рыцарь вообще заявил, что дуэли возможны только между дворянами, а поскольку я к этому виду граждан не отношусь, то ни о каком вызове на дуэль и речи идти не может.
- В таком разе, - подаёт голос до сей поры молчавший поп, - вы его во дворянство примите, и тогда мгновенно получите право терзать подонка дуэлями хоть каждый день. А я всю эту процедуру с удовольствием и полномасштабно освящу водой, нужными молитвами и песнопениями. Тем более что эту личность, - тут он палец о скатерть вытер и на меня им указал, - эту демоническую личность в любом случае не помешает святой водой взбрызнуть.
- Как только эта дворянская неработь меня к сонму аристократии причислит, - отвечаю дерзко, - то первым делом я тебя, долгогривый херувим, прибью.
- Ой, спаси Христос! – испуганно закрестился культовый священнослужитель. – Отзываю своё ошибочное предложение взад и на господа бога уповаю.
А потом, слышу, хозяйке через стол шепчет:
- Нечего ему во дворянстве делать. Лучше вы, как и собирались, ваше сиятельство, иконкой его по башке, иконкой!
В общем, разобиделся я страшно и начал аккуратно к прихожей продираться, чтобы, значит, покинуть это слабогостеприимное дворянское гнездо. А возвышенное общество в раж вошло, орут на меня, и практически в драку лезут.
- Какой кошмар происходит нынче в моём доме! – кричит мать-княгиня Тарелкина. – Этот мизерабль в считанные минуты умудрился оскорбить всех присутствующих и даже духовной особой не побрезговал, богохульник!
- А причём здесь богохульство? – дерзю в ответ. – Я, между прочим, не Бога обзывал, а вот этого патлатого хиппи-чернорубашечника.
- Нет, это ни в какие рамки не умещается, - забубнил поп, украдкой слезу обиды утирая. – А ещё хвастался своим дедушкой-лётчиком. Судя по данному человеческому экземпляру, думаю, что его дедушка-сталинец с аналогичными взглядами не только воздушными боями увлекался, но наверняка ещё и добрых людей периодически в расход пущал!
- Масштабы сталинских репрессий, между прочим, многократно преувеличены, - робко попытался вступиться за меня профессор, но его сразу за шкаф задвинули.
Не выдержал я оскорблений в адрес моего героического дедушки и сорвался, нервы подвели.  Крикнул на весь панельный дом:
- А если бы и пущал в расход, что с того? Таких, как вы, грех к стенке не поставить, кого хошь своим оскорбительным нытьём и унижениями до классовой ярости доведёте!
Ну, тут они вовсе озверели и всем великосветским гамузом на меня накинулись в робкой надежде изватлать в кровь и выбросить на лестничную площадку без невесты. Полагаю, что этим самым всё и закончилось бы, но случилось непредвиденное.
Пока все со мной пререкались, беспризорный скандинавский рыцарь, пользуясь абсолютной незащищённостью стола, успел досыта водки нализаться. И когда все бросились на меня, он тоже решил поучаствовать в процессе изгнания: подскочил, в битву ринулся, да ноги подвели – бросило рыцаря не на меня, а почему-то на трубу центрального отопления. Ухватился он, чтобы совершенно не вдариться об пол, замотыляло его на этой трубе, как стриптизёршу возле шеста, а потом труба отломилась по причине усталости металла, и рыцарь, ошпаренный вырвавшимся на волю кипятком, с громким воплем всё-таки рухнул куда-то в нижние слои княжеской квартиры и, окутанный клубами пара, закатился под стол. Вечно от этих германоговорящих рыцарей одни убытки - то лёд на Чудском озере поломают, то трубу отопления где-нибудь оторвут...
Ну, в общем, началось в квартире светопреставление: крики, беготня, стенания по поводу заливаемых кресел и диванов, помнящих запах ягодиц императора и его  лейб-гвардии… А про меня как-то сразу забыли, даже обидно стало мне немного.
- Ну что, белогвардейцы? – кричу, перекрывая различные шумы и к своей персоне внимание привлекая. – Довоевались?
А княгиня-мать плачет в голос и мне сквозь безудержные рыдания отвечает:
- Ах, оставьте ваш гнусный сарказм и издевательства  в столь тяжёлый для моего дома момент! Это ведь настоящий всемирный потоп и неисчислимые убытки!
И тут замечаю я, что моя любимая смотрит на меня с затаённой надеждой во взоре. Так смотрит своими прекрасными глазами через клубы пара, что я мигом все обиды, полученные сегодня от её соратников по классу, позабыл.
«Ладно, - думаю, - выручу-ка разок эту загнивающую прослойку. А то ведь и впрямь вымрут окончательно и бесповоротно в условиях парникового эффекта».
Из квартиры выскочил и побежал в подвал. По дороге в соседские квартиры стучу-звоню, стреляю папироски, фонарик и газовый ключ, а в подвале быстренько нашёл нужный стояк, вентиль перекрыл, воду из системы слил – и всё чин-чинарём!
Победоносно возвращаюсь, а в квартире уже горячая вода бить в потолок перестала, и вместе с ней всеобщая паника тоже на убыль пошла. Воду собирают тряпками, вещи расставляют, ошпаренного рыцаря из-под стола достали и мазью Вишневского мажут.
- Ах, дорогой будущий зятёк, - кланяется мне с порога княгиня-мать. – И что бы мы без вас делали?
«Зятёк»! Вы заметили, каковы размеры двойных стандартов? Будто бы и не обзывала меня за столом поносно, и словно не она весь вечер мне спокойно жить не позволяла и, вдобавок, предполагала травмировать старинной иконой! Но, с другой стороны, окончание гражданской войны и трогательный момент народного единства порадовали, конечно.
- Да уж, - отвечаю. – Попарились бы вы без меня от всей души. Хорошо, что всё удачно закончилось, вот и с днём рожденья вас, мамаша!
А потом понесло меня, вовсе я их ошеломил: сгонял в гараж за личным сварочным аппаратом инверторного типа и трубу, поруганную скандинавским псом-рыцарем, в порядок окончательно привёл. В качестве праздничного подарка для наиболее вероятной тёщи.
Закончил ремонт, запустил отопление, стою посреди комнаты и смотрю на окружающих как Гулливер на лилипутов.
А знать меня благодарит, руки жмут, по плечу хлопают. Княгиня по голове гладит. Жёванная графиня груди мне под руки подставить норовит. Накрашенная мадемуазель из родственной ветви семейства по польским корням своим знаменитым платком утирает мой вспотевший во время работы лоб.
А поп вообще обнял, расцеловал троекратно и говорит:
- Пусть меня раскольником назовут или ещё каким-нибудь кальвинистом, но я  сегодня на вас просто молиться готов! Вы сварочным агрегатом как бог владеете, на шов заглядеться можно! Шов, скажу я вам, получился божественный!
Улыбается он мне ласково, а у самого глаза красные-красные, как у кроля-альбиноса – видать, в самом деле, во время моей виртуозной работы от электрической дуги своих зачарованных глаз ни на миг не отводил.
Одним словом, признали они во мне мастера своего дела, но во дворянство всё равно принимать не стали – испугало их, наверное, возможное увеличение числа дуэлей в будущем. Да не очень-то и хотел я попасть в их дворянство – на кой оно мне, если и без него моя любимая замуж за меня пошла?
Да, поженились мы месяц спустя. Тёща-княгиня нас  той самой иконкой вполне мирно благословила, всплакнула чуток ради приличия. Поп какие-то песни нервным басом покричал, а барон-колясочник на выходе из церкви с весёлым смехом в нас всякую крупу швырять начал и очень похоже знаменитого физика Стивена Хокинга изображал. И жёваная графиня со своими грудями на свадьбе плясала, и родственница из ветви по польским корням читала французские стихи, и даже профессор филологии от души поел.  Только скандинавского рыцаря на свадьбе не было – не пригласили его на свадьбу в наказание за оторванную трубу.
Но если говорить напрямки, то, даже случайно породнившись с высшими слоями, я всё равно аристократам сильно не доверяю. Пусть и называют их сливками общества, но сливки из них какие-то несвежие, с истекшим сроком хранения, так сказать. И даже с нехорошим запахом ярко выраженного и ничем неоправданного снобизма, дуновения которого периодически достигают границ нормального общества и отравляют души наиболее слабых и поддающихся влиянию молодых граждан. Так что я с этими дворянами ухо востро держу, народ они непредсказуемый – ежели, как говорится в поговорке, и не украдут, так наверняка подожгут чего-нибудь.