Пятница Тринадцатое
Семейная история
Возвращаясь из офиса, Анна чувствовала себя совершенно разбитой. День не задался с самого утра. Что еще ждать от Пятницы, Тринадцатого? Утром какой-то козел на Запорожце подрезал ее на выезде. Она привычно показала идиоту средний палец и включила мигалку. К середине дня сорвался почти решенный контракт на пару миллионов. Мелочь, а неприятно. К черту. Неделя закончена, и вечер можно провести под укрытием задернутых штор.
Но сейчас ее розовый Майбах подъезжал к дому. На въезде в ворота дома охранник Антон Васильевич, бывший полковник ГРУ с обожженным до мяса лицом, как-то странно подмигнул Анне (или только показалось?). Проклятая Пятница Тринадцатое, из каждого угла мерещится чертовщина.
Войдя в свой дом, Анна первым делом сбросила туфли от Gucci и не торопясь начала подниматься в спальню, украшая каждую ступеньку то Dolce, то Gabbana. Какая мелочь, домработница Евгения Петровна, подслеповатая и немногословная, но еще крепкая на вид старушка, соберет все и разложит (буквально) по полочкам.
Бросив в стакан льда и плеснув 18-летнего Jameson, Анна оставила на себе лишь запах J'Adore и ступила в ванную. Пока наполнялась джакузи, Анна освежила содержимое своего любимого стакана с толстенным дном еще пару раз и наконец погрузилась в бурлящую воду. Как обычно, наполненная пузырьками горячая вода мгновенно увлажнила ее не только снаружи, но и изнутри.
Но что-то кололо, не позволяло расслабиться. То ли почти забытый козел на Запорожце, то ли внезапно потерянный контракт. То ли ухмылка Антона Васильевича. Конечно, герой чеченской войны, не раз горевший в танке, конечно служит Анне уже пять лет, но нельзя же оставлять Калашников висящим на стене, нельзя столь двусмысленно подмигивать хозяйке. Не за то ему платят.
Не желая больше терзать себя пустыми страхами, Анна набрала номер Сергея. Анна познакомилась с Сергеем на одном из бесчисленных бизнес-ланчей, и они пару раз даже поужинали вместе. Болтали о пустяках, о новой постановке «Щелкунчика» в Большом, о выходках Тимати в «Облаках». И даже обменялись телефонами. Что-то влекло Анну к этому молодому мужчине с тонкой, почти девичьей кожей и безукоризненно светскими манерами. Что-то требовало увидеть его вновь. Немедленно.
Гудки iPhone'а тянулись вечно пока не зазвучал автоответчик: «Здравствуйте. Вы позвонили...». Не желая дальнейшего унижения, Анна повесила трубку. Как можно заниматься чем-то еще, когда она впервые решилась позвонить ему? Пузырьки в джакузи раздражали, горячая вода и обжигала, и наполняла холодом. Не в силах терпеть, Анна выскочила из ванны и плеснула в стакан еще Whiskey, даже не вспомнив о льде. Жизнь потеряна, что ждать дальше?
И в этот момент телефон зазвонил.
Здравствуйте, Анна. Это Сергей. Вы мне звонили?
Да, да, Сергей. Я почувствовала, что очень хочу увидеть вас. Немедленно. Это крайне важно для меня, да и, думаю, для вас. Приезжайте, прошу вас. Продиктовать адрес?
Нет нужды, Анна. Я навел справки по своим каналам и знаю ваш адрес. Это действительно срочно?
Да, да, Сергей, срочно.
Гудки.
Через десять минут послышался шум винтов, и малютка Millennium опустился на лужайку перед крыльцом Анны. Завернувшись в мохнатое полотенце, Анна бросилась к двери. Сергей уже стоял на крыльце.
Анна, что стряслось? Я так волновался всю дорогу.
Стряслось? Ничего особенного. Я просто поняла, что этот вечер нам лучше провести вместе. Проходите, взгляните на мою обитель. Вы еще не бывали у меня.
Спасибо за приглашение, Анна. Мне действительно нравится ваш домик. Вы живете здесь одна?
Да, одна. Хотите что-нибудь выпить?
Спасибо, я бы выпил немного Burgundy 2008 года, если вас не затруднит. На всякий случай я прихватил с собой пару бутылочек из погребов Шабли.
О, Сергей! Вы меня соблазняете. Burgundy Олимпийского года? Вы тонкий знаток. Я обожаю вино этого урожая.
Да, Анна. Я чувствовал в вас родственную душу. Но Burgundy без хамона не Burgundy. На всякий случай я прихватил с собой немного хамона, приготовленного по моему специальному рецепту. Я узнал этот рецепт в Сеговии и с тех пор не могу терпеть Серрано. Сегодня утром доставили спецрейсом, и я счел долгом поделиться с вами.
О, Сергей, вы еще и гурман.
Грешен.
Я позову Евгению Петровну открыть бутылку. Я не в ладах со штопором.
Нет нужды, Анна. Я мог бы получить докторскую степень по извлечению пробок. Где, вы сказали, ваш штопор?
Не знаю, Сергей. Наверное, в баре. Призываю вас командовать.
Принимаю командование... Да, так и есть. Вот штопор, вот и бокалы. Говорю как эксперт, вино любит бокал, предназначенный только для него. В простом стакане вино умирает. И в вашем баре я вижу именно то, что просит Monsieur Burgundy.
Хамон таял на языке и лишь возбуждал жажду. Анна спохватилась, лишь обнаружив, что бутылки пусты.
– О, Боже, Сергей, я не могу остановиться. У меня в спальне хранится бутылка Хванчкара из винограда, собранного 8 августа 2008 Олимпийского года в Цхинвали. Я зову ее 888 и держу для специального случая. Мне кажется, этот случай настал.
– Вы сошли с ума, Анна. Я не готов принять от вас эту жертву. Такая коллекционная бутылка стоит тысяч долларов.
– Что вы, Сергей, в моем погребе хранится еще несколько подобных раритетов. Кстати, спешу похвастаться, недавно я купила авторскую копию Гогена «А ты ревнуешь?». Украшает мою спальню. Обожаю импрессионистов.
– Гоген! Мой любимый художник! Так это вы соревновались со мной на Sotheby's?
– И вы там были, Сергей? Без вашего давления я бы заплатила на сотню тысяч меньше. Впрочем, это не важно. Гоген бесценен. Хотите взглянуть на шедевр?
– Анна, это предложение, от которого нельзя отказаться.
На пороге спальни Сергей замер в изумлении, потрясенный вкусом и выбором хозяйки. Стены уютной спальни украшали Роден, Гоген, Моне, Мане, Дега и Кандинский. Но взгляд Сергея мгновенно упал на авторскую копию рембрантовой Данаи.
– Зачем вы храните этот ужас?
– Я просто не хочу быть такой толстой и каждый день сравниваю себя с ней.
Они засмеялись и повернулись к обещанному Гогену. В этот момент Анна нечаянно задела маленькую козетку из коллекции Марии-Антуанетты, и полотенце, составлявшее весь ее наряд, обрушилось на шелковый персидский ковер.
Здесь мы вынуждены сделать небольшое лирическое отступление.
Было время, когда Анну звали Антоном. Однажды учитель Закона Божия в колонии для несовершеннолетних пригласил юного отрока в свою скромную двухэтажную келью с мезонином, которую он делил с игуменьей Невиннозачатьевского монастыря Матерью Ольгой, чтобы обсудить с ним глубину проникновения в душу Нагорной Проповеди. Неожиданно это понравилось Антону, и он стал раскрывать свою душу для глубокого проникновения не только Отцу Пантелеймону, но и своим соученикам, за что получил прозвище Аналог или просто Ана. После проникновенной беседы с начальником колонии Антон получил досрочное освобождение.
Освободившись, Антон решил покончить со своим прошлым и после небольшой косметической операции сделался Анной.
Итак, рухнула завеса тайны, явив глазам Сергея, среди прочих прелестей, довольно крупный и уже начавший вздыматься фаллос. Да, Анна (продолжим называть ее так) сохранила некоторые пережитки прошлого. Кроме того, она всегда получала вполне мужской оргазм при глубоком проникновении. Для Сергея это было слишком, и он, теряя сознание, начал валиться на пушистый персидский ковер. Анна едва успела направить падающее тело на свою водяную кровать.
Пытаясь привести Сергея в чувство, Анна плеснула ему в лицо холодной воды из подвернувшейся под руку бутылки Bling, но Сергей не подавал признаков жизни. Уже приходя в отчаянье, Анна вдруг вспомнила старинный нанайский способ оживления замерзших мужчин и схватилась за эту соломинку. Сергей вздрогнул, и «соломинка» осталась в руках Анны. Боже, это был фаллоиммитатор. Не веря своим глазам, Анна бросилась раздевать Сергея и обнаружила под шелковой рубашкой и дизайнерскими джинсами хорошо сложенную молодую женщину с небольшой, но упругой грудью и совершенной формы бедрами. Тело Сергея (продолжим называть его так) казалось ледяным, и Анна перенесла его в джакузи и запрыгнула туда сама. Видимо, колючие пузырьки сделали свое дело, и Сергей открыл глаза.
По стечению обстоятельств, Сергей (тогда Снежана) отбывал свой первый срок в колонии для девочек при Невиннозачатьевском монастыре. Отрочица росла непослушным и своенравным ребенком, нередко колотила до синяков своих сокамерниц, что, конечно, не радовало воспитателей. Наконец старшая воспитательница, суровая монахиня, всегда облаченная в черный параман и куколь, решила заняться поведением трудного подростка. Накануне праздника Святой Троицы Мать Ольга вызвала Снежану в свой кабинет на втором этаже ее кельи. Едва войдя в кабинет, Снежана ужаснулась развешанным по стенам кнутам с красными (от крови!) плетьми, покрытых красноватой ржавчиной кандалам, лежащими рядом с распятием толстым кованым гвоздям и непонятным, но страшным предметам в углах.
– Раздевайся, – приказала Мать Ольга, и Снежана не посмела ослушаться.
Хозяйка кабинета встала из грубо срубленного дубового кресла, обошла вокруг такого же тяжеловесного стола и приблизилась к девочке. Снежана приготовилась к худшему. Неожиданно Мать Ольга провела удивительно мягкой рукой по крепким подростковым мышцам и заговорила.
– Я неисправимая грешница, дочь моя, и я хочу, чтобы ты, невинное дитя, меня покарала за грехи мои тяжкие. Лишь через муки Христовы я найду очищение.
С этими словами игуменья одним движением сбросила рясу, под которой оказалось черное кожаное белье с вышитыми бисером ушастыми зайчиками. Подобной красоты Снежана раньше не видела.
– Досточтимая матушка, я не смею.
– Смеешь, дочь моя. Ты карала прегрешения сестер своих, и я видела следы кары на лицах их. Сделай ту же милость и для меня, грешной.
Снежана неуверенно взяла плетку и слегка шлепнула ей по спине игуменьи.
– Сильнее, дочь моя, иначе не спасешь меня от адовых мук.
Постепенно Снежана уверовала в спасение души и сделалась частым посетителем кельи игуменьи. Она многому научилась и узнала назначение разнообразных предметов в кабинете. Больше всего ей нравился толстый резиновый стержень, который она пристегивала к своим бедрам и который удивительно легко и глубоко проникал в тело досточтимой матушки, и как с каждым толчком наполнялось святостью лицо мученицы. Мать Ольга называла его «жезлом непорочного зачатия» и предпочитала эту пытку прочим мукам Христовым.
Со временем игуменья стала замечать, что ее юная послушница подвергает мукам Христовым и насельниц своих. В приступе праведного гнева она собиралась отправить отступницу в карцер, но в итоге решила избавиться от нее другим способом и подписала ходатайство об условно-досрочном освобождении. При расставании Мать Ольга благословила дитя и хотела одарить ее многими богатствами, но Снежана отказалась от трусиков с зайцем и приняла лишь «жезл непорочного зачатия».
На воле Снежане не потребовалось больших усилий, чтобы стать Сергеем.
Немного оправившись от шока, Анна и Сергей заговорили.
– Как вы посмели!
– Как ВЫ посмели !?
– Как ВЫ могли!
– Как ВЫ могли !?
– Я не знал.
– Как я могла догадаться?
– Это невозможно! У вас должен быть огромный опыт с женщинами. Вы такой обаятельный.
– Это у вас должен быть опыт с мужчинами. Вы такая очаровательная.
Нависло тягостное молчание.
– Стыдно признаться, я до сих пор девственница.
– И у меня нет никакого опыта с женщинами.
– Вы должны ненавидеть меня.
– Не знаю. Должна ненавидеть, но не могу. Что-то внутри тянет к вам.
– И меня. У вас внутри словно магнит, который не отпускает от вас. Я хочу узнать вас ближе.
– С удовольствием. У меня то же желание.
Наступила тишина, нарушаемая лишь бурлением пузырьков в джакузи. Анна и Сергей молчали, легкими прикосновениями обследуя друг друга.
– Я где-то прочитал, что мужчины и женщины созданы друг для друга.
– Я тоже слышала эту теорию, но никогда не придавала ей значения.
– Ваш жезл тверже и больше жезла непорочного зачатия. Как он может вместиться в меня?
– Я почти готов попробовать. А вы?
– Я же девушка и не могу сразу сказать «да». Но вы такой обаятельный, так уговаривали меня. «Уговорил, говорун ты этакий».
Они поднялись их джакузи и, лаская друг друга и оставляя на персидском ковре стекающие с них капли пахнувшей тропическим раем воды, направились в спальню.
Впервые Анна ощутила свою любимую постель как эшафот. Взглянув на Дюреровскую Еву справа от эшафота, Анна внезапно отпрянула и оглянулась, увидев в зеркале на противоположной стене что-то совершенно неожиданное.
Видимо, Сергей ощутил что-то подобное при взгляде на Адама слева от колеблющейся волнами постели. Он тоже оглянулся и застыл, словно пораженный молнией.
– Что за странная родинка у вас на попе?
– ?
– У меня точно такая же.
– Мне она досталась от мамы.
– А мне от папы. Он сам мне так говорил.
– Это судьба. Мы должны быть вместе.
Они сделали шаг к колеблющейся волнами и уже вожделенной постели, но в этот момент громом с небес, подобным Deus Ex Machina, раздался на удивление решительный голос обычно безмолвной Евгении Петровны.
– Не делайте этого, дети мои. Это смертный грех, и мы с матерью будем вынуждены проклясть вас. – Евгения Петровна нажала «тревожную кнопку». – Антонина, скорей сюда, дети нашлись!
Мгновение спустя в спальню влетел Антон Васильевич, как всегда оставив Калашников висеть на стене.
– Женя, ну что ты так кричишь. Я и сама догадалась, едва увидев Снежану у двери. А про Антошу я давно подозревала, да и ты мне намекал. Дети, дайте рассмотреть ваши родинки. Да, это именно они. Наша семья наследует их триста лет от Александра Даниловича. Самому Петру Алексеевичу эта родинка нравилась.
Слова Антона Васильевича лились бурным потоком, но ни Анна, ни Сергей их не слышали. Они обратились в два соляных столпа.
Потом, конечно, были слезы, объятия, поцелуи, брызги шампанского, семейный ужин, приготовленный Антоном Васильевичем, и салют из Калашникова (не вечно же ему висеть на стене).
Вот так неожиданным семейным счастьем завершилась Пятница Тринадцатое.