Подарок для моей возлюбленной Бонни Роттен
Щелкнул замочек и я, спросонья не понимая, что этот красивый и эффектный жест позаимствует через три десятилетия какой - то режиссер с итальянской фамилией и выпяченным вперед подбородком, всовывая его в каждый шедевр : щёлк, и взгляд снизу, из багажника, чемоданчика, коробки, очень креативно и необычно, постепенно просыпаясь еще подумал о Бунюэле, но тут налетела музыка, еле слышимая, но неприятная, я удивился столь странному вкусу Хозяина, надо же, промотался по белу свету, встречал полных мудаков в Корпусе, поехавших коротко стриженными головами на кантри, а сам слушает Синатру. Гангстер заливался своим сдобным голосом по радио, потягиваясь я представил его в белом смокинге, шарахается меж столиков кабака, а прилизанные и провонявшие чесноком люди жрут, ломают лобстеров руками, брызжут соком на вульгарные декольте подружек, подзывают уверенными жестами метра и втолковывают, пришептывая и кривя уголок рта, обмениваются тайными знаками, прищуренными глазами окидывают прокуренное помещение, рыгают и слушают этого придурка в смокинге, вернувшегося на сцену, где ошарашенные нигеры дуют в блестящие трубы и лихо притопывают ботинками. Меня взяли за бока и приподняли с фланелевой лежанки, я уж умял ее, как полярный зверек песец утаптывает снег, образовал своим весом выемку, теплую и удобную, в ней так хорошо было полеживать в полудреме, вспоминая ветер на крыше небоскреба, бегущего мужика в смешном тренировочном костюме, а как засуетилась охрана, неприличными шерстяными костюмами обрамлявшая бегуна ! Они прикладывали запястья к враз побледневшим губам, что - то орали, прижимали пальцами уши, похоже, что там, в ушах, что - то было, то, что не давало им покоя, нашептывало, шуршало помехами и разноголосицей, заставлявшей их напрягать слух и иногда забавно дергать шеями. Я рассматривал их, одного за другим, отмечая очень внимательно багровые шеи, пульсирующие алой кровью, которую мы с Хозяином могли бы пустить на раз - два, если б ему захотелось этого, но он водил Длинной взад и вперед, а я поворачивался следом за подружкой, соединенный с ней крепчайшими узами братства, тонко выверенными, математически обоснованными, отточенными на заводах " Цейсса ", вроде, как я слышал из приглушенного разговора Хозяина с Мариной, принадлежавших гедеэровцам, конченым фраерам и обсосам, просравшим все достижения отцов. Он много чего говорил, мой Хозяин, он даже сам с собой бормотал частенько, когда Марина, устав от его заморочек, куда - то пропала и вечера стали бесконечными, а бархатные тряпочки, которыми он меня протирал часами, утратили привычный им блеск ворса. Да все будто полиняло, когда он вернулся.
- Ну, здравствуй, - сказал он, начиная неторопливо водить тряпочкой по моему глазу. Мне хотелось зажмуриться, засмеяться, но уловив его горячечный шепот, я насторожился и начал слушать внимательнее, стараясь отрезать надоедливые завывания Френки, капающую из неплотно закрытого крана на кухне воду и отдаленный гул машин, наверное, мы все еще были в том мотеле, такие поганые стены только в том мотеле.
- Суки, - бормотал он, выкладывая на стол части Длинной, зевнувшей с хрустом при виде Никелевых, вставших бодреньким рядком на самом краю постели, заправленной синим покрывалом. Как они только там стоят, стройные дружки - приятели ? Им всегда было нужно твердое покрытие, любое, но твердое, книжка со странным названием " Холли ", прикроватная тумбочка, стол, багажник его развалюхи, асфальт, дерево, за которым он прилег, будто уставший путешественник, смотрящий в небо и ждущий чего - то, а тут приспособились на мягком, стоят и не мурлычат, изображают из себя стойких оловянных солдатиков, хотя только накануне хихикали и толкались, ловкачи. - Они думают, что я дурак, но я не дурак, совсем не дурак. Помнится, какой - то белорус сказал, что у меня рожа, как у брандспойта, наверное, это была шутка, непонятная мне, но он получил свое, слышишь, - шипел Хозяин, закончив меня протирать и взявшись за ложе Длинной, - он получил сполна. Боже, - захохотал он, - какая там была земля, одна глина, а не земля. Я задолбался, - снова зашептал он, водружая меня на подругу, - рыть эту поганую землю, а шутник лежал рядом без головы, ха - ха - ха, я разнес ему голову из револьвера с пятидесяти ярдов ! Понимаешь ? - Щелкая и звякая спросил он у меня. Мне хотелось кивнуть, конечно, я понимаю, Хозяин, пять десятков ярдов - это вери велл, за всю х...ню выстрел. - Красавица ты моя, - он уже гладил Длинную, сверкая безумными глазами и улыбаясь, как крокодил, увиденный мною на той неделе по телевизору, когда мы, переезжая с места на место, запутывая агентов и бесконечно проверяясь в метро, на улицах и у витрин, и попали в этот странный мотель, притулившийся на окраине Далласа. - Пришло время немножко поработать.
Мы вышли на улицу, я чуть не вскрикнул от шума и яркого света, ослепившего мои глаза. Странно, он попал в оба глаза, такое бывало редко, почти и не было такого, чтобы свет слепил с обеих сторон, но сейчас было все по другому. Через мгновение я понял, что один из света - ненастоящий, он подсвечивал себе фонариком, пробираясь по каким - то затемненным комнатам, забитым пылью и книгами, изредка осторожно пересекая открытое освещенное солнцем пространство, и вот тогда - то меня слепило с двух сторон, я еще улыбнулся своей наивности и подивился странностям восприятия, но вот он лег, положив Длинную на стопку книг, передернул Затвор, посылая одного из Никелевых на пост, и тут я увидел их. Они сидели в открытом кабриолете, на Жаклин был какой - то нелепый костюм странного цвета, Конелли - просто жирный ублюдок, но моя цель была прекрасна, всем ветрам и с любой позиции, тут даже расстояние не имело никакого значения. Вот оно : счастье.