Штрих 34. В городе моего детства
Более десяти лет я не был в Рославле. Многое изменилось в городе детства и юности.
Появился новый завод – филиал московского ЗИЛа, строится ещё какой-то крупный завод на одной из окраин. Ювелирная мастерская превратилась в завод по обработке алмазов. Цех резиновых сапог объединён ещё с какими-то артелями и вынесен на окраину с громким наименованием «Химкомбинат».
Повсеместно на бывших пустырях торчат краны новых строек.
В чистом поле на Варшавке строится новый микрорайон; типовые панельные и кирпичные пятиэтажки возводятся и в других частях города.
А по лугам и полям, где раньше горожане пасли скот и садили картошку, протянулись улицы частных домов. Некоторые пригородные деревни вошли в черту города.
Появился общественный транспорт – несколько автобусных маршрутов связали дальние окраины. Увеличилось число такси.
На центральной площади построен Дворец культуры, к кинотеатру «Октябрь» пристроен второй кинозал.
С Бурцевой горы убрали парашютную вышку, появился мостик связавший гору с улицей Пролетарской, а в парке "Имени 1 Мая" появилась площадка детских аттракционов с каруселью . И сам парк расширился более чем вдвое, протянулся за счёт пустыря до самой тюрьмы.
Я смотрю на все эти изменения, но перед глазами постоянно возникают картинки и события из детства.
В прогулке по центру, за кинотеатром и площадкой, где мы когда-то резались в волейбол, обнаружил мемориальный комплекс – бетонную площадку с обелиском и стелами по периметру. Увядшие цветы, венки из крашеной жести. На бетонных плитах стел фамилии и инициалы похороненных: рядовых, сержантов и офицеров. Вокруг мемориала разбит сквер.
Педагог, окруженный группой ребятишек, рассказывает: «Здесь перезахоронены более тысячи солдат и офицеров Советской Армии, павшие в уличных боях. Их прах перенесли сюда из разных места города, где они были похоронены в сентябре 43-го».
Я не против патриотического воспитания, но зачем же наводить тень на плетень. Учителю бы надо знать историю освобождения города, коль он повёл сюда детей на экскурсию. Боёв-то в городе не было. Так что переносить сюда, в братскую могилу, могли только павших на дальних подступах к городу. Да ещё умерших в госпиталях.
Спрашиваю: «А куда перенесли погибших в концлагере на Варшавке?» – педагог смотрит недоумённо – он и не знает о тех захоронениях.
А я вспоминаю:
Весна 1944 года. Прошёл слух, что на месте бывшего концлагеря идут раскопки братских могил замученных красноармейцев. Якобы лежат они там во рвах штабелями в два человеческих роста и едва присыпанные землёй сверху. Предстоит перезахоронение.
Я знаю, где был концлагерь – был там два года назад с мамой, пытавшейся освободить любого из красноармейцев под видом родственника. Бывали такие случаи, выдавала охрана «мужей» и «сыновей». Но нам не удалось.
Мой приятель Дежков зовёт посмотреть раскопки. Мне не нравиться ходить по кладбищам, да и топать-то надо через весь город, но от Васьки разве отвертишься? С неохотой, но иду.
Пытаемся пройти через Вознесенское кладбище, но там стоят солдаты, не пропускают. Проникнуть за оцепление для нас труда не представляет, но бледненький солдат добавляет: «Смотреть там нечего, трупы разложившиеся, их не поднимают, а выгребают. Я там был, теперь не знаю, как спать буду».
Через неделю Васька снова тащит меня туда, смотреть новую братскую могилу. Оцепления уже нет, проходим через кладбище и видим несколько больших рвов, недавно разрытых. Они пусты. Пахнет хлоркой и ещё какой-то химической гадостью. Ничего интересного, дышать тяжело.
На краю кладбища пожилая женщина на вопрос, куда вывезли покойников, отвечает: «А их и не вывозили – просто «свалили!» в самый большой ров и снова засыпали. А старые рвы залили извёсткой, будут заравнивать. В новой могиле бойцов многие тысячи, может сто тысяч, а может и больше».
Мы обошли вокруг насыпи братской могилы. Ни каких памятных знаков на ней не было.
Это всё что осталось в памяти. Больше я на той стороне кладбища не бывал. И не знаю, стоит ли там хоть небольшой памятник жертвам войны, павшим не на фронтах, а уничтоженным в концлагере ШТОЛАГ 130.
На новом мемориале в центре города упоминаний о погибших в концлагере нет.
А обелиск на месте перезахоронения, проведённого в 44-м году, власти обязаны поставить! Как же так, – тысячи погибших, и без памятника?
Пусть будет монумент, хотя бы и без пофамильного списка. Имён замученных не установить – вряд ли немцы вели бухгалтерию. А если и вели, могли уничтожить при ликвидации лагеря.
Вот ещё одно воспоминание:
Третий послевоенный год. Обтёсываем с дядей Федей привезённые из Ершичей брёвна сруба – строим дом для дяди – он недавно женился.
Одолела жажда, бегу к ближайшему колодцу за водой, он рядом с заржавелой колонкой неработающего водопровода. Бывшая водонапорная башня возвышается в трёхстах метрах, на повороте шоссе.
Я видел, как её взрывали осенью 43-го. Помню как топали в тот день мы с Ширей по смоленскому шоссе. Нет, не по самому шоссе, а по левой его обочине, по грунтовой стёжке, пробитой вдоль частных усадеб. Так безопасней: появится на шоссе машина или мотоцикл – можно юркнуть в проулок или в сад участка, заборов-то нет с зимы позапрошлого года.
Предусмотрительность не помешала: только поравнялись с 3-й Краснофлотской, как у водокачки из-за повороте шоссе выскочила машина. Мы сунулись в чей-то сад и затаились. Машина промчалась мимо.
Только хотели продолжить путь как увидели впереди настоящее чудо: водокачка начала подниматься над землёй. Из её основания вырвались в стороны обломки и бурый дым. Потом этот дым окутал всю башню и донёсся грохот взрыва.
Спустя какое-то время дым и видимо пыль разнесло ветром, и мы увидели так же стоящую башню, но какую-то приземистую. Нижней трети как не бывало. Но башня так же стояла вертикально, как и до взрыва, не разрушалась и не падала.
Так и простоит водокачка с обрубленной нижней третью долгие годы. Её широкая часть на укороченном более узком основании будет видна со стороны въезда в город по Смоленскому шоссе за многие километры. Вероятно и сейчас ещё стоит.
1975 год