" ... Приход антихриста в мир будет сопровождаться овациями, лаврами и ликованием народов! Ибо нельзя взойти на абсолютную высоту абсолютной власти на острие меча, как завоеватель и поработитель, но лишь на острие языка, как политик и завоеватель сердец! Абсолютную власть над целым миром можно получить лишь в единственном случае - когда весь мир тебя безумно, безумно, безумно любит. Любит так, как любит толпа: безоговорочно, безапелляционно, бездумно, ... любит самозабвенно! Любит жадно! ... Именно такая, безумная любовь толпы, любовь, являющаяся по сути изнанкой, извращением той Любви, которая есть Любовь-по-сути, именно такая любовь толпы и возводила во все века на вершины власти тиранов, мизантропов и отъявленнейших душегубов ... Антихрист - лжец! Говорит нам Священное Писание. И это вовсе не противоречит ни свойству политика быть лжецом, - да простят мне эти слова некоторые из присутствующих в этом зале, (ропот в зале) - ни свойству мизантропа и душегуба быть всеми любимым! Да простит мне эти слова вторая половина этого ... нашего уважаемого собрания! (Свист, реплики из зала). И напротив, Истинный Лидер чаще всего бывает ненавидим толпой. И мы с вами Одного Такого помним! И то, что с Ним сделала толпа, тоже помним! ... "
(Из единственной сохранившейся аудиозаписи скандальной Нобелевской Речи уважаемого Михаила Львовича, за которую (речь) его и лишили только что врученной Нобелевской Медали. Стокгольм, декабрь 2283 года.)
Глава 1.
- Скажи, Гафур, - обратился ко мне Теодор, - что бы ты сделал для того, чтобы вытащить свою дочь с того пляжа, откуда я только что вытащил тебя? -
Он лежал на двух очень "слежанных" соломенных матрацах, заложив руки за голову, уставясь немигающими глазами в потолок этого утлого домишки, в котором мы с ним недавно разделили простенький ужин. На улице совсем стемнело и стало прохладно. Запели цикады. Их громкий стрекот был отчетливо слышен и наполнял сердце до боли приятными ощущениями детства.
- Что угодно. Не сомневайся. - Просто ответил я ему.
Я понимал, что это торг. Но торговаться не хотел. Я был весьма не силен в торгах. Несмотря на то, что козыри у меня были. И торговаться я бы мог. Я понимал свою роль в Истории. Я так же понимал и то, что Империю свою Тео смог построить исключительно ... точнее, во многом благодаря моим заслугам в науке. И поскольку в настоящем моменте своей жизни я еще никаких заслуг не свершил, то меня он должен был холить и лелеять ... А не вовлекать в какие-то торги. Просто ... глядя на этого некоронованного императора, проживающего в лачуге и при этом управляющего целой планетой, я проникся к нему не то чтобы уважением? Нет. Для уважения я слишком плохо его знал. Меня подкупало другое. Сам Теодор. Нужно было иметь недюженную храбрость, мощный ум и несгибаемую волю для того, чтобы, начавши свое дело водиночку, прийти к таким результатам как у него. Я понимал, что с моей стороны никакой торг неуместен вовсе не потому, что мне нечего предложить взамен освобождения арестантов, среди которых была и моя дочь, а потому, что Теодору уже было известно будущее. И все варианты прошлого. И я здесь, лежу рядом с ним в его лачуге только потому, что Теодору известно обо мне три вещи. Ровно три. Первое - что я его не убью. И не убью вовсе не потому, что моя дочь у него под арестом. Не убью ... потому что не убью. Второе, что я фактически уже в его команде. И третье. Третье то, ... Да он понимал, что ему удалось воздействовать на меня своей харизмой. Расположить к себе. И расположить настолько, что фактически я был бы согласен на совершенно добровольное подчинение.
Что вы хотите спросить, хорошо это или плохо? Да ни хорошо и ни плохо. Пока это еще "никак". Хорошо, или же плохо - это то, как ты сам будешь поступать. Свои действия или же чужие приказы? Да какая, нахрен, разница! Если чужие приказы приводят к результату более для тебя хорошему, нежели какие-то свои идеи, то - будь я проклят, - я согдласен на эти чужие приказы!
И поэтому я повернулся на правый бок, лицом к Тео, и сказал.
- Что от меня нужно? -
- Завтра. - Ответил он. Зевнул и закрыл глаза ... И мгновенно засопел.
Это самое "завтра" наступало очень долго. Потому что я за ночь, пока Теодор мирно похрапывал на соседнем койко-месте, я за это время успел передумать очень многое и переоценить свое отношение к нему. И уже тогда, когда потуги ко сну стали просто невыносимы, я вырубился. Но, как оказалось, совсем ненадолго. Примерно на полчаса. Поскольку, как выяснилось, Тео вставал рано и спал мало. Рассвет едва забрезжил над красивым заливом, когда Тео встал со своей лежанки и отправился на улицу. Причем встал он из положения "лежа на спине", не коснувшись руками пола вообще. Просто сперва сел, потом поджал под себя ноги, скрестив их, и на них поднялся, рванувшись всем телом вверх и вперед. Это говорило о его неплохой физической форме. Расстройствами сна, а значит и психики он тоже не страдал судя по тому, с какой скоростью он вчера уснул. Я тоже вышел вслед за ним, понимая, что поспать все равно уже не удастся. Было очень холодно, и изо рта шел пар. Теодор куда-то пропал. Я огляделся вокруг и преодолел почти непреодолимое желание справить утерннюю нужду прямо на его виноградник. А еще лучше на его любимую скамеечку. Удержало меня от этой мелкой пакости лишь то, что скамеечка принадлежала Гаю Плинию Секунду Старшему. Поэтому, да, конечно, ... где-нибудь в отдалении ... Так я и спустился бегом вниз метров на сто. Почти до кромки воды. А подъем в гору бегом очень хорошо меня согрел. В Ялте я такое не проделывал. Там мне положено было жить чинно. Со своей любимой женой Ольгой Сергеевной. Чинно и неспешно прохаживаться по скучному городу ... И прочие прелести жизни аристократа. Зато теперь ... подходя к дому Теодора я снова чувствовал себя живым. И ... молодым!
Когда я вернулся к дому, выныривая из-за виноградной лозы, он стоял возле дверей своей хижины, закутанный в какую-то немыслимо огромную, лохматую шкуру.
- Мантикора? - На сбившемся дыхании спросил я его одной из моих любимейших книжных фраз.
- Волк. - Ответил он фразой оттуда же. И тут же добавил. - Как спалось? -
- Мне потребуется кофе. - Ответил я. - И вино. - А он просто жестом пригласил меня снова в дом.
Мы уселись за тот же стол, за которым беседовали вчера, и я, наконец-то, смог отдышаться. Вино он мне достал то же самое. Тот же козий сыр и тот же вчерашний, подсохший за ночь хлеб. И я не думаю, что это от скупости. У него здесь не было электричества. Стало быть и холодильника. И соответственно, не было скоропортящихся запасов.
- Перекуси вот пока мочеными бобами. - Сказал он, вынимая из-под полотенца небольшую мисочку с какими-то огромными, круглыми плодами. Я взял один из них рукой из воды, в которой они плавали, и положил себе в рот. Плод был очень мягким и таким же сочным, и по вкусу напоминал фасоль.
- Воду где берешь? - Задал я ему очень деревенский вопрос.
- Дождевая. - Ответил он. - У нас очень чисто. Далеко бегал? -
- Почти к самой воде. - Ответил я. - Немного не добежал. Поленился! -
- И правильно! - Сказал он мне ровным тоном. - Море по прежнему опасно. Как и то, где ты был вчера. -
Я вспомнил рассказы своей дочери о Первобытном Океане, на берегу которого мы были вчера, и мне стало нехорошо.
- Что, за миллион лет они так и не покинули свою колыбель? - Спросил я его.
- За почти что два. - Поправил он меня. - Да. Не выходят. Сидят там и пожирают друг друга. Хотя, некоторые пытаются выползать! Наверняка просто из праздного любопытства. Как мы в космос в свое время! И я теперь доподлинно знаю, - заметил он, беря в руки большую и увесистую медную ступку, - что никакой эволюции на самом деле нихрена в природе нет! -
- А как же ... А что есть? -
- Стандарт есть. - Сказал он. - Фенотип, генотип и все поведенческие аспекты, которые так же уже предусмотрены. Этология есть. А внутривидовые отличия, типа формы ушей, или длины ног, это примерно как форма корпуса у компьютера. Не более. -
Я завороженно смотрел за тем, с какой тщательностью он перетирает зерна кофе медным пестиком в медной же ступке. Делал он это основательно и не спеша. Это впечатляло. Я всего лишь попросил его угостить меня кофе. А он для этого принялся работать.
Он проследил мой взгляд и сказал.
- "Когда же случилось ему иметь власть Цезаря, то так и тянуло послов встречать в рубище! И пищу свою делить с нищими, средь бела дня побираясь на торжищах! Ходить с толмачами в грязных солдатских обозушках, гроши торгашая вшивыми шмотками! Ибо страсть была его вовсе не в роскоши, а в самовластии власти безудержном. И говорю так не в оправдание Жданова или Сталина, или кого-то другого из руководителей. Но в отношении любого(!), кто получает власть Цезаря!" - Тео посмотрел мне в глаза и увидев, что я ничего не понимаю, сказал. - Это я тебе процитировал одну из статей о Культе Личности. Еще тогда, когда я работал в Миссии ООН в Бейруте. Меня впечатлила искренность и истинность сказанного. А так же очень редкий "сказительный" слог. Поэтому я запомнил все дословно. Не помню только имени автора. Я, как ты понимаешь, единолично управляю целой планетой. Всей целиком. Можно даже сказать, что я свершил мечты Александра, Чингиз-хана и иных многих, кто претендовал на мировое господство. Но ... - Тут он снова принялся перетирать в ступке кофе. - Но страсти к власти я не имею точно так же, как не имею ее и к роскоши. Я просто служу тебе. Хотя, должен признать, что изначально я хотел именно власти. И популярности тоже. Просто ... когда это все у меня появилось в изобилии, мне ... все эти атрибуты величия не просто наскучили ... Опротивели. Поэтому я сейчас тебе просто служу. Это нечто большее чем удовлетворение своей гордыни через смиренничанье, театральные розыгрыши нищенства, которое по сути отсутствует, и прочей лжи. Я сейчас просто служу тебе. Чем могу. Вот и все. - И принялся растирать уже получившийся порошок круговыми движениями пестика по бортам ступки. - И знаешь, Гафур, проживши столько, сколько прожил я, с уверенностью можно сказать лишь то, что не надоедает только делать людям добро. Все остальное может опротиветь настолько, что хоть в петлю лезь! - Он снова застыл, видимо что-то вспоминая. - Я тут уже все перепробовал. И спортом занимался и науками, и искусством. В чем-то преуспел, в чем-то - нет. И даже жесткой тиранией. Ради интереса. По приколу! Просто любопытно было, насколько люди могут терпеть всякое дерьмо? ... Оказывается, могут! И даже очень! - Он усмехнулся. - Но все это все равно на бесконечном интервале превращается в ад. В разные его уровни. Не может человеку наскучить только делать добро другим. Служить. А все развлечения и удовольствия ... Как сказали бы многие из моих хороших знакомых постников и отшельников, проживающих сейчас в разных эпохах этого мира, служение другим как раз и делает человека богоподобным. Можно сказать и иначе: на конечном интервале времени всякий стремится ко греху. В основном из-за неверия в Вечность. Стремимся к удовольствиям! Как бы чего не пропустить мимо себя! Ха! А если ты живешь, не обремененный близкой перспективой кончины, то человек ищет свое место в вечности. После того как полностью разуверится найти его в наслаждениях! И найти это свое место можно лишь служа другим. Потому что на бесконечном интервале времени все, что не рай, все есть ад. -
- Почему же не в удовольствиях? - Спросил я его.
- Потому что всякие удовольствия ... так же как и деньги, они ... подвержены инфляции. Обесцениванию. Я даже одно время разрабатывал некую теорию, в которой экономика и потребление рассматривались как страсть. Как одна из форм упадка морали. ... Ты Лествичника читал? -
- Нет. - Ответил я. - Не знаю такого. -
- Тогда наш разговор в этом направлении ... будет непродуктивным. - Сказал он. - Поставил бы ты покамест кипяток на огонь! -
- Куда? - Переспросил его я.
- А, да! На улице в дровнике есть сухие березовые чурки. И очаг у меня снаружи дома. Я, помнится, говорил вчера, что не хочу уродовать этот исторический раритет, - он обвел взглядом свой дом, - устройством каминов, печей или чего-то еще, чего не было в этом доме при прежнем его хозяине. - Он махнул рукой в сторону двери. А я встал и пошел разводить огонь. Мне пришлось обойти весь дом, и с его тыльной стороны я обнаружил под дощатым навесом все, о чем говорил Теодор. Был там на треноге и котелок, наполовину заполненный водой, а так же криво сколоченная лавочка, порядком уже подгнившая и шаткая! "Так он и в самом деле стремится к богоподобию!" - Подумал я про себя. "Интересно, на сколько его хватит в его служении другим?" Язнал, что скептик и циник прочно укоренились во мне!
- Тео, где у тебя спички? - Крикнул я довольно громко, чтобы он услышал, находясь по ту сторону каменной стены. Он услышал и крикнул мне в ответ.
- В дровах! Внутри поленницы! -
Я стал заглядывать в полости между плотно уложенными поленьями и без труда обнаружил там коробку спичек в простеньком полиэтиленовом пакете. И на коробке надпись. "Спичечная фабрика "Маяк", г. Рыбинск, 1984 г". "Это что, шутка такая?" - Подумал я ...
К тому моменту как он появился рядом со мной, держа в своей руке ступку с порошком свеженамолотого кофе, вода в котелке почти закипела. На левой руке он притащил перекинутую через нее еще одну "мантикорью" шкуру. И протянул ее мне. Я высыпал порошок кофе в котелок и с удовольствием закутался. Да, утро выдалось весьма промозглым! Сверху по нашему навесу начал постукивать мелкий дождик. Тео присел на самый краешек нашей маленькой лавочки, а я побежал обратно в дом за нашими эмалированными армейскими кружками.
- Сахар прихвати! - Крикнул он мне вдогонку. А я прихватил еще и хлеб. И еще один табурет. Когда же мы уселись под навесом с кружками кофе и хлебом в руках, я почувствовал себя совсем хорошо. Все это очень сильно мне напоминало стройотряд моей юности. Природа, костер, кофе из кружек и задушевные беседы ... Этот вполне деревенский уют дополняло и усиливало так же наличие на нас очень теплых "мантикорьих" шкур. И внезапно я понял, что, возможно, это был такой способ расположить меня к себе? С помощью выбора места для переговоров? Ведь очевидно, что Теодор мог пригласить меня во дворец, или туда, где он ... проводит всякие светские мероприятия. Но мы совершенно в ином месте. Диком, пустом и ... откровенно сельском. И ... он держит меня с ним на равных. Это, безусловно, является одним из способов расположить человека к себе, если ты не вполне уверен в том, что переговоры будут простыми.
- Излагай. - Сказал он мне. И я понял, что он уже просчитал мою чесесчур задумчивую внешность.
- Ты вчера мне сказал ... точнее, спросил: что бы я сделал для того, чтобы освободить свою дочь оттуда? -
Тео не стал отвечать а просто кивнул головой.
- Ну, учитывая то, что ее арест более похож на похищение человека с целью шантажа, - спокойно сказал я, - полагаю, мои возможные действия могут лежать в очень широком интервале. От открытых боевых, а так же партизанско-террористических до ... до оплаты выкупа по бартеру. -
На эту мою реплику Теодор просто отреагировал очень широкой и абсолютно беззлобной улыбкой.
- Полагаю, именно так! - Сказал он. - И поскольку спектр действий весьма широк, я именно поэтому и задал тебе конкретный вопрос: что именно ты готов сделать для освобождения дочери? -
Я не стал торопиться с ответом. Он мог подождать. Я тоже. У нас, как я понимаю, время не лимитировано. Учитывая тот факт, что я нахожусь в компании с человеком, который может им управлять. Поэтому я встал с табурета и подкинул еще пару полешков в очаг. После пол-кружки крепкого кофе я, наконец-то, стал согреваться!
- Давай отбросим сразу же крайние варианты. - Предложил я.
- Угу. - Ответил Тео, пережевывая горбушку хлеба.
- Ни воевать с тобой, ни платить тебе деньги, - сказал я ему, - я не хочу. Да и не могу. Поэтому и спросил вчера о том, что от меня требуется? Кроме естественно, того, что я уже два года просидел в Ялте девятнадцатого века со своей любимой женой. -
- Все бы так сидели! - Возразил он мне. И как мне показалось, с грустью в голосе.
- Тео, это все равно отсидка! - Начал-было я, но он меня прервал.
- Так. Давай-ка по порядку ... Твоя дочь арестована не потому что я собирался тебя шантажировать. Это - самое главное. Она грубо нарушила Договор. Нагло и грубо. И уже не в первый раз! ... И даже не в сотый! ... Поэтому трое суток ареста на Пляже древнего океана, кишащего хищниками и бандитами, это минимум из того, что все они заслужили. Она как правонарушитель и те из ее конторы, кто принялся это правонарушение защищать. Им всем нужна была основательная встряска! С целью напомнить, что сохранность Истории - это вещь архиважная. С ней нельзя поступать так же необдуманно и спонтанно, как со своими фишками в казино. Это - первое. Второе. Никакие выкупы мне в этой связи не нужны. И свой вопрос: что бы ты, Гафур, сделал для того, чтобы вытащить с Пляжа свою дочь, - этот вопрос я тебе задал вчера не потому что нуждаюсь в чем-либо, а потому что мне просто необходимо знать то, насколько далеко ты мог бы зайти. Это понятно? -
- Угу! - Теперь уже промычал ему я, ибо в этот момент так же жевал. Потом проглотил и сказал, вставая со своего места. - Она, тем не менее, моя дочь, Тео. И подвергать ее жизнь и ее здоровье такому риску, как там на Пляже, я никому не позволю. Даже тебе. Я ценю тебя как гениального организатора и радушного хозяина! Но ... -
С этими словами я спокойно снял с плечь волчью шкуру и положил ее на лавочку. А потом поманил его к себе жестом рук. Пусть посмотрит, насколько далеко я готов зайти. Я был в отличной форме!
Он, конечно, понял. И спросил, сидя и улыбаясь.
- Ты хочешь пригласить меня на спарринг? - А я только кивнул головой.
- Окей! - Сказал Теодор, и я увидел как вспыхнули его глаза.
В следующий момент времени он просто щелкнул пальцами, приподняв вверх свою правую руку, и свет вокруг нас мгновенно померк, а воздух стал внезапно очень знойным, душным и ... затхлым! Я определил, что пахнет скотом. Всего скорее, верблюдом. Или даже целым стадом верблюдов. И сильно заложило уши. А значит мы куда-то переместились.
- Где мы, Тео? - Растерянно промямлил я в кромешной темноте. Ответом же мне стала тишина, нарушаемая лишь каким-то шумом, накатывающим волнами. Послушав это минут пять я понял, что это не могло быть ни чем иным, как только шумом трибун. И здесь было неистово жарко! И душно. Еще через какое-то время мои глаза сумели вполне адаптироваться к практическу полному отсутствию света, и тогда я понят, что нахожусь в какой-то маленькой камере совершенно один. Теодор отсутствовал.
- Тео? - Наконец, снова позвал я и на этот раз услышал ответ.
- Сейчас все поймешь! -
Он возник внезапно рядом со мной. Настолько близко, что оттолкнул меня своим левым плечом, и я, пошатнувшись, отшагнул к стене нашей камеры. Через мгновение раздался лязг проворачиваемого в замочнойй скважине ключа, и возник свет в дверном проеме. И фигуры людей. Нас подхватили под руки. Ловко и быстро. И вытолкали в коридор. Было очень мрачно. Но я смог определить, что те парни, которые пришли за нами, были одеты в черные кожаные, легкие доспехи. Какие я видел в изобилии во дни своей молодости. Нас завели в комнату, соседствовавшую с нашей, достаточно освещенную для того, чтобы понять, что это была оружейная.
- Habitu, porcus! (Одевайтесь, свиньи!) - выкрикнул нам высокий человек с мечем наизготовке. И я увидел за его спиной еще двух. Такого же роста. При этих словах Теодор молча подошел к куче разного боевого железа и взял в руки увесистый топор на короткой ручке. Мне, не успевшему еще отойти от шока внезапной смены времен, ткнули в спину. Я подошел к той же куче и взял в руки короткий греческий меч.
- Еt accipe scutum! (Берите щиты!) - Опять сказал завскладом. Но я просто отрицательно покачал головой. Тогда те, кто выводил нас из камеры и препровождал сюда, опять подхватили нас с Теодором под руки и повели почти бегом по длинному и узкому коридору. Больше всего мне сейчас хотелось перед Тео просто извиниться и попросить его "отыграть" все назад. Но я понимал, что он на это никогда не пойдет. И второе. Я так же отчетливо понимал, что ни мне, ни ему ничего не угрожает. Наши жизни были определены в Истории Будущего на многие сотни и тысячи лет вперед. Поэтому, да, спарринг! Хотя, сейчас я бы выбрал вместо этого места его хижину и недопитый мною кофе!
В следующий момент времени нас подвели к каким-то немыслимых размеров и немыслимого веса дверям, которые начали распахивать перед нами четверо человек, закованных в кандалы, и стал слышен рев толпы. С той стороны этих дверей. Оттуда, откуда лился яркий дневной свет. Но я уже и без того знал, куда нас перенес Теодор.
- Тео, я ведь могу и убить ... Мне бы не хотелось ... -
- Ты сперва смоги. - Ответил он ледяным тоном. - Хотел спарринг? Ну, так вот это место как раз для таких целей! Не пристало таким титанам, как мы с тобой махалово устраивать где-то в совершенной бесвестности! -
- Vale ire mori! (Прощайте, идущие на смерть!) - Услышал я за нашими спинами традиционное гладиаторское напутствие. И в этот момент рабы, прикованные к воротам, широко распахнули их перед нами.
Как только мы пересекли черту света и тени, отделявшую нас от Арены, коротко прозвенели фанфары и чей-то, едва уловимый в реве толпы голос прокричал.
- Duo sunt sine nomine! - Что означало "Двое безымянных!" И если честно, меня это даже расстроило. Я, конечно, не знал в каком именно году мы находимся. Но что-то мне подсказывало, что сейчас идут именно мои любимые года! И в Риме обо мне слышали! Определенно!
- Тео, ты уже бывал здесь? - Спросил я своего спарринг-партнера.
- Конечно. - Ответил он. - Мне больше заняться нечем как подвергать опасности свою жизнь, играя в пустые игры древних! -
- Зачем тогда ... - Начал-было я, но он меня перебил.
- Из уважения к тебе, Гафур! - И когда мы вышли уже почти на самый центр арены, сказал.
- Мне хочется дать тебе самое лучшее. Великое. Даже если это будет смерть. Старайся не смотреть на трибуны. Это признак дилетантства и здорово отвлекает! Защищайся! - И тут же сделал очень быстрый выпад "пяткой" своего топора в направлении моего лица. Я увернулся легко и проворно и при этом отпрыгнул на пару шагов назад. "Не пристало Великому Гафуру по крайней мере в этом историческом периоде оставаться безымянным!" Подумал я про себя. "Не пристало!" И с этой мыслью я сделал ложный выпад с поворотом на триста шестьдесят градусов. Ушел в ложный замах с еще одним точно таким же поворотом. И еще раз поворот с уходом в полуприсяд и с очень длинным махом рукой на уровне живота. И если бы я задел Теодора, то располосовал бы его пополам! Но располосовать мне удалось лишь его тогу. Оказалось, что он двигался не менее быстро чем я. И весь этот мой каскад боевых приемов стал не более чем красивым танцем. Нам кратко зааплодировали и засвистели. Раздался чей-то отдаленный смех. Мне было понятно, что здесь, в Колизее, удивить публику было крайне сложно. А удивить очень хотелось! Просто очень! Ты, блин, на Главной сцене всех времен и народов! Ты Гамлет и Спартак! Ахиллес и Гектор. Да, пусть мне отведена роль в пять минут. Но, хрен его раздери, я хочу, чтобы эти пять минут жизни запомнились зрителям навечно! И не из-за зрителей вовсе. А только лишь потому, что нынешняя постановка исполняется великими! Я взглянул на Теодора и увидел в его глазах совсем такой же азарт.
- Умереть на этой арене будет приятнее чем я полагал! - Услышал я от него. И поэтому сказал в ответ.
- Тео, только театральная постановка! С использованием всего нашего таланта и арсенала возможностей! Пусть этот поединок двух "сант-сине-номине" останется в памяти навека! - Всю эту тираду я проговаривал, непрерывно наступая на него, и поэтому говорил с паузами. Но все равно дыхание себе изрядно сбил! А Теодор просто кивнул мне в ответ. И сказал кратко.
- Да, ты прав. Это и есть театр! - И неожиданно резко ушел вниз, под мой меч с броском вперед, очень сильно при этом ткнув меня топором в левое колено. Этот его тычок топором получился не в полную силу и вскользь, однако моя кровь красиво, по огромной дуге оросила арену! Я пошатнулся и застонал. Понял, что сейчас упаду. Но вместо падения на спину, изогнулся вбок и не раздумывая ушел от него, сделав "колесо". Раз семь или восемь. Это был мой "фирменный" трюк, которому меня научил один пожилой зек Василий, которого так и звали "Колесо". В те годы, когда я был совсем еще мальчишкой и носил совсем другое имя ...
Так я оказался от него примерно метрах в пятнадцати. И стоял, интенсивно растирая себе колено. А он неторопливо шел в моем направлении.
Трибуны при этом заметно оживились.
Я определил, что чашечка моего несчастного левого колена болтается из стороны в сторону, и это означало, что левую ногу я сгибать больше не могу. Иначе голень просто вылетит из сустава. Эту ногу я теперь должен был держать идеально прямой по крайней мере месяц! И конечно, не на арене Колизея! И замотать мне ее потуже тоже было и нечем, и некогда!
Я, прихрамывая и волоча за собой прямую ногу, попытался от него немного отбежать и поэтому развернулся к нему спиной. Я никак не думал, что он на такое пойдет! Но ... он все же, с силой метнул свой топор мне в спину и, конечно, попал! Я на миг даже потерял сознание. А когда очнулся, то увидел, что лежу, зарывшись лицом в песок Арены, а Тео уже совсем близко! И хоть мне очень не хотелось вставать, я понимал, что именно Колизей во все века славился тем, что лежачего в нем добивали. Беспринципно и немилосердно! Поэтому я сел, тряся головой и стараясь максимально обрести адекватность восприятия, и увидел, что он подбирает вместе со своим топором и мой меч, который валялся на его пути ко мне. Это было хорошо. Потому что это давало мне шанс. И ... потому что это уже было! И поэтому я продолжал просто сидеть на песке, изображая смертельно раненого, и ожидая, что все в это поверят. Как и тогда, когда с тяжелыми трудами мне удалось победить царевича Инхеп-Ра! Правда, я был тогда сильно моложе. И Тео об этом тоже наверняка знал. А что мне остается? Убежать я не могу. Да мне и не дадут. Куда вообще можно убежать с арены Колизея, кроме как в мир иной?
- Мантикоры, говоришь? - Спросил он издали. - Да ты просто провидец! Я давно их развожу. У себя на ферме! -
Затем он подошел ко мне, сидящему на песке с абсолютно тупым выражением лица, и резким движением отхватил при помощи моего меча здоровенный кусок от подола своей тоги. Бросил меч рядом с топором, присел и не спеша принялся перетягивать мне наненое колено. При этом на трибунах начался настоящий рев. Но Тео никак на это не отреагировал.
- Стоять сможешь? - Спросил он. А я лишь кивнул в ответ. - Потому что сейчас именно и начнется самое великое шоу на этой арене! - Сказал Теодор.
Он продолжал тщательно и очень туго забинтовывать мою ногу тряпкой, глядя при этом совсем не на меня и даже не на мою ногу. Я немного пришел в себя и проследил его взгляд. Стены арены были весьма высоки. Никакой не то что человек, но даже лев или тигр не смогут допрыгнуть до перил. Метров семь-восемь. По сути, это колодец. Но Тео смотрел не на это. Его взгляд был прикован к Императорской ложе, которая ... была совершенно пуста!
- Это хорошо, что некому скомандовать "Фас!" - Сказал он. - Местная военная полиция выполняет только приказы Цезаря и более никого! ... Поэтому пусть они там на трибунах орут сколько хотят. Все, что они реально могут при пустой Императорской Ложе ... -
Он не договорил. Снова отворились те самые врата, через которые на арену выпустили нас, и оттуда выбежала целая команда здоровенных мужиков с топорами, мечами, копьями и прочими орудиями убийства. И устремилась прямо к нам. Мы с Тео оба поняли, что секунд десять, не более. Потом нас возьмут в кольцо и покрошат на мелкий собачий фарш.
- А! Я вот это и имел в виду! - Сказал он и встал, оставив меня сидеть. И снова дважды щелкнуд пальцами, подняв на этот раз свою правую руку высоко вверх!
А потом произошло следующее. Из ниоткуда, прямо как по волшебству, возникли огромные, страшные собаки, вид которых просто леденил у меня кровь. Черные, огромные, с какими-то невообразимо жуткими, немигающими, огромными глазами овальной формы на абсолютно лысых, зеленоватых головах. Эти их глаза ... Боже, они же были такие же как у мухи, или стрекозы. Сетчатые ... Эти звери были очень высокие в холке. А их непропорционально большие головы украшали пасти, похожие на крокодильи. Только чуточку короче. С десяток особей. И особенно страшным при этом было именно то, что от этих зверей не исходило ни единого звука! Только какой-то тихий стрекот. Как от насекомых. И внезапно я вспомнил, что именно эти тихие звуки я принял вчера за стрекот цикад. Когда стемнело. Рядом с хижиной Теодора. А он при этом мирно похрапывал на полу своего дома, в котором вместо дверей лишь занавеска из плотного сукна ...
В этом моменте времени я просто перестал дышать!
Вы никогда не слышали на арене Колизея и при полных трибунах тишины, настолько гнетущей и мрачной, как в преддверии ада? И я не слышал. И сейчас возникла именно такая тишина. Полное беззвучие. Но не от отсутствия чего-либо, а, напротив, от наличия. Повеяло такой страшной безисходностью и ... обреченностью, что ли? Эти звери, они источали от себя нечто, чего не существует в мире, созданном Богом. Некие волны чудовищного страха и обреченности. И еще они завораживали. Не знаю, какие физические поля и частицы за это в ответе? Но от этих зверей исходило Нечто. Они парализовывали волю и подчиняли все твое естество страху. Внезапно я понял, что возникнув здесь и сейчас, на залитой ярким солнцем арене Колизея, эти твари принесли сюда не просто самих себя, но частичку пространства того самого мира, в котором были до этого. С его атмосферой, и с его ... сутью. И они возникли не одни, а в компании с каким-то мужиком, брюнетом с сединой в висках. Лет сорока. И этот мужичок, одетый в какие-то неизвестные мне одежды свободного покроя, стал выкрикивать этим собакам, или ... не знаю, может быть и не собакам вовсе, стал выкрикивать им команды на совсем не знакомом мне языке. Я не был лингвистом, но ни произношение, ни лексика ... были явно не отсюда! Он подавал команду зверю, обращаясь, как я понимаю, к каждой особи по имени и при этом, слегка отвешивая ей поклон. И по театральному изыскано показывал жестом в сторону определенного гладиатора, из числа тех, кого выпустили к нам с Теодором для нашего истребления. Это было бы даже красиво, если бы не было столь запредельно страшно!
- Адские псы! - Шепотом сказал Тео. И сел на песок рядом со мной. - Сиди тихо и не шевелись! И я очень надеюсь на то, что они не учуют твою кровь! -
- Откуда это все, Тео?! - Едва слышно произнес я.
- Из ада. - Так же тихо ответил он. - Я подстразовался у ... друзей! -
Каждый из зверей, получив команду, подходил к тому, на кого указал рукой их ... погонщик ... И не спеша, по частям разчленял соответствующего гладиатора. Смотреть на это было просто невыносимо. Потому что люди даже не пытались сопротивляться, загипнотизировнные этими мушиными, немигающими глазами. А более всего потому ... да, из-за тишины. Жертвы просто были в полном параличе. Не могли даже издать предсмертный стон ...
Это все длилось и длилось ... Пока, наконец, где-то на галерке, на самом верху, не раздался чей-то душераздирающий, нечеловеческий крик. Женский, переходящий в визг. И затем - в стон. Такой ... тягуче-мучительный. И затем этот стон стал разрастаться и заполонил весь Колизей. И я вспомнил случайно осевшую где-то в самой глубине моей бесполезной памяти фразу из Библии: "Там будет плач и скрежет зубов!" Адские псы не сжирали свои жертвы, как поступил бы любой из столь свирепых хищников отряда млекопитающих. Впрочем, я уже понял, что они не являлись ни млекопитающими, ни ... земными. Да и столь свирепых на Земле не водилось! Вся эта героика Колизея ... вмиг рухнула, обнажив свою адскую суть. Тео просто организовал здесь и сейчас достойное лицезрение сущности Колизея. Не его парадную, блатную романтику, а его ... адскую сущность!
Эти собаки ... Они водили хоровод. Волоча останки жертв в своих зубах и оставляя эти человеческие части там, где говорил им погонщик. И я понял, что звери выкладывают на песке арены какое-то слово. Или символ? Не знаю. Но ... Потом спрошу!
Через какое-то время, и под жалобные стоны трибун, звери, закончив свое дело, чинно уселись на песок. Я поднял глаза вверх и заметил, что, несмотря на весь ужас, трибуны никто не осмелился покинуть. Публика Рима каким-то образом поняла то, что все происшедшее необходимо досмотреть. Что это действо - для них! И вовсе не как развлечение. Скорее, урок! А потом погонщик пошел к нам. И вместе с ним один из его питомцев. Питомец подошел ко мне вплотную и обнюхал мою ногу, тихо застрекотав при этом. Я закрыл глаза и перестал дышать.
- Атхе, Харт! Атхе! - Тихо сказал погонщик и погладил зверюгу по гриве. При этом пес развернулся и ушел в сторону стаи. Тогда Теодор поднялся с песка. Чинно и с достоинством. И сказал.
- Спасибо, Меридор! -
- Дай нам команду отбыть домой из этого ... мрачного места! - Сказал Теодору некто по имени Меридор, погонщик адских псов. И Тео сказал.
- Конечно! Мой поклон Владыке и поздравления по поводу рождения внучки! - И снова щелкнул пальцами. Но уже трижды. И адские псы вместе с погонщиком исчезли. Как и не бывало! Оставив на песке арены Колизея ужасный человеческий ... мясной прилавок ...
- Вставай! - Сказал мне Теодор и помог подняться на ноги. - Нам пора! И тебя лечить пора! А то еще подхватишь тут какую-нибудь ... -
Он приобнял меня за плечи и мы вмиг оказались снова в его Империи. Но уже не рядом с хижиной, а на какой-то немыслимо красивой площади. И хотя в этом мире накрапывал дождик, я был этому несказанно рад! И конечно, снова сильно заложило уши! Мы стояли, обнявшись как старые друзья. Опираясь друг на друга. Мимо нас проходили какие-то люди, под зонтами и в плащах, и все вокруг было ... настолько безмятежно-меланхоличным, как и бывает в самом начале золотой осени. Столь разительный контраст перемены состояния окружающей нас реальности окончательно меня деморализовал. И только сейчас я заметил, что у него широкая резаная рана в области живота.
- Это что, я тебя достал? - Спросил я его. А он ответил.
- Ага. В самом начале. ... Ерунда! Ну, что, спарринг удался? -
- Угу! - Промычал я. - Что это были за собаки, Тео? Это же ... что-то запредельное. -
- Именно, запредельное. - Сказал он мне. - Они создаются там, где есть предпосылки для так называемого "генетического взрыва". А конкретно эти ... Химеры. Помесь волка с богомолом. Ты почувствовал, что только насекомые способны управлять сознанием человека на расстоянии? -
- Да. - Сказал я. - Меня просто охватило оцепенение! -
- Вот именно! - Сказал Теодор. - Я хотел преподнести урок этим зажравшимся древним идиотам. И жалею, что тамошнего Цезаря там не было. Вот смотри на мою империю! - Сказал он мне. - Стоит Цезарь, раненный сам и держит раненого товарища. И при этом я остаюсь неузнанным. Вот что значит ... э-э ... до чего может довести человека скромность! -
Мимо нас проходили какие-то люди. Кто-то рассматривал нас с любопытством, кто-то с брезгливой отстраненностью. И при этом никто не узнал Теодора в лицо.
- Ты идти можешь? - Спросил он. А я только отрицательно покачал головой. Тогда он поднес к губам свою левую руку с каким-то браслетом и сказал.
- Гергон, забери нас! -
Холодный мелкий дождик усиливался, и мы просто кайфовали, уставшие и потные посли арены Колизея.
- Что бы ты хотел сейчас более всего? - Спросил он меня.
Я только покачал головой. - Ну, может, Стинга послушать? ... -
- Стинга? - Переспросил меня Тео. - Почему не душ и мягкую кровать? Или миску сборной солянки, от которой поднимается пар? ... Хотя ... Я бы тоже не прочь послушать Стинга. "Роксен", например. Стинг - классный парень. -
Не прошло и пары минут как к нам подбежали люди и, подхватив подмышки, бегом уволокли обоих в какое-то здание весьма помпезного вида. А я просто закрыл глаза. Я был вымотан психологически как после пыток.
Но во внутреннем моем взгляде, в том самом, который смотрит внутрь твоего сознания и который начинает это делать сразу же вслед за тем, как ты закрываешь свои телесные глаза, ... сразу же вслед за этим ... мне, я думаю, до конца дней моих будут видеться адские псы, их погонщик Меридор и тот немыслимый, нечеловеческий хоровод с человеческими останками в их зубах. И еще ... стрекот.