Я все еще люблю тебя! Глава Четвертая

Денис Логинов
Глава Четвертая. Таинственный инкогнито.


Уже который день работа отдела по особо важным делам городской полиции была поставлена с ног на голову. Причиной тому было происшествие, сколько редкое для подобного рода организаций, столько и дерзкое по своей сути. Старший следователь отдела Павел Спиридонов третьи сутки подряд был лишен сна, и надежда на какое-либо послабление полностью отсутствовала.
— Я только одного не могу понять: почему все шишки только на нас сыплются? – недоумевал Павел. – У нас же конвоированием ФСИН занимается. Вот с них пускай стружку и снимают.
— Паш, но ты же знаешь, что у нас всегда крайний виноват, – сказал Денис Барабанов – командир местного СОБРа. – А крайний у нас – это ты.
То, что  явный успех может обернуться большими проблемами, Спиридонов не мог представить себе даже в самом страшном сне.
Поимка одиозного преступного авторитета Сергеенкова, известного в определенных кругах под кличкой «Скелет», стала знаковым событием для всего МУРа, и Павел Спиридонов имел к этому событию самое непосредственное отношение. Бессонные ночи, бесчисленные часы, проведенные в засадах, дали свой результат, и у Павла появился повод выпить шампанского. Зверь сидел в клетке, и уже, казалось, никакие силы не могли его оттуда вызволить. 
— Ну, Спиридонов, делай дырку для ордена! – нахваливал своего подчиненного начальник отдела Соколов. – Такого зубра заарканить! Это тебе не фунт изюма…
Все рухнуло в тот день, когда Евгению Павловичу вздумалось начать каяться, и он с завидной настойчивостью стал проситься на допрос к следователю.
— Видать, совесть заела. «Исповедаться» решил, – подумал Павел и дал отмашку доставить заключенного к себе в кабинет.
Почему, вопреки обыкновению, АВТОЗАК не поехал по одной из центральных улиц, а стал петлять в лабиринте  бесчисленных переулков, навсегда осталось загадкой. Искусственный затор, созданный мощным грузовиком в одном из таких закоулков, предполагал лишь стандартную конфликтную ситуацию, характерную для подобного рода случаев.
Сценарий дальнейшего развития событий оказался вовсе не таким, каким можно было предположить. Охранники, сопровождавшие АВТОЗАК, опомниться не успели, как были сражены автоматной очередью, раздавшейся из кабины грузовика. Специальный пассажир конвоируемого автомобиля был быстро перемещен в грузовик, который в мгновение ока скрылся с места происшествия.         
Шума этот побег наделал много, особенно если учесть личность самого беглеца. Матерый волк преступного мира Евгений Павлович Сергеенков уже давно стал желаемым трофеем для многих сыскарей в стране. Объем предъявляемых ему претензий намного превышал в бумажном исчислении объем, допустим, какой-нибудь среднестатистической районной библиотеке.
— Ну, теперь ему лет десять обеспечено – это точно, – говорил, довольно потирая руки, Павел после ареста Сергеенкова.
        Фиаско, превратившееся из триумфа, стало отличным поводом для начальства Павла, чтобы начать снимать стружку со своего незадачливого подчиненного. Каких только нелестных определений в свой адрес не пришлось ему выслушать.
— Если ты в таких вещах некомпетентен, рапорт сразу на стол клади, – заявил Соколов. – Паша, у меня никогда такого не было, чтобы подследственные прямо из-под носа уходили. Меня сегодня к министру вызывали. Знаешь, что мне там выслушать пришлось? Самое мягкое определение в твой адрес – раздолбай, место которому – в табачном ларьке, а не в органах…
В то время, как Соколов отчитывал Павла, применяя весь арсенал доступных ему выражений, Сергеенков вполне комфортно чувствовал себя в кабинете Германа Сапранова, выслушивая от того дальнейшие инструкции.
— Ну, Женя, теперь я смело могу поздравить тебя с началом новой жизни, – говорил Сапранов. – Осталось лишь нанести последние штрихи…
— Герман, но мои люди… - перебил Германа Федоровича Сергеенков.
—  Твои люди уже давно обо всем в курсе. Ты не забывай: больше половины Кубани – это моя вотчина. Если там возникают какие-нибудь вопросы, я их тут же решаю. Причем, заметь, без особого труда.
Герман Сапранов, конечно, знал, о чем говорил.  Не без оснований считая себя одним из хозяев жизни в Краснодарском крае, он  был вхож в такие кабинеты и, как следствие, обладал такими возможностями, что, казалось, не было на Кубани  таких вопросов, которые Герман Федорович не мог бы решить. Вопрос мог стоять лишь о времени, но и он решался достаточно быстро.
Амбиции Сапранова были поистине неуемны, и для их реализации требовались одиозные личности, такие, как Сергеенков.
— Теперь у тебя будет новое имя и новое лицо, – сказал Герман, протягивая Сергеенкову его паспорт.
Быстро пролистав странички документа, Евгений Павлович немало удивился, не обнаружив своей фотографии.
— Герман, а как же фото…
— Я же сказал… и новое лицо. Кстати, над ним нам еще предстоит поработать.   
К такому развитию событий Евгений Павлович явно не был готов. Быть «Петрушкой» у Германа в его планы никак не входило, о чем он не преминул тут же высказаться.
— Слушай, Герман, я что, клоун коверный? Ты вообще за кого меня держишь? Это ты своими шестерками распоряжайся, как вздумается, а мной командовать не надо.
— Женя, теперь послушай, что я тебе скажу: ты у меня и в шестерках, и в мальчиках на побегушках ходить будешь, если мне понадобится. Ты что, забыл про свои былые подвиги? Как Гелу «Тбилисского» кинул? Как «Шару» завалил? Ну, а я об этом очень хорошо помню, и даже больше тебе скажу: доказательства у меня тому есть железобетонные. Вот только хранятся они у меня в очень надежных сейфах под очень надежными замками. Вот теперь представь, что будет, если я весь этот компромат обнародую? Причем, узнают про твои проделки не менты… нет! Братве я всю эту инфу солью! Представляешь, что тогда будет? От тебя, дорогой мой, мокрого места не останется. Так что, сам понимаешь: тебе против меня что-то вякать – себе дороже будет.
В том,  что Герман способен привести все свои угрозы в исполнение, можно было не сомневаться, и Евгению Павловичу в этой ситуации не оставалось ничего другого, как просто смолкнуть.   
— Что я должен делать? – смущенно спросил Сергеенков. 
— Прежде всего, поменять себе лицо, – ответил Герман. – Сейчас тебя отвезут в одну клинику, где этим и займутся. Ну, а потом нас с тобой ждут поистине великие дела! Женя, ты не представляешь, какие перспективы перед тобой откроются. Из обычного урки ты превратишься в очень большого человека. 
Слова Германа звучали обнадеживающе, особенно если учесть, кому они говорились. «Скелет» уже давно жил в мире, где ничего не имело сколько-нибудь важного значение, кроме власти и денег. Герман способен был дать и то, и другое. Причем, дать с избытком, столько, что уже ни о чем другом можно было не думать в принципе.
— Виноградов – старикашка, конечно, ушлый, но, я думаю, тебе его опасаться не стоит, – продолжал инструктировать своего подельника Герман. – Он тебе физиономию поменяет, и на этом вы с ним разбежитесь. Ну, а дальше  - уже не твоя забота.
— А что потом? – нетерпеливо спросил Сергеенков.
— Что потом? – Герман в задумчивости почесал затылок. – Потом тебе надо будет осесть в одном захолустье, и вести там жизнь рядового обывателя до получения дальнейших инструкций.
— Герман, а как же быть с моими людьми? Они таких раскладов могут не понять.      
— Твоих людей я беру на себя. Думаю, после того, как они узнают о тех перспективах, которые перед ними открываются, все вопросы у них отпадут сами собой.
Вошедший в кабинет Виктор Васильевич Шабанов с недоверием посмотрел на Сергеенкова.   
— Отвезешь его в «Имидж-сервис», – распорядился  Герман. – Я там обо всем договорился. Скажешь, что на все про все у них – неделя. Не больше!
— Герман, а с Виноградовым как быть? – спросил Шабанов. – Свидетелем, я так понимаю, он становится опасным, и оставлять его в живых просто нет никакого смысла.
— Ну, это уже не твоего ума дело, Витя, – ответил Сапранов. – Сейчас для тебя главное – доставить этого человека в клинику в целости и в сохранности. Все остальное тебя вообще не должно касаться.
Некоторое отчуждение, возникшее между Германом и начальником его охраны после чудесного воскрешения одного из Черкасовых, сохранялось до сих пор, из-за чего Виктор Васильевич сильно переживал. Все распоряжения шефа Шабанов стремился исполнять особенно рьяно, порой проявляя инициативу, скажем так, на опережение.
— Как ты сам понимаешь, лишние глаза вам – ни к чему, – сказал Герман Шабанову. – Поэтому все меры предосторожности должны быть выполнены неукоснительно.
— Герман, ну, а я о чем!?! – произнес Виктор Васильевич. – Нельзя этого докторишку в живых оставлять. Слишком много ему известно. Если какие-нибудь законники или борзописцы начнут под него копать, нам всем мало не покажется.
—  Витя, вот все, о чем ты сейчас говорил, тебя точно не касается, – заметил Герман. – Сейчас твоя задача – доставить этого человека в клинику в целости и в сохранности, а все остальное тебя вообще не должно волновать.            
Вышедшие из кабинета Германа Шабанов и Сергеенков нос к носу столкнулись с Игорем Макаровичем Артамоновым. Депутат государственной думы не ожидал встретить в стенах особняка Сапрановых личность, явно в подобные жилища не вхожую.
—  Герман, а что у тебя этот урка делал? – поинтересовался Игорь Макарович, как только оказался в кабинете Сапранова.
—  Игорек, этот урка, как ты его называешь, наш пропуск на вершину политического олимпа, – ответил Герман.      
— Кстати, на счет олимпа… Кто-то мне обещал кресло председателя комитета по природным ресурсам. Обещал давно, но вопрос этот до сих пор с места не сдвинулся. Не знаешь, в чем там, так сказать, загвоздка? Почему я должен краснеть перед людьми, которым очень многим обязан? Они, чтоб ты знал, уже высказывают серьезные сомнения в правильности выдвижения твоей кандидатуры на президентских выборах.
Слова о сомнениях прозвучали, как магическое заклинание. Былые бравада и самоуверенность Германа моментально куда-то пропали, а вместо них в его глазах появились заискивание и натужно-наигранное прихлебательство.
— Слушай, но ты же знаешь, что такие вопросы быстро не решаются, – неуверенно пролепетал Сапранов. – К тому же этот ваш Коновалов тертым калачом оказался. Просто так такого, как он, не скинуть. Сам понимаешь, тут нужны неординарные меры.
— Ну, так прими эти меры! – воскликнул Артамонов. – Герман, помнится, когда на твоем пути появлялся кто-то, кто тебе мешал,  ты избавлялся от такого субъекта без всякого сожаления. Да, одни Черкасовы чего стоят! Неужели Коновалов досаждает тебе меньше, чем они?
Игорь Макарович даже не представлял, какой опасности он себя подвергнул, упомянув семейство Черкасовых.  Прошлое Сапранова было    той сферой, попадание в которую лишних людей считалось крайне нежелательным. Артамонов относился именно к этой категории людей, и то, что ему была известна информация о гибели семьи Черкасовых, делало его для Сапранова весьма опасным человеком.
— Ты никогда и ничего не докажешь, – промолвил Герман.
— Да, что ты говоришь! Слушай, ты действительно думаешь, что никто не знает, откуда у тебя твои миллионы? Уже, по-моему, всем известно, что твое благосостояние стало расти, как на дрожжах, сразу после трагедии с Черкасовыми. А ведь ты был их главным компаньоном. Кому, как ни тебе, было выгодно их устранение?
— Все дела в концерне вел Иван. Я ж не могу знать, что было у него на уме.
— Ой, Герман, брось! Да, Иван создал «Континент», но потом отошел от дел, и всем парадом в концерне стал командовать ты.
— Ну и что!?! – закричал Герман.
Спустя минуту, немного успокоившись, он добавил:
— Слушай, вот ты сможешь доказать хоть что-нибудь из того, что сейчас сказал? Да, тебя все на смех поднимут тут же, как только ты откроешь рот. С Черкасовыми расправились местные уголовники, и доказать обратное еще никому не удавалось.
— Герман, но мы-то знаем, что – не уголовники… Да, сейчас только ленивый не говорит о том, что убийство Черкасовых – это твоих рук дело. Ты ведь никогда и ни с кем делиться не привык, а Черкасовы у тебя были, как кость в горле…
Чем дольше Игорь Макарович говорил, тем сильнее тучи сгущались над его головой. Потерпеть опасного свидетеля рядом с собой Герман, конечно, не мог, и тут же стал прокручивать в своей голове необходимые меры предосторожности. Насколько нужен ему был Артамонов? Нужен, но до определенного момента, после которого Игорь Макарович автоматически превращался в совершенно бесполезную безделицу, от которой не грех было избавиться.
— Ладно. Будет тебе твой комитет, – стал успокаивать Герман не в меру распаленного Артамонова. – Дай только время. Твоему Коновалову тоже недолго в тузах ходить осталось.
— У тебя что, на него что-то есть?
— Ой, Игорек, ты же знаешь, что нарыть компромат на вашего брата-депутата больших трудов не составляет, и Коновалов тут – не исключение.
Герман больше бравировал, стремился продемонстрировать свою значимость, нежели говорил истину. Виталий Коновалов был тем крепким орешком, который пока приходился ему не по зубам, и сам Герман Федорович хорошо это понимал. Никакого компромата и других «желтых» сведений на надоевшего депутата у него не было, а все, что он произносил, говорилось, скажем так, для красного словца.
— Ладно. Ты принес то, о чем я тебя просил? – вздохнув, спросил Герман Федорович у Артамонова.
— Я всегда выполняю свои обещания, – ответил Игорь Макарович, протягивая Сапранову маленькую книжечку темно-вишневого цвета.   
Пролистав страницы, Сапранов довольно улыбнулся.
— Резванов Павел Олегович, – довольно провозгласил он. – Отлично! Теперь мы смело можем засылать нашего таинственного инкогнито к месту проведения дальнейших действий.
— О чем ты говоришь? – спросил Артамонов. – Я не понял.
— Игорек, а тебе не надо ничего понимать. Ты просто наблюдай за тем, что происходит. Изменения, я тебе скажу, грядут разительные.
О том, что он говорил, знал только сам Герман Федорович. Его широкой натуре уже давно было тесно и в кабинете личного особняка, и даже в рамках всесильного хозяина многочисленных заводов, газет и пароходов. Душа жаждала перемен, за ценой которых Герман стоять не собирался.
Очередная порция претензий к Владимиру Борисовичу выразилась в виде попытке повалить его на пол да отвесить несколько ударов ногами. Суть происходящего Ромодановский понял, конечно, не сразу, а только тогда, когда Герман стал чередовать свои избиения с гневными тирадами.    
— Мерзавец! Дегенерат! Недоумок! – в неистовстве кричал Сапранов. – Что, решил слить меня этому политикану Артамонову? Только кишка у тебя тонка!
— Ты можешь, наконец, объяснить: что случилось? – спросил, немного отдышавшись, Владимир Борисович. – Ни с того, ни с сего набрасываешься на меня, начинаешь бить…   
— Вова, это у тебя надо спросить: что случилось? – ответил Герман. – Откуда Артамонов знает про Черкасовых? Ведь о планах по их устранению известно было только тебе. Что, перестраховаться решил? Только, знаешь, по скудоумию своему ты одного не учел: твоя карта всегда бита будет, потому что у меня в запасе, как минимум, дюжина козырей имеется.
— Ой, Герман… я-то думал… - вдруг рассмеялся Ромодановский. – Да, о том, что именно ты убрал всех Черкасовых, сейчас не говорит только ленивый.  Артамонов, скажем так, лишь подхватил волну.
— Ну, и что теперь делать?
— Не знаю! Только я тебе одно скажу: за твои косяки я расплачиваться    точно не буду.
— Куда ты денешься, дорогой! – усмехнулся Герман. – Ты не забывай: мы с тобой – в одной лодке,
 и если кому-то из нас суждено будет пойти ко дну, то он непременно потянет за собой другого…
    Задуматься Владимиру Борисовичу было над чем. В том, что Герман Федорович способен привести все свои угрозы в исполнение, сомневаться не приходилось, и за ценой в этом случае он также стоять не собирался. В щекотливые ситуации в своей жизни Сапранов попадал не единожды, и всякий раз выходил из них абсолютным победителем. 
— Ты мне лучше скажи: Артамонов-то чего сюда опять заявился? – попытался перевести разговор на другую тему Ромодановский. – Что, опять клянчил деньги для своей партии?
— Да, нет. Скорее, оказывал мне определенную услугу, благодаря которой очень многое в нашей с тобой жизни измениться.
Упоминание жизненных изменений не могло не насторожить Ромодановского. Хорошо зная склонность Германа к авантюрам, он смело мог предположить: готовятся какие-то масштабные потрясения, «сливки» от которых непременно будет снимать Сапранов.
— Герман, ты мне можешь, наконец, объяснить, что ты опять задумал?- спросил Владимир Борисович. – Я ведь тебя хорошо знаю, и если в твой дом зачастили такие личности, как этот Артамонов, значит, твой воспаленный мозг посетила очередная неординарная мысль.
— Володя, эта, как ты говоришь, неординарная мысль посетила меня уже давно. Осталось только её реализовать, и тогда перед нами откроются такие горизонты, о которых раньше мы не могли даже помыслить.
— Ну, и что это за горизонты?               
— Наберись терпения, Вова, – загадочно произнес Герман. – Наберись терпения, и скоро ты не узнаешь нашу страну.         
В момент, когда Герман все это говорил, он был – сама уверенность. Ни одной нотки сомнения не присутствовало в голосе, а глаза горели каким-то неестественным, потусторонним светом.
— Если ты так говоришь, значит, должно произойти что-то действительно очень серьезное.
План Германа Федоровича был как дерзок, так и масштабен, в котором каждому из участников была отведена своя роль.      

Евгению Павловичу Сергеенкову в этом плане отводилась одна из ключевых ролей, от неукоснительного исполнения которой зависел успех всего предприятия.
Внутреннее убранство клиники «Имидж-сервис» меньше всего походило на обстановку стандартного лечебного учреждения. Во всем чувствовались респектабельность и престиж. Пространство приемного покоя было превращено в просторный холл, посредине которого возвышалась стойка с красовавшимися на ней рекламными проспектами. Миловидная девушка приветливо улыбалась посетителям, демонстрируя благостное расположение.
— Слушай, мы точно попали по адресу? – спросил «Скелет» у Шабанова. – Что-то не похоже на клинику…
— Привыкай, Женя, – похлопал его по плечу «Шакал». – Ты, я вижу, на своей зоне забыл, что такое – нормальная жизнь.
Что такое – нормальная жизнь, Евгений Павлович забыл уже давно. Зона да «малина», казалось, стали неотъемлемыми спутниками его существования, а возможности что-то поменять в своей жизни не было. 
— Доктор вас ждет, – сказала подошедшая к Шабанову и Сергеенкову худощавая медсестра.
Никогда бы Олег Игоревич Виноградов не согласился на предлагаемую ему работу, если бы ни сумма выплачиваемого за неё гонорара. Недостатка в  клиентуре этот корифей пластической хирургии никогда не испытывал, и каждый из его пациентов принадлежал, скажем так, к сливкам общества. Тем необычнее была просьба его давнишнего знакомого Германа Сапранова прооперировать человека, к числу пациентов Виноградова явно не принадлежащего.
— Сто тысяч долларов! – озвучил Герман Федорович сумму предполагаемого гонорара.
— Сколько!?! – недоуменно воскликнул Виноградов.
— Хорошо. Двести тысяч! – Сапранов автоматически увеличил сумму.
Олегу Игоревичу  понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить то, что он собирался сказать.
— Герман, я ведь тебя хорошо знаю, как облупленного… - начал он. – Если ты начинаешь швыряться такими большими деньгами, значит, речь идет о чем-то действительно серьезном. В связи с этим хотелось бы, так сказать, быть в курсе происходящего. Знаешь, как-то не хочется оказаться на месте сгинувшего Ореста.   
— Слушай, Олег, вот все это, о чем ты сейчас говорил, тебя точно не касается, – безаппелиционно заявил Сапранов. – Твоя задача – аккуратно выполнить порученную тебе работу, а все остальное пусть тебя не беспокоит.
В сложившихся обстоятельствах Олегу Игоревичу не оставалось ничего другого, как послушно сделать под козырек. В своих высказываниях Герман был более чем серьезен, и Виноградов это хорошо понимал, а поэтому любое сопротивление в этой ситуации было абсолютно бессмысленно.         
Внешний вид представшего перед глазами Олега Игоревича «Скелета» явно не соответствовал тому, что корифей пластической хирургии привык видеть в своих пациентах. Былой тюремный дух чувствовался во всем, даже  в запахе, исходившим от Сергеенкова.   
— Ну-с… Что же от меня требуется? – спросил Виноградов.
— Как что!?! Новое лицо! – занервничал «Скелет». – Тебе, «доктор Айболит», что было велено? Чтоб ты мне харю поменял. Вот этим и занимайся.
Ответ был получен исчерпывающий, не предполагающий каких-либо возражений. Через десять минут Сергеенков оказался в просторной палате, своим убранством мало чем отличавшейся от номера в каком-нибудь многозвездном отеле.
— Давайте наметим план дальнейших действий, – предложил зашедший к Сергеенкову Олег Игоревич. – Что бы вы хотели изменить в своей внешности?
— Да, все, доктор! – не раздумывая, ответил «Скелет». – Прежде всего,  морду мне поменяйте. Поменяйте так, чтобы родная мать не узнала, и, главное, помните: от того, насколько вы четко сработаете, вся ваша дальнейшая жизнь зависит.
Задача предстояла нелегкая, но вполне выполнимая, особенно если учесть мастерство самого Виноградова.
Результатов работы корифея пластической хирургии Герман Федорович ждал с особенным нетерпением. От этого зависело, насколько успешно будут  удовлетворены амбиции Сапранова, простирались которые далеко за пределы горизонта.
Главной страстью Германа Федоровича были ни деньги, и ни женщины. ( И того, и другого Сапранову всегда хватало с избытком.) Главной страстью Германа Федоровича была власть! Причем, власть ни над кем-то или над чем-то конкретным, а власть как таковая, власть в принципе. Ради удовлетворения этой страсти Герман готов был идти на все, что угодно, и ни за какой ценой стоять, разумеется, не собирался.
В тот день, когда Сапранов начал воплощать одну из своих идей с Сергеенковым, ничто не предвещало каких-либо потрясений и внештатных ситуаций. Тем удивительнее для Германа Федоровича было увидеть в своем кабинете Варвару Захаровну, уже давно похоронившую себя в спальне на последнем этаже, и крайне редко оттуда выходившую. Выражение лица у пожилой женщины было строгое, даже сердитое, что говорило о том, что разговор с матерью Герману предстоит не из легких…
— Герман, сынок, скажи мне: ты всех своих жен и невест в психиатрические клиники отправляешь? – спросила Варвара Захаровна, тон в голосе которой с каждым произнесенным словом становился все выше…
—  Не понимаю, о чем ты говоришь, мама, – совершенно спокойно ответил Герман.
— Ну, как о чем… - сказала Варвара Захаровна, вздохнув. – Представляешь, приходит сегодня ко мне Аня и говорит, что Полечка-то наша, оказывается, жива! Правда, не совсем здорова. Знаешь, где она была все это время? В психиатрической больнице. И знаешь, с кем? С Леночкой – невестой твоей. А знаешь, кто их туда засунул? 
—  Какие еще бредни она тебе поведала? – перебил Варвару Захаровну Герман.
—  Да, это – не бредни, сынок. Хотела бы я, чтоб все это оказалось бреднями, – сказала Варвара Захаровна, тяжело вздохнув.
Затем, помолчав с минуту, очевидно, осмысливая то, что собирается сказать, она добавила:
— Как же ты теперь жить-то будешь? Кошмары ведь по ночам замучают.
То, что сказала Варвара Захаровна, для Германа было, как удар обухом по голове. Тайна его первой супруги должна была оставаться тайной, и никто не должен был даже догадываться о том, что произошло много лет назад.
Вошедший в кабинет Виктор Васильевич не обратил внимания на понурое настроение своего шефа. Лишь отрапортовав о проделанной работе, он заметил явно упаднеческий вид Германа Федоровича.
— Герман, что, что-то случилось? – спросил Шабанов. – На тебе, прям, лица нет.
— Случилось, Витя, случилось, – задумчиво промолвил Герман Федорович. – Наши пленницы вырвались на свободу!
— Как вырвались? Они же там под замком сидели! А Владимиров куда смотрел!?! – недоумевал Виктор Васильевич.
— На старуху, Вить, тоже бывает проруха. Правда, такая проруха этому горе-доктору будет очень дорого стоить.
— Я так понимаю: ты приговорил его к списанию из анналов бытия?
— Конечно, приговорил… Витя, а что мне еще остается делать? Ты только представь, носителем какой информации он является. Даже страшно представить, что может быть, если кто-нибудь из нашей доблестной полиции расколет его.
В свете последних событий Владимиров действительно становился для Германа слишком опасным свидетелем. Впрочем, от подобных свидетелей Герман Федорович избавлялся достаточно легко, без особого сожаления.
Клиника, в которой оказался Евгений Павлович, наверное, впервые принимала в своих стенах пациента такого рода. Мимо палаты Сергеенкова все старались ходить буквально на цыпочках,  боясь нарушить покой Евгения Павловича.
— Юленька, если пойдет что-то не так, не поздоровится нам всем! – говорил Виноградов молоденькой медсестре, поставленной обслуживать палату Сергеенкова. 
 — Не беспокойтесь, Олег Игоревич, – отвечала медсестра. – Я прослежу, чтобы все было в лучшем виде.
Работа предстояла достаточно кропотливая и, главное, необычная даже для такого мастодонта пластической хирургии, как Виноградов. Человека надо было из одной сущностной оболочки переместить в другую, причем, сделать это за максимально короткий промежуток времени. Необходимость этого Олега Игоревича интересовать не могла, особенно учитывая личность самого пациента, а поэтому, сто раз перекрестившись, Виноградов преступил к выполнению возложенной на него миссии.   
— Все-таки я продолжаю настаивать, что этот докторишка для тебя слишком опасен, – в двадцатый раз говорил Герману Шабанов. – Только представь, что будет, если хоть кто-нибудь хоть что-нибудь прознает про ваши дела. Мало ведь тогда не покажется никому.
—  Вить, да, если честно, Сергеенков мне тоже нужен до поры, до времени. Настанет день, когда и его надо будет списывать.
— Интересно, а сейчас-то он тебе зачем понадобился?
— Всему свое время, Витя. Всему свое время, – загадочно промолвил Герман Федорович. – Могу пока сказать тебе только одно: скоро наступят времена, в корне поменяющие всю нашу жизнь.
Даже кровное родство не позволяло Герману Федоровичу быть на сто процентов откровенным с начальником своей охраны. В начальнике службы безопасности Герман был почти уверен. Почти , потому что знал: былая обида за недополученное внимание отца все еще гложила Виктора Васильевича.
Когда именно глава уважаемого семейства Сапрановых не устоял перед не в меру разбитной цыганкой, чей табор кочевал в тамошних местах, никто уже не помнил. Так бы и канула эта история грешной страсти в лету, если б не постоянное напоминание о ней в виде Виктора Васильевича Шабанова. Об официальном признании Федором Кузьмичом своего незаконнорожденного сына не могло идти речи, но не принять участия в судьбе своего отпрыска Сапранов-старший тоже не мог. Поэтому с достаточно раннего детства Виктор Шабанов стал неотлучно находиться при отце, постигая от того «искусство» правильно жить.
Получив вполне сносное образование, Шабанов встал перед выбором своей дальнейшей судьбы. Жизнь предоставляла ему небогатый выбор: либо прозябать в какой-нибудь конторе одной из многочисленных фирм отца, либо быть предоставленным самому себе, что Виктору Васильевичу казалось более привлекательным.
Судьба была неблагосклонна к Шабанову настолько, что, в конце концов, он оказался в местах не столь отдаленных за какую-то небольшую провинность. Рука помощи от отца протянута не была, что вызвало у Виктора Васильевича жгучую обиду. 
Надо ли говорить, какой жизненной школой стала зона для Шабанова? Учеником он оказался прилежным, и к моменту, когда ворота колонии закрылись за ним, уже слыл отвязным «Сорви головой». Вопрос дальнейшего устройства в жизни для Виктора Васильевича долго не стоял. Родной брат, заприметив незаурядные способности Виктора, счел его весьма полезным для своих, далеко идущих, целей.
    — Ты пойми, обиды обидами, а нам с тобой надо вместе держаться, – сказал Герман Шабанову при встречи с ним. – Если честно, таких людей, как ты, мне очень не хватает. Ты не представляешь, какие возможности перед нами откроются. Да, вся страна у нас в ногах валяться будет! 
Свет не видел человека более исполнительного и более прилежного, чем Виктор Васильевич. Любую просьбу, любое поручение брата он выполнял с особым тщанием и с завидной дотошностью. Вот и сейчас, опекая Евгения Павловича, Шабанов старался предусмотреть все возможные варианты развития событий.
— Если вдруг в эту клинику нагрянут менты, нам всем не поздоровится, – беспокоился Виктор Васильевич. – Герман, ты хоть сам-то понимаешь, что будет, если они начнут раскалывать этого Виноградова?
— Ох , Витя, Витя! – вздохнул Герман. – Твое рвение пригодилось бы тогда, когда ты Черкасовых к праотцам отправлял.
— Ты мне еще долго собираешься этим глаза колоть? – возмутился Шабанов. – В чем я-то виноват? В том, что этого молокососа не оказалось на месте?
— Да, ни в чем ты не виноват, Витя. Есть, конечно, некоторые недочеты в твоей работе, но у тебя еще будет возможность с лихвой их загладить.               
    В клинике «Имидж-сервис» работа над новым обликом Евгения Павловича Сергеенкова была в самом разгаре. Уже были проведены операции, сделавшие лицо «Скелета» неузнаваемым. Предстояло самое сложное: изменить форму туловища пациента. Операция предстояла достаточно сложная и  связанная с определенным количеством рисков, что не могло не беспокоить Евгения Павловича.        
   — Доктор, надеюсь, ты понимаешь, что если что-нибудь пойдет не так, тебе крупно не поздоровится? – сто раз спрашивал «Скелет» Виноградова. – Тогда можешь сразу гроб с белыми тапками заказывать.
   — Евгений Павлович, вам не о чем беспокоиться. Наша клиника считается одной из лучших в стране, – тараторил дежурные в таких случаях фразы профессор. – Вы даже заметить не успеете, как все закончится.
Не семь, а семьдесят потов сошло со лба Олега Игоревича во время проведения операции. Раньше это было бы обычное хирургическое вмешательство, одно из многих, которые Виноградов выполнял не единожды. Но теперь успех этой операции приобретал очень важный, даже судьбоносный смысл. Малейшая неточность, любое неправильное движение руки могли повлечь за собой последствия, о которых Олегу Игоревичу пришлось бы сожалеть всю оставшуюся жизнь.
   — Ну, Слава Богу! Все хорошо прошло, – сказал довольный Виноградов при выходе из операционной. – Наконец-то этот бесконечный день подошел к концу. Пойду, позвоню, сообщу, что операция прошла отлично.    
Этого звонка от Виноградова Герман ждал с особым нетерпением. От того, что скажет ему эскулап, зависело не только дальнейшее развитие событий, но и дальнейшее существование самого Сапранова.
   — Ну! Как все прошло? Я надеюсь, обошлось без внештатных ситуаций? – сыпались вопросы от Германа. 
   — Герман, я тебя когда-нибудь подводил? – прозвучал встречный вопрос от Виноградова. – Своего подопечного ты больше не узнаешь ни за какие деньги.
   — Молодец! Впрочем, я в тебе никогда не сомневался. Значит, теперь слушай меня сюда: ты его там, у себя, долго не маринуй. Выписывай при первой же возможности, а за мной дело не станет. Отблагодарю по полной программе.
   — Ну, вот. Дело сделано, – провозгласил Герман Федорович, положив трубку. – Теперь дело за тобой, Витя, и от того, насколько успешно ты его сделаешь, все твое дальнейшее существование зависит.
 — Герман, я все-таки продолжаю настаивать, что этого Виноградова надо убрать. Причем, чем скорее, тем лучше, – произнес Шабанов. – Еще не хватало, чтобы кто-нибудь узнал про его дела в клинике. Представляешь, что будет, если менты прознают, кого он там оперирует…
— Витя, Вить, по-моему, ты сейчас вообще не в том положении, чтоб на чем-то настаивать. Ты – начальник службы моей безопасности, и этим твои полномочия ограничиваются. Все остальное – это уже не твоего ума дело.          
Подобный тон старшего брата уже изрядно надоел Виктору Васильевичу, но что-то сделать или сказать что-то в упрек не представлялось ему возможным в силу своей абсолютной зависимости от Германа. Все, что Сапранову было известно о начальнике своей охраны, хранилось за семью замками в очень надежных сейфах, и в любой момент, по мере необходимости, могло быть извлечено наружу.
          — Сейчас твоя задача проста: съездить в «Имидж-сервис» и доставить сюда Сергеенкова в целости и сохранности, – сказал Герман. – Все остальное тебя вообще не должно касаться.
Пожав плечами, Шабанов вышел из кабинета, оставив Германа наедине с его размышлениями о недалеком будущем.
Из одного человека сделать внешне совершенно другого Олегу Игоревичу предстояло впервые. Работа достаточно сложная, но для Виноградова привычная и, в принципе, творческая, близилась к своему завершению. Наступил день снятия всех повязок и швов – день финала всего трудоемкого процесса. Обступившие кровать, на которой лежал Сергеенков, молодые доктора и медсестры с любопытством наблюдали за манипуляциями, проводимыми Виноградовым…
— По-моему, отлично! – воскликнул Олег Игоревич, увидев то, что было скрыто под бинтами. 
Былые шрамы и мелкие морщинки куда-то исчезли, горбинка на носу также пропала, овал лица принял более правильные формы, а разрез глаз изменился настолько, что прежнего Евгения Павловича Сергеенкова узнать уже было невозможно.
Завороженную тишину палаты нарушил вошедший в неё Шабанов.
— Как наш пациент? – спросил он Олега Игоревича. – К выписке готов?
— Вполне, – ответил Виноградов. – Через час я могу отпустить его.
По дороге в особняк к Герману Шабанову и Евгению Павловичу было что обсудить. Сергеенкова волновали, прежде всего, вопросы его безопасности, которую Герман Федорович обеспечить не мог. 
— Сто раз говорил ему, что от этого профессора надо избавляться, – соглашался с Сергеенковым Виктор Васильевич. – Ты только представь, что будет, если вдруг менты на него насядут?
— Тогда мне вот эта моя новая физиономия тысячу лет не нужна будет, – ответил Евгений Павлович. – Да, и вообще концы в нашем деле необходимо зачищать!
Минут десять Герман смотрел на Евгения Павловича, не находя ни одной знакомой черты лица. Перед ним стоял совершенно другой человек, нежели тот, которого он знал до недавнего времени.   
 — Женя, ты ли это? – спросил недоуменный Сапранов.
 — А кого ты еще надеялся перед собой увидеть? – ответил Евгений  Павлович. – Заказывал полное изменение внешности – получи. Только объясни, зачем тебе все это надо.
 — Всему свое время, Женя, – загадочно промолвил Герман. – Всему свое время…
Интригу Сапранов старался сохранить по-максимуму, не выдавая своих планов.
— Начнем с того, что отныне твой путь лежит в родные места, на Кубанские просторы. 
— На Кубань? Интересно, а каковы там будут мои функции? – спросил Евгений Павлович. 
— Все дальнейшие инструкции ты получишь на месте – ответил Герман. – Только помни главное: сейчас от того, насколько четко ты будешь выполнять все мои указания, все благополучие не только твое зависит,  но и твоих людей в том числе.
Тон разговора был настолько категоричным, а сам Герман настолько уверен в том, что он говорит, что у Евгения Павловича не оставалось возможностей для каких-либо возражений.
— Поселиться тебе предстоит в одном захолустье, – продолжал инструктировать Сергеенкова Герман. – Первым делом тебе надо будет втереться в доверие к местному населению. Народец там бесхитростный, поэтому проблем с этим у тебя быть не должно. С местными властями я договорился. Содействие тебе будет оказываться везде и во всем. Так что, уважаемый Евгений Павлович, езжай, наводи там мосты и жди дальнейших указаний. Они не заставят себя долго ждать.
Цели подобных распоряжений так и остались для «Скелета» загадкой, но что-либо возражать или ставить под сомнение указания Сапранова у него не было абсолютно никакой возможности. Герман Федорович имел над ним власть неоспоримую – такую, какую вряд ли может иметь кто-нибудь еще над другим человеком. 
— Герман, а как быть с Виноградовым? – спросил Виктор Васильевич. – Не хотелось бы, чтоб он стал для нас проблемой.
—  Оставь пока этого докторишку в покое, – ответил Сапранов. – Сейчас твоя задача – сконцентрироваться на других вещах.
С этими словами Герман Федорович открыл верхний ящик стола, достал из него маленькую коричневую книжку и протянул её Сергеенкову. 
— Держи, – сказал он. – Теперь это – твое новое имя. Надо будет еще вклеить сюда твое новое лицо, но такие технические вопросы тебя волновать не должны.
— Резванов Павел Олегович! – прочитал Сергеенков свое новое имя, и, ухмыльнувшись, добавил: - Чем дальше, тем интереснее. Какую же роль ты приготовил для меня, Герман?
— Ключевую роль, Женя, – ответил Сапранов. – Самую важную…
— Надеюсь, ты понимаешь, насколько высоки ставки в этой игре? – спросил Евгений Павлович. – Герман, если я или мои люди узнают, что ты использовал меня в темную, пытался решить какие-то свои вопросы за моей спиной, пощады ведь тогда не будет.
— Можешь меня не пугать! – сказал Герман более раздражительным тоном. – Ты не забывай, кто твой хозяин. Знаешь, у меня и на тебя, и на твоих людей найдется очень много такого, что похоронит вас всех. Так что вступать со мной в какие-либо пререкания очень не советую.
Правила игры еще раз были обозначены, условия оговорены, и Евгению Павловичу не оставалось ничего другого, кроме как следовать четким указаниям Германа. Власть над «Скелетом» Герман Федорович имел безраздельную, и у Сергеенкова не было абсолютно никакой возможности этому противостоять.
Вечерний поезд на Краснодар уже был готов к отбытию, когда на перроне появились два человека, спешившие занять свои места в вагоне.
— Провозились с этим фотографом невесть сколько времени, – говорил один из них. – Теперь если Герман узнает, что поезд без меня ушел, он же нас живыми съест.
— Не беспокойся, – отвечал второй. – Ты не представляешь всех возможностей Германа. Если ему надо будет, он и поезд на ходу остановит, и заставит его стоять, ждать, сколько понадобится. 
Только протиснувшись в вагон и заняв свое место в купе, Евгений Павлович смог перевести дыхание.
—  Теперь у тебя начинается новая жизнь, – сказал ему на прощание Шабанов. – Постарайся распорядиться ею по-умному.  Самодеятельности никакой не проявляй, все полученные инструкции четко выполняй, и тогда будет тебе счастье.
Слова Виктора Васильевича Сергеенков должен был запомнить, как Отче Наш. Игра, в которую вступал «Скелет», не предполагала никаких отступлений, а нарушение её правил жестоко каралось.