Тот, кто уверен, что чем-то управляет, должен часто поглядывать на свои руки и постараться рассмотреть на них нити неизвестного кукловода!
«Аукцион Пустоты» (1999)
На крыше было тихо. Весь шум большого города рассеивался где-то там внизу дороги и мозаичного частокола многоэтажек. Солнце приближалось к горизонту, отстреливаясь последними лучами и медленно закрываясь облаками ушедшего дня. Многочисленные телевизионные тарелки смотрели вверх, принимая отовсюду волны с информацией. Это был самый высокий дом в районе Биби…, населенный людьми и многочисленными потоками сквозняков. Ветер выискивал узкие щели и начинал завывать, поднимаясь к самой крыше. Тихий вой ветра стоял даже в безветренное время: там, наверху, где никого нет. Ветер был монотонным и громким, не имея ни рта, ни горла, ни головы. Он пел без нот, без подготовки, без дирижёра. Ветер пел ниоткуда в широкое никуда.
Никто не мог видеть, как на крыше возле лифтовой надстройки воздух напрягся из-за повышения температуры. Подогретое марево извивалось в пространстве густым движением тихо раздвинулось и быстро сомкнулось, испугав сидевшего голубя. Некто, появившийся на полу крыши, медленно открыл глаза, сузил зрачки, навел резкость, поднял голову от бетонного пола и огляделся. На его плечо опустилась прозрачная блудная паутина. Он мгновенно снял всю информацию с паутины и криво улыбнулся. Четыре надстройки с моторами для работы лифта были закрыты на железные двери с большими замками и цепями. Несколько шприцев с остатками черной крови валялись у закрытых дверей. Рядом в луже грязной воды лежала внутренняя обертка пачки сигарет, напоминающая скомканное серебро. На антенне сидела незнакомая черная птица, балансируя хвостом для равновесия. Он нагнулся поднял шприц и понюхал. Медленно покачивалась самая большая телевизионная тарелка с тремя большими латинскими буквами красного цвета- «URU». Он выпрямил туловище, подошел к ней, хрустнул плечом и осторожно приложил ухо к металлу.
- Итак, с прибытием меня. Что тут у вас творится, посмотрим…. Температура меняется за один поворот планеты. Ух! Тепло то как. Это информативное плато имеет весомый обвес на 34 гуо. Они об этом не знают. Не совершенны прямо ходячие! – шепнул он, почесав большой шрам выше острого локтя. –Иратаса манг фаиног урла гейт мира! – уже громче произнес он, и тарелка быстро отвернулась от заходящего Солнца ровно на девяносто девять градусов. Он закрыл глаза и замер, сосредоточившись и впитывая терабайты информации. - Сколько же они жрут? Сплошная реклама жратвы. А где же мудрое информационное поле о внутреннем видении? Сколько глупости! Алюмооксидной технологии по освещению пространства, нет. Вот это местечко…, какой мрак. Клянусь Скайлонскими горами! И думающих единицы, разрывают шаблон только думающие, а их мало…! Да, это измерение не страдает от голода, и все много жрут впрок. Как странно… Зачем так питаться? Это местечко далеко не умная Пацифида. Добро и зло, плюс нейтралитет. Все, как и у нас. Летать они не умеют, когти не развиты, скорость перемещения маленькая, любят смотреть на чужие страдания, воюют все эпохи. Отлично… Вояки…! - Приняв огромную информацию он хрустнул мощной шеей, повернув ее на сто три градуса от Солнца. Глубоко вдохнув в себя воздух и сложив ладони, он совместил разделительные линии пяти фаланг указательных пальцев и внимательно посмотрел на них, как на градусник. – Так…, я попал точно по расписанию! Координаты прохода попадания из измерения Геруя-9 в страну Палс, измерения 19, тоже точны! Хрональный узел точный в Абсолюте. У них здесь время, это замкнутые линии частиц, нужно приспосабливаться к измененным потокам молекул и атомов. У меня еще есть отрезок цикличности до встречи с ними! – шепнул он себе и, медленно подойдя к краю крыши, поймав ветер в волосы на спине, присел на корточки. Он оглядел окна соседних домов и прислушался, отодвинув густой волосяной покров от ушных раковин. - Хм…! Какие фразы в доме на нижних этажах: «Я тебя ненавижу! Чтоб ты сдохла! Будь ты проклят! Не лезь, идиотина! Пошла вон, сука…!». И все вперемежку с отвратительными словами ненависти. Вот это индивиды собрались. Много будет работы…! - Подняв руку, он бросил шприц вниз между тополями, стоящими как антенны. Ветер, издеваясь над летящей одноразовой пластмассой, изменил траекторию полета и, перевернув её множество раз, направил в сторону подъезда. Игла воткнулась в сидение поломанной лавочки, как арбалетная стрела и затихла. Поршень медленно двинулся вперед, выдавливая остатки чье-то крови и мутной заблудившейся жидкости, прямо в старое дерево. Лавочка окрасилась в гнилой цвет и запахла сырым мхом, перемешанным с оранжевой ртутью. Он моргнул большим левым глазом, затем маленьким правым и, щедро сплюнул вниз, выпустив струю слюны между тремя синими клыками.
- Аминь Вам, верующим в жратву! Ха! - воскликнул гость, осторожно погладив волосатую кожу живота с улыбкой! - Гета непс мирони! Всему свое время. Вот оно и пришло. Разрази меня Скайлонские горы и непроходимые болота Фадананира. Вот это путешествие, вся спина болит от шока перегрузок. Ну и мирок, куда не плюнь сплошные радиоволны похожие на мои волосы. Снова страна Бляндия, где каждый хочет стать Богом и вкусно жрать. Фош! Опять смешные… Желтая звезда догорает на горизонте, это скорей всего их свет. Электрические корзины с дверями в домах, замки, цепи, пластмассовые сосуды со смертью… Просто командировка в дальние измерения. А говорили, что в этом мегаполисе человеков хорошо. Опять в копошильник попал к несчастным. Не нравится мне здесь. Кислород вонючий, свинца мало, ртути совсем нет! Так и подохнуть можно на семи тысячном цикле! - сказал он, и посмотрел на серые и острые ногти. На мизинце правой руки под ногтем была грязь из другого мира. Он поставил мизинец перед лицом и резко им стряхнул в воздухе. - Пора поразмяться в мире надежды и сомнений. Герт марус фадал нупири дала сварт!
Человек по фамилии Григорьев пришел с работы и сел у кухонного окна ожидая любимую яичницу с сыром и луком. Женщина по фамилии Григорьева стояла у плиты и готовила мужу его любимую яичницу, тихо напевая кухонную женскую песню без слов. Вдруг она уставилась на зеленую муху на стене и ощутила невероятный и резкий прилив чудовищной ненависти к мужу. Она задрожала, как трансформатор и ненависть быстро наполнила ее мозг, притворившись белым зефиром и передавая черные импульсы по кругу. Сила эта настолько захватила ее разум и тело, что соображать, как обыкновенная женщина она больше не могла. Быстро взяв чугунную сковородку в правую руку и сладко сцепив зубы, она широко размахнулась, и со всей силы ударила Григорьева по голове сзади, ощутив тройной оргазм внизу живота, веселый энтузиазм и комплекс Мессалины, одновременно. Григорьев мирно смотрел в окно, думая о том, как бы напакостить соседу с его красивым гаражом во дворе. Он успел моргнуть и поймал свою последнюю темноту. Додумать до конца уже не пришлось, его голова быстро отключилась, и он просто умер, провалившись в черную темноту небытия, в которой никто никогда не был, но все о ней знают и друг другу рассказывают. После ухода оргазма и мозгового затемнения женщина Григорьева стояла и смотрела на лужу крови, вытекающую из проломанного черепа родного мужа. Болотно-розовый желеобразный мозг тихо лежал на полу кухни рядом с теменной крышкой черепа и булькающей горячей яичницей. Вернувшись в себя и увидев, что произошло, она закатила глаза вверх и тут же потеряла сознание, упав с мужем рядом. Зеленая муха покинула чужую кухню и радостно вылетела в форточку.
- Гы! Ну, это совсем было легко. Какая чувствительная, надо же! – улыбнулся он, сев на карниз крыши и свесив вниз сильные ноги с толстыми заскорузлыми пятками и желтыми ногтями. – А вот на «Мораль пани Дульской» нечего вам ходить, Мадам. У северных птиц в перьях нет паразитов…! Время не то, время совсем другое…! Чафа! Время, это вообще мерзость! Как можно предавать различную форму часам, а стрелки все время пускать по кругу? У них время, это стрелки с цифрами, по кругу! Ха…, наивные! Редчайший тупик и цикличность, это их цикличность, это их тупик, они так и думают по кругу и ходят по кругу, дистанцию за дистанцией. И очень много жрут без знаний Абсолюта. Арген напс вилури! – сказал он себе под нос и снова сплюнул вниз, выпустив очередную изумрудную муху изо рта, летающую без звука.
В подвале дома в правом углу, возле отопительной трубы и маленького окошка наружу, сидела обыкновенная свободная крыса весом в 433 грамма. Никто не может сказать, о чем она думала и думала ли она вообще. Можно достоверно сказать, что она сидела, нюхала воздух, оглядывала темные углы подвала и передними лапками чистила усы после съеденного куска заплесневелой булочки. Обыкновенная крыса проводила время, как самый заурядный крысиный грызун из отряда «Ратус Эксуланс». Внезапно она развернулась, прыгнула на трубу, затем в окошко и на асфальт у подъезда. Подбежав к дверям, она остановилась и села на задние лапы, уставившись в дверь и смешно шевеля усами. Громко щелкнул кодовый замок, и железная дверь медленно отворилась. В ней появилась пожилая дама с милой улыбкой, сумочкой и в шляпе. Она шла в театр на спектакль «Мораль пани Дульской», о чем говорил новенький билет в ее сумке. Женщина увидела крысу, и та быстро бросилась ей под ноги. Душераздирающий крик наполнил весь двор. Женщина в шляпе упала на асфальт и мгновенно сломала свою правую ногу.
- Чафа! Истеричка! Вот тебе больница, вместо морали какой-то Дульской. Ури нора мат! Она, видите ли, нарисовала себе картину, что уже дефилирует по театру в новой шляпе и ловит женские взгляды зависти, как «Хенский вампироид» питается чужой завистью к себе. «Из книги Великого Алавэйса, том 203, страница 409». Ага, собралась побрызгать феромонами? Сейчас, разбежалась с ускорением. А больше других мнений нет в вашем мире? Только твое одно мнение и желание? Прожила шестьдесят раз по циклу триста шестьдесят пять малых циклов и думает, что все познала до конца. Это всего- то 21 900 скучных световых отрезков. Ха…! Да это слюни, а не срок. Дитя природы называется… Ну и самоуверенный вид. Такс! Надо что-то посерьезней исполнить, пока я найду этих двух дураков! Идан барус мида шахи рюк фот!
Внезапно на улице один канализационный люк взлетел в воздух, за ним второй и третий. Толстые фонтаны серой воды вырвались из разорванных труб и, обливая все вокруг и заполняя водой, наполнили воздух туалетной вонью. Вечерние люди разбегались с криками по сторонам от коммунального бедствия, но люки взлетали в воздух повсюду и как один падали на стоящие машины, пробивая крыши, лобовые стекла и несчастные головы. На улицы быстро заползал хаос, вместе с канализационной вонью и человеческой беспомощностью. Милицейская машина и скорая помощь добавляли шум своими ненужными сиренами. Милицейская машина мчалась на бытовое убийство, а машина скорой помощи, на перелом чье-то ноги. Вся улица воняла канализационными отходами, страхом водителей и истерикой пешеходов. Автомобильные пробки заблокировали все движение. Враги народа были определены немедленно в лицах бездарных служителей ЖЕКа, зажратого начальства и милиционерного ГАИ.
- Гон! Это что? Поведение властелинов этой земли? Ничего не понимаю. У них что, все люки на земле не заблокированы? Темный мир в любое время может беспрепятственно выйти наружу? Вот это да! Кайтус мар! Какой хороший и большой копошильник. Сколько работы. Какой предсказуемый и незащищенный. Ты мне уже нравишься, городок. Твоя вода хочет кушать? Слышу музыку водной жажды, слышу…слышу…слышу! Получи… Урлис наваториа ген пату канис! – тихо сказал он с азартом, ковырнув окровавленное голубиное перо, застрявшее в зубах, и снова сплюнул вниз, зловеще улыбаясь.
У небольшого пруда на лавочке сидели два старичка. Они разгадывали кроссворд в цветном журнале «Мужские мысли».
- Смысл жизни любого самурая! Шесть букв, последняя «Ь» знак! – успел прочитать старичок справа.
На углу соседского дома начали собираться собаки. Их становилось все больше и больше. Разного цвета и размера, но одинаковых взглядов на существование в большом городе. Они лаяли и грызлись между собой, быстро определив лидера. Им стал большой грязный пес с черной мордой и размерами превосходящий всех. Он не лаял, он пару раз показал всем свои огромные клыки и поднял черный нос. Собачья система власти была установлена сразу. Быстро развернувшись в сторону проходного двора, он понюхал воздух и все сорок семь собак, как по команде бросились за ним вперед. Вечер уже набирал свои обороты и нашлись те, кто заканчивал день спортивной пробежкой мимо деревьев и вдоль небольшого, но глубокого озерца. Четыре человека мирно бежали вдоль пруда в спортивных костюмах, воняющих свежим потом. В ушах у каждого были наушники, из которых лилась музыка прямо в уши, а не в воздух. Первый, высокий, слушал «Пинк Флойд» с верхними пассажами бэк вокализа двух очаровательно профессиональных блэк певиц. Он наслаждался мягкими дорогими кроссовками, миром и родным вонючим потом. Второй был помоложе и австралийская группа с гитаристом в шортах, орала о какой-то зеленой и мерзкой мухе на стене. Он наслаждался скрипом гитары в унисон с ритмом своего сердца. Третий был крепок и обожал «Дым над Водой», особенно то место, где электрический орган рвали длинные пальцы усатого Лорда в бесконечном пассаже фундаментализма мозгов. Голос Мистера Гиллана разрывался, повествуя о случайном пожаре в швейцарском Монтре. Мистер Пэйс разбивал тарелки «Paste», как обычно успевая поправлять платиновые очки на носу. Четвертый был слишком юн для музыки интеллектуального восхождения, он принимал в уши полностью изуродованный английский язык черных реперов, заглядываясь на юные попки девчонок на роликах. Они бежали рядом друг с другом, являя собой близкий коллектив под старым названием: «Отцы и дети». Каждый получал только свое звуковое сопровождение бега. Впереди был мост, кованный, длинный, завитый маленькими паутинками с бутонами неизвестных одуванчиков, сделанный людьми для людей, предназначенный для походов, переходов и даже переездов над любой водой. Они дружно вбежали на мост, и люди, и собаки. Музыка четырех стилей смешалась в ушах каждого, в глазах повис мокрый туман с пеленой, ноги захрустели в коленях непослушно усилив бег и все четыре родственника с остекленевшими глазами, свернув вправо, дружно провалились в воду. Стая мчавших собак синхронно свернула за людьми и в длинной очередности тоже прыгнула в воду. Через сорок три секунды вода успокоилась и гладь снова расклеилась в тишине, как будто ничего не произошло. Вода была ни в чем не виновата, она была бульоном чужих аппетитов, желаний и судеб. Вода умела молчать всю жизнь и поглощать чужие желания. Два пенсионера смотрели на мост в недоумении. Каждый, сидя на лавочке напротив моста, не верил своим глазам и ушам. Только что были люди и стая собак, но уже никого нет, кроме «Моста над Водой» и тихой глади пруда.
- Вы это видели? –спросил старичок справа.
- А вы? –спросил старичок слева.
- Мне показалось, что я…
- И мне тоже показалось, что на мосту были люди и собаки, а потом …
- Да ну…! Нам просто показалось. Этого просто не может быть! - сказали оба и продолжили разгадывать странный кроссворд.
- Итак, «Конец жизненного пути!», всего шесть букв, первая буква «С».
Внучка бабушки Лизы с оранжевыми волосами и вздернутым носом подошла к двери. Звонок напевал идиотскую мелодию без музыкальной премии «Золотой Смартфон» и без памяти миллионов. Звук был не шедевр. Лара жила с бабушкой, потому что та была стара, глуха и медлительна. Ларе было выгодно жить со старой бабусей, как с памятником какой-то совсем далекой войны. Иногда она останавливалась возле черно-белого старенького портрета, где ее бабушка была в гимнастерке и с черным автоматом в лесу. Лиза не могла поверить, что когда-то бабушка была именно такой веселой девчонкой, на какой- то Великой войнушке и стреляла в людей из автомата! «Прикольненько, вот бы и мне в людей пострелять!» - всегда звучало в ее голове. Она была мысленно пуста и никогда не думала о таком же собственном сроке бабушки, который был далеко не за горными хребтами. Она жевала жвачку американских заводов, чесала пробитый пуп, пробитую бровь и губу. Ей было удобно быть молодой идиоткой и личинкой, пожирающей американские бутерброды с ДНК бокового мяса мертвых коров. За дверью стоял некрасивый юноша с прыщами на щеках и большими ушами клоуна. Цвет его кожи был антрацитового оттенка, хотя Лара никогда не держала в руках антрацит с высокой степенью метаморфизма. Парень был похож на странного негра. У него были глаза смертельно уставшего человека, исполняющего нелюбимую работу и вдобавок ко всему, на его ухе сидела жирная оттеночная муха. Он привез посылку из очень далекой дали и Лара, расписавшись в получении, забрала странный и милый ящичек. Если бы у нее были мозги, а не прокисшая халва из закрытого гастронома, она бы прочла откуда посылка, но видно не судьба. А на посылке странным угловым почерком шумерской клинописи, было написано-
«Ларе Паук, квартира 118, дом 6, улица 12-и героев Кантонской Чумы, город Масаква, вечерняя страна Палс».
Любопытство - это не порок, это прозрачный приговор. Мало кто задумывается над тем, что любой человек в одиночестве открывающий посылку, имеет кого-то за спиной. А надо бы! Она открыла посылку, разорвав верхний лист ящика ножом, и оттуда повалили полчища пауков, точно таких же, как у нее на тату на спине. Она стояла на кухне по колено в мохнатых черных пауках, дрожа всем телом с подкошенными коленками. Ее тихое житие диктовало войну. Лара слушала шелестящий звук паучьих передвижений, не шевелилась, и хотела быстро умереть под музыку нового смазливого дурачка с богатым папой. Выдавив из вены маленький шприц, ее маленькое сердце остановилось, едва услышав знакомый бабушкин призыв, идти кушать оладьи со сметаной. Кухня была пуста, кроме маленького тела на полу в футболке со знакомой для всех хамской надписью: «Fuck U» вместо надписи: «Пусть всегда будет Солнце!». Чужое американское ругательство для славянской молодежи стало актуальней, чем песня о любви на русском языке. Она закончила качаться на качелях от минуса к плюсу, от северного полюса к южному, от памяти о родной маме до крика пролетающей вороны. Ее качели остановились на минусе и сбросили ее на вонючий отминусованный песок. Там, невероятно далеко, за всеобщим светлым горизонтом, ей будет стыдно, а пока она еще была здесь, у шаркающих и внезапно таких родных шагов уже очень далекой бабушки. Пелена смертельного перехода- это воспоминания совести и полная беспомощность перед светом. Прощай Лара, ты была здесь на экзамене. Вселенная поставила тебе бесконечный ноль за глупое существование в ее животе. Таких Лар, как ты, миллионы! Смерть, пустота, свет, ответы, вопросы, ответы. Земноводная рутина… Ханк тебе, от далекой туманности Зефира и измерения бордовой Влаги. Смертельный тебе выговор, экспериментальный набор ДНК.
У странного существа на крыше обыкновенной высотки было полупрозрачное тело. Он сидел на краю парапета, поджав под себя три мускулистые ноги и смотрел вниз в окна соседнего дома. Иногда не заметив опасность, какой-то голубь подходил к нему и дотрагивался клювом до пальцев. Существо мгновенно хватало голубя и заглатывало целиком с перьями, получая огромное наслаждение. Вглядываясь в каждую квартиру, он тратил мало времени, чтобы выяснить, что там и как там. Он прислушивался к звукам вокруг. Множество людей, отделенных стенами друг от друга, годами проживали свой отрезок жизни, часто возмущаясь споря и крича.
- Соты. Чистые соты. Дома серые кубики, как фигуры без крыльев. Вместо златолетов, эти люди! Им нужны воспоминания и вера в странный мир. Звезда исчезла за горизонтом, идет время тьмы. Скоро появятся двое влюбленных дуралеев. Какая чушь этот мир! – шептал он себе под нос, скосив взгляд большого глаза на очередного беспечного голубя. Вечерний ветер запутывал его волосы на голове и спине. Остановив свой взгляд на одном из окон, он увеличил картинку. Уже было темно, но весь дом напротив светил горячими окнами, испуская разный люстровый свет. Только одно окно освещалось свечой. Два лика были напротив, колода карт, зеркало и таинственно безумные глаза с мягким золотом в ушах. Кухня наполнялась темными желаниями из лабиринтов измененного пространства. Его собственные уши напряглись и выпрямились, волосы в вытянутой ушной раковине, отодвинулись в стороны, пропуская вибрацию чужого окна. Он внимательно вслушался в выбранную им кухню со свечой, предвкушая что-то интересное.
- Ты правильно сделала, что ко мне пришла. Только я правду расскажу, больше никто. Народ зря болтать не будет, все довольные… кто бы ни пришел, как на духу судьбу расскажу, пропавшую любовь найду, соперницу уберу, мужчину верну… Лавэ, положи на столик… Не-а! Не так! Сверни сама аккуратно, уголком к свече и скажи! –Прими в дар без выгоды и исполни просьбу мою. Говори!
- Прими в дар без выгоды и исполни просьбу мою! - тихо произнесла блондинка и выложила на стол пятьсот денег с портретами хитрого Бенджамина, всю жизнь изучавшего Гольфстрим.
- Молодец! Теперь труды мои на тебе. Все, что наворожу, на тебе будет и прибудет. Золотой круг исполнения уже завертелся. Карта вечерняя, карта правдивая. Она тронет тебя, ты ответишь на меня, она тронет, ты ответишь…, – без остановки бубнила тетка, сверкая толстым золотым перстнем с красным камнем сверху. Посреди стола стоял стеклянный шар с матовым отливом. Продолговатый язычок пламени от свечи танцевал в шаре, придавая ему загадочность неизвестных жизненных дорог. Аферистка с огромным серебряным кулоном на груди дергала рукой, вынимая карту за картой и мешая, перемешивая, запутывала взгляд, нагнетала обстановку, меняя модуляцию голоса. Собрав тертую колоду в строго очерченную форму, она медленно положила ее на стол перед блондинкой. – Сейчас глаза закрой и произноси два сокровенных желания супротив соперницы твоей. Затем, своей рукой карту возьмешь и дашь мне и, когда я ее переверну, оно и сбудется.
- Ну-ка, ну-ка! Это, наверное, местная Ведания. Только ее силы я не чувствую и не вижу. Настоящего трактовщика и тосатора слышно сразу. Нет, она не Ведания, она самозванка Глупырия. Надо бы помочь самке человека, – прошептал Он, почесывая пятку, хитро улыбаясь и плюя в соседний дом в сторону кухонного окна.
- Хочу, чтобы она сдохла сегодня же в муках и судорогах! – зло и внятно произнесла блондинка и, взяв карту, передала ее тетке, отмахнувшись от жирной изумрудной мухи. Старуха перевернула черную карту и расширила глаза от ужаса. На обратной стороне карты, вместо привычного скелета с косой и плохо напечатанным устрашающим закатом была надпись на неизвестном языке с переводом на русский – «Урмитарус, напи лада ту Даки, вилоу аска хам опина Даки!» - «Самозванец, вызывающий темные силы, будет темными силами поглощен!». Как только она дочитала слово «поглощен», ее ладони повернулись вверх, глазные яблоки со странным напряженным треском выпали из глазниц и упали ей в ладони, забрызгав их чем-то зловеще бордовым. Ворожея открыла рот и с большим усилием выплюнула на стол свой язык. Ее уши упали на пол, волосы встали дыбом на макушке головы, и она истерически завизжала так, что лопнуло оконное стекло. Блондинка с открытым ртом наблюдала за всем происходящим с высочайшим уровнем очень качественного страха, не произнеся ни звука. Ее тело била крупная свиная дрожь и покрыли мурашки, сердце переместилось в сторону горла и отбивало черный ритм ужаса, играя на толстой аорте, как на девяти дырочной свирели. Она заметила, как ее холеные руки и ногти стали темнеть, на стол упало несколько толстых прядей ее волос, громко хрустнул позвоночник, и она сгорбилась. Внутри организма, который молчал все ее 29 лет, что-то произошло быстро и неумолимо. Тошнота пришла сразу, без телеграммы. Где-то в груди, что-то укололо метастазами дьявольских клеток и раковыми щипцами поймало за нерв. Черные нервные веревки извивались в танце боли и садизма старого консонантно –вокалического письма. Внутри прошлась буря нервных импульсов, расписывая безнадежность на спасение. Приговор и конец. Нос сильно зачесался и, как только она притронулась к нему, он отвалился прочь. Ворожея перестала орать и, истекая черно-красной жидкостью похожей на клубничный морс, упала на пол замертво. Сверху упала блондинка, заметившая левым, еще живым глазом, в стеклянном шарике свою лысую голову и потрескавшееся черное лицо с окровавленным ртом. Два тела, желающие зла, были удовлетворены полностью. Свеча догорала на столе, потрескивая капелькой не засохшей жидкости на краю воска. Пламя наклонилось от оконного сквозняка, как будто кто-то дул длинными, неземными губами. По маленькой кухне летал карточный пепел. Он летал, как черно-пепельные снежинки бесконечного туннельного Ада для необразованных существ Вселенной. Он летал, то поднимаясь, то опадая, имитируя танцы живых листьев. Но это был пепел свершившейся химической реакции. На столе лежали деньги, терпеливо ожидающие очередного нового хозяина для новых походов по чужим судьбам с молчаливым хохотом и панихидой по их житию. - Ха -Ха-Ха! День Ги, День вечного и коварного Ги, долгий бумажный смех, как вечный хруст, уничтожающий живые…живых…думающих…их…выгода…хочу…получите…умри! Хэй! Нет, это не конец…
- Кому это она пересылала адресную посылку смерти? Жаль! Адрес то не сказала, Глупырия! Я бы исполнил прямо сейчас же. Хоть бы имя сказала, что ли, а то – «хочу, чтобы она умерла в муках и судорогах» - перекривило Существо на крыше. – Старая ты Морла. Кто же так делает заказ? Учить вас еще и учить. Армефанские слюнявые муфалы и то умней. Тьфу ты…! - сплюнул он вниз от досады, схватив очередного беспечного голубя цвета морского отлива невиданных островов. Еда… м…м…м. Кровь… мясо…удовольствие…люди …лю…л…! - перья выплевывались по очереди. - Хум! Мир мяса! У…, ум…, у поедающих корни и листья, всегда больше шансов, прожить лишнюю тысячу лет! Эймэн! - раздался хруст голубиного позвоночника.
Любая невидимая или видимая игра интересна только временно. Интрига- родная сестра неизвестности и двоюродная тетка предвкушения, еще, она бабушка лживой выдумки и внучатая племянница нетерпеливого любопытства. Каскад родственников, стоящих в родильном зале и глядящих именно в междуножье, туда, куда вы и подумали, в предвкушении свершения великого слова «Уже». Если смотреть на землю из-за перистых или кучевых облаков, то внизу будет достаточный пространственный пейзаж, чтобы устроить большую битву, сжечь множество мостов, разрушить большие города и, сидя в кресле из воды, наблюдать за этим всем с интересом, хохотать и менять местами мозги управленцам, доедая холодный снежный зефир или солнечно-паровую котлету. Красота света и тьмы, красота передвижения малюсеньких фигур с амбициями греко-римских Богов со смешной имитацией Будды. Какие-то невидимые нити всех измерений, помогая и одновременно мешая друг другу, создают хаос отношений между этими фигурами. Пришедшие в этот мир и страстно желающие себе счастья, самого счастья никогда не находят, желая растянуть мимолетные счастливые мгновенья в целую беззаботную жизнь под контролем смеющегося наверху. И через годы, смерившись с бесполезными мечтами об Абсолюте счастья и натуральным его отсутствием, они желают его своим детям, передавая эстафету иллюзий в родственные руки. Иногда все так запутано, что встает только один единственный вопрос- «Кто за всем этим стоит?». Людьми правит выгода. Они относятся друг к другу с выгодой, хоть маленькой, хоть с самой ничтожной, но обязательно толстой выгодой. Здесь пластилиновые пьедесталы человеческих отношений тают под воздействием правд, разоблачений, улик, догадок, логик и всякого другого умственного оружия. Каждый ведет свой внутренний диалог не раскрывая рот, а рассказывая самому себя о том, что случилось, признаваясь в страхах и оправдывая себя даже за убийства. Этот внутренний диалог самый тихий на свете, он самый честный для себя с печатью восковой правды, которую почему-то никто не понимает, а тот, кто понял или сделал вид что понял, уже близок. Возня, великая возня, бегущих за выгодой всю их маленькую жизнь. Им ли до рассматривания перистых или кучевых облаков, до внимательных взглядов на крышу, где может сидеть странный гость из другого мира с заданием что-то изменить в судьбах двух юных людей. Нет. Они и есть великий мир разнообразия, который понятия не имеет, что такое оно, это разнообразие. Они уверенны, что они, это и есть та самая жизнь! Ух… какой уровень взлета! Как жаль, что взлет без намека на propulsion!
Фильм закончился, в кинозале зажегся свет, и они разъединили ладони. Ленка и Рома просидели весь фильм крепко держась за руки, сплетая пальцы и ощущая друг друга. В них жила огромная тайная сила, заставляющая все время ощущать друг друга рядом. В то время, когда в удобных креслах восемьдесят человек чавкали корнопопом прямо из ведер и громко сербали ядовитой колой коки, они держались за руки, ощущая свою жизнь в безопасности. Молодые люди были молоды и на чистом новеньком листике писалась их святая Любовь с трогательным маленьким ростком. Они не знали о коричневом предательстве, черной ревности и серых мыслях подозрений. Они были чисты так же, как их хрустальный листик в лучах простой жизни. Ни он, ни она, не запомнили фильм, они не смеялись, когда зал дружно ржал над героями, они не напрягали ноги, инстинктивно помогая уйти от погони, они были заколдованы очередным экспериментом очень древней и вечно молодой Любви. Волшебный мир кинозала закончился, как заканчивается все, и они вышли на улицу. Снова взявшись за руки, Ленка и Рома пошли в сторону домов огромного человеческого города, наслаждаясь теплым вечером и запахом облаков. Жизнь была прекрасна, несмотря на то, что она прекрасна только в перерывах между борьбой с проблемами. Влюбленные прошли мимо рекламного щита, не обратив никакого внимания на его содержимое. И не услышали, что где-то, совсем рядом, что-то хрустнуло. На рекламе было написано:
«Легкий жанр представлен блистательной венской опереттой: «Веселая вдова» «Баядера» «Сильва» «Марица», отрывками из незабываемых современных комедий «Вольный ветер» «Свадьба в Малиновке» и других. Они полны сокровенных тайн, забавных положений, зажигательных танцев. И весь вечер на сцене звучат популярные летящие мелодии Ф. Легара, И. Кальмана, И. Штрауса, И. Дунаевского, Б. Александрова, наполняя сердца слушателей радостью и оптимизмом».
- …наполняя сердца радостью и оптимизмом…? – раздалось возле рекламного щита. – Сейчас я вам наполню сердца радостью и оптимизм! - Буквы запрыгали по щиту и надпись стала другой.
«Тяжелейший жанр для астматиков и сердечников, представлен тусклой шанхайской опереттой «Паучья вдова» «Танцовщица йоги» «Шмильва» «Матрац», отрывками из старинных, быстро забываемых трагедий «Огненный сквозняк» «Свадьба в пустыне» и др. Они полны слез, плохого настроения и мертвых танцев. Весь вечер на сцене еле звучат никому не нужные, ползающие мелодии Ф. Мигала, И. Кальмара, И. Страуса, И. Дунадубского, Б. Дроваалекса, наполняя сердца бензиновой тоской и дрожью».
Под рекламным щитом росла многообразная трава, занесенная ветрами с полей. Там был райграс многолетний, овсяница овечья, мятлик луговой, клевер белый, инкарнатный и люцерна хмелевидная. Над травой пролетели две вечерние мухи и вся трава почернела и осыпалась, как будто ее быстро сожгли. Проходящие мимо люди не замечали изменения в рекламе, им было не до нее. Все стремились в погоню за своими вечерними желаниями.
Полупрозрачное существо забралось на соседний дом, перепрыгивая с дерева на столбы освещения, примостившись на захламленном балконе и внимательно наблюдая за влюбленной парой. Он их узнал сразу по яркому свечению над их головами. Такое свечение видно издалека и производит его только самая настоящая любовь без выгоды. У полупрозрачного Существа, сидевшего на чужом балконе, побаливала шея от большой перегрузки в тоннелях между чужими мирами. Он водил головой и хрустел шеей, стараясь ослабить раздражающую его боль. В отличие от очень занятых людей, не прошеный Гость слышал и понимал, что в каждом доме этого мира, живет и зреет хоть один самоубийца. Множество тихих жителей миллионов серых домов, зреют внутри себя из года в год, как почки на деревьях, ожидая свой час остроты. Самоубийцы всегда созревают как помидоры на полях. Они молча проникают домой и из дома, мимолетно здороваясь с чужими людьми и пробегая мимо них. Каждый день исполняется цикличный вектор движения «туда-сюда». Этот человек был таким же и сто тысяч лет назад у древних охотников. Потенциальные и дозревающие самоубийцы снуют в мире чужих мнений и чужих стандартов, спотыкаясь о совершенно не приемлемый для них мир. Самоубийцы живут от чашки кофе до чашки чая, от новой сто тысячной сигареты, до последнего сизого дыма из двух ноздрей. Они все хотят быть выслушанными, но в мире миллиарда чужих и хаотичных слов, слушать их никто не хочет. Не зачем и всем некогда! Они смотрят из окон второго света, отражающегося от соседней стены без окон или крон густых деревьев на призрачный воздух. Под музыку гротескного Мэнсона или унылой «Portish Head», натягивают свои нервы на противотанковые надолбы чужих дорог. Они цикличны и помнят этот лживый мир уже в прошлом пребывании в нем. Им, самоубийцам, совсем не интересно начинать все заново, от малинового варенья для блажи вирусной простуды, до взглядов ненависти и превосходства родных по паспорту людей. Их не интересует природный уровень защиты сосен от ветра, их интересуют ответы на никогда не поставленные вопросы. Цикличность самоубийц - это лабиринт с указателями выхода на всех стенах. Они только не видят, они идут на голоса, голоса чужих измерений, дрожащих радиоволн и неизвестных математических метрик. Кто из любящих жизнь вникал в причины смертельных поступков, не любящих жизнь? Кто трогал червивые мысли, стараясь перепрограммировать неизвестное влияние? Бездельники психоаналитики, умирающие каждый день от собственного безразличия или тысячи пыльных книг, надолго переживающих тех, кто их никогда не читал?
Влюбленные Ленка и Рома сидели на лавочке, сцепившись руками и запахами друг друга. Никакой химии между ними не было, даже парфюмерной. Чушь! Очередной штамп, придуманный людьми для разъяснения поведения любви двух особей. Им необходимо обязательное разъяснение, чтобы было все понятно и прозрачно в мире темного смога и катастрофических заблуждений. Балкон осветился ярким светом люстры. Гость отреагировал на свет в квартире и, повернув голову, прищурил большой глаз и полностью закрыв маленький. Он мгновенно просочился в коридор и увидел юношу, пристально глядевшего на электрический счетчик. Счетчик смотрел вперед выбритым пластмассовым лицом, напоминая чью-то мощную челюсть. Его язык быстро вращался вокруг, исчезая красной полоской и снова показывая ее.
- Этот прибор ближе к настоящему энергетическому времени, чем твои часы на руке! - тихо произнес Прозрачный и затих, внимательно поглядывая на человеческого юношу с высоты потолка.
Юноша плакал, медленно вытирая слезы и шмыгая носом. Он весь дрожал от нечитаемых мыслей случившегося с ним. Счетчик замедлил свой языковый бег и остановился красной полоской. Три амбразуры показывали три цифры 1-1-8. Его мир связанный цветными заплатами, обрывками ботиночных шнурков и колючей рыболовной леской, давно хотел успокоения. Он очень ошибся, поспешив выйти в этот мир, не дочитав книгу собственных шансов до конца. Ему надоело загибать грязные страницы собственных представлений о существующем бытие. Все картинки его небольшой жизни мелькнули внутри его головы, и он почувствовал чей-то толчок в спину. Затем еще и еще, туда, в сторону балкона. Сопротивление было бесполезно, но очень необходимо.
- Смерть уже вызвала тебе такси. Вперед, мой маленький, там исполняться все твои мечты, о которых ты даже не мечтал. Тебя ждет место заблудившихся звуков… Зачем выбирать бессмысленные букеты полумертвых цветов, когда тебя ждут поля невыносимых и жгучих красок и запахов болотной растилифы. Там, за линией твоих испытаний. Вперед! Гроно дау барис, гроно дау, дау!
Юноша вышел на балкон, вытер слезы и, зажмурив глаза, ринулся вниз с высоты одиннадцатого этажа, широко расставив руки. Что было у него в голове может быть кто-то и знает. Но этот кто-то, никогда не расскажет об этом, никому. Очередная миллиардная человеческая ошибка повисла в воздухе, рассекая его по сторонам и пробивая себе путь к последней инстанции собственных мучений. Нервы ночного летчика-самоубийцы свернулись в черный адреналиновый пакет, ожидая удар об асфальт и последнюю мыслительную вспышку заднего мира. Конец любого самоубийцы, это очередная работа для милиции, дворника, врача, шофера, похоронных дел мастера и земли. Это просто очередной эпизод для чужих терабайт. Все дожди потом, недоумения потом и слезы…, тоже потом!
- Странно. Это должно было быть сложней. Но это же я его отправил на темную базу слабых Душ! Очень странный мир, маленькая личинка не захотела стать взрослой мухой. Абсурд какой-то, а не мир. Надо глубже внедриться, а то я чего-то недопонимаю.
Бездомный пес стоял возле разбитого тела на асфальте и смотрел на человека. Он подошел ближе и внюхиваясь в воздух, лизнул мертвого юношу в лоб. Жизнь снова прикоснулась к смерти, потому что смерть прикоснулась к жизни. Все по касательной для простуженных Богов, все только по касательной.
Клоун спал в гримерке. Он никогда не подозревал, что слово «Клоун» всего триста лет назад, в Англии, означало – «неуклюжий мужик» или «неотесанная деревенщина». Он морально устал в дни школьных каникул, работая по шесть выступлений в день. Его внутренности были заняты присутствием чего-то инородного, теплого и желанного всегда, что помогало ему работать на конвейере шуточного гротеска и буффонад. Это был настоящий Инкубус алкоголя. Он всегда хотел пить: не воду, а алкоголь, не ситро, а мало контролируемые эмоции с выбросом загрязненного адреналина и чернильно-свинцовой крови. Его нервы, встроенные в нервную систему «деревенщины», вросли в человеческое тело и полностью повелевали им, как пятиметровый Нефер в песках Сфинкса. Инкубус: невидимый, но ощутимый, встроился в тело этого человека, как белый паук, поджидающий насекомых на листьях белесых лилий. Симбиоз демона алкоголя и желаний человека аккумулировались без цифровых рядов усложненной математики и антагонизма логических заключений. Инкубус тихо лежал на мягкой печени в мокрой темноте, и дергал за нервы желания, нервы восприятия, нервы под названием «Хочу». Он улыбался даже когда почувствовал чей-то взгляд сверху со стороны сердечной сумки. «Уймись, пока я здесь на работе. Уймись, несчастный!» - раздалось сверху, и Инкубус затих, ощущая молекулы страха в коленных сухожилиях и на кончике носа. Клоун спал и его сон был не чем иным, как направленным путешествием по многочисленным вариантам его судьбы. Сон длился очень долго, импульсируя в два миллиарда вариантов за одну семисотую секунды его клеток. Поза в кресле была очень неудобной и семь тысяч четыреста пять иголок кололи в руку, давая сигнал к смене положения тела. Хозяин острой импульсации не слышал, он был далеко на высокой башне, вглядываясь вдаль снежных гор. Горный морозный воздух колол носовые ноздри, замораживая ощущения до самых двойных входов в легкие. Он держал просмоленный факел в холодной руке, ощущая ответственность перед спящей крепостью и его девятью детьми, сопящими у красивых бедер жены. Его женщина судьбы – Маруйа, с которой исполнялись все его мужские мечты, улыбалась во сне, освобожденная от забот и долгой усталости. Крепость спала, получив передышку от света и нескончаемых ратных трудов. Все, как и везде, рано или поздно, людям нужно спать, нужно спать…, нужно…, спать. Свист был тихим и судьбоносным. Так свистят насекомые, рассекая воздух прозрачными крыльями. Каленая арбалетная стрела с причудливым наконечником двух азиатских астралий и винтореза для разрыва вен, вошла тихо и жестко, как в пенопластовую плоть. Он оглянулся назад в темный глаз пустоты, ощутив инородный штырь в горле. Уже темно-слабые волны входили в голову, а он все стоял и всматривался в ночное пространство, сожалея о такой омерзительной смерти. Дотронувшись факелом до толстой свечи, и уже чувствуя смертельную слабость в коленях, он бросил горящий факел в огромную связку просмоленных дров. Увидев широкое пламя, ему стало легче. Он умер как воин, а не как трус! Он выполнил приказ и свой долг. Он мужчина! Он успел предупредить всю крепость! Воин падал на пол башни, захлебываясь темной кровью и думая о детях, он сливался с болью, сливался с ней на свое маленькое навсегда. Упав с кресла и ударившись головой о кафельный пол, цирковой Клоун проснулся в растерянности и ужасе, высунув полубелый крашеный язык.
- Во, блин! Сон какой, твою мать! Прямо реально я погиб, прямо сон цветной и такой яркий. Фу! Черт побери! Надо же, а…! – Последовав внутреннему железобетонному приказу, он глотнул коньяк из граненого стакана с плавающей там мухой, немного пролив его через нижнюю губу. В горло пришла боль, как будто туда вошла настоящая стрела или летающий инфекционный червь, но дотронувшись руками до шеи, он ничего не ощутил. Глаза закрылись быстро, сцепив ресницы в крепкий зиппер американских качественных Джинс. Сердце остановилось на очередном ударе, быстро выбросив кровь в аорты и освободившись от многолетней насосно- бесплатной работы. - Скучно мне! Пока мои влюбленные смертники идут мимо твоего дома развлечений, я возьму твое тело! Морла кюс навирса миргандо! Курита маро гайн! – сказал кто-то в гримерке и плюнул в зеркало. Прозрачная слюна попала в центр, две дополнительные лампы зажглась ярким зеленым светом и зеркало шевельнулось визуальной волной. Бесчувственное тело клоуна, неуклюже встало на ноги, дергая ватной неуправляемой головой. Он подошел к зеркалу и застыл. Глаза медленно открылись, освобождаясь от склеенных ресниц, рисованная улыбка медленно разошлась в сторону ушей, нос вырос на одиннадцать сантиметров и удлинились руки от локтей. – Я думаю, мне так будет удобней. Макка рид белустас! – Клоун спрятал третью мускулистую ногу в правой штанине и взяв краску, притронулся к кончику длинного носа. – Теперь, Парад Алллле! Несчастные адреналинщики! Вы ходите сюда за эмоциями? Сейчас же предоставлю вам адреналиновые удары в голову! Футой ногима лапси, морлок фута ду!
- Эй! Саня! Ты че грим поменял? – спросила курящая уборщица, разглядывая новый нос у проходящего мимо клоуна.
- Угу! - ответил клоун, приспосабливаясь держать третью ногу в штанине, прихрамывая, почесывая локти и щуря левый глаз.
- Опять перед выходом коньячил, Банифаций. И снова в одиночестве, гаденыш! Все коньяк нюхаешь, Арлекин чертов, хоть бы раз угостил! Гляди, директор узнает, вылетишь из коллектива, комик херов! - не унималась толстая уборщица, глубоко затягиваясь сигаретой и поглядывая на клоуна глазами озабоченной самки богомола и отверженной самки утконоса.
- Угу! - улыбнулся он и завернул за стальной реквизит летающих гимнастов. Оставшись в одиночестве, уборщица попробовала выдохнуть из себя сигаретный дым, но у нее ничего не получилось. Она постаралась прокашляться, но у нее, снова ничего не получилось. Ее сердце, настойчиво ударило в грудинную кость, и потребовало немедленной амнистии едкого сигаретного дыма. Результат- ноль! Схватившись за горло, испуганная тетка высунула язык, задыхаясь от кислотной и навязчивой боли в груди. Она покраснела и, закатив глаза под верхние веки, опустилась на колени. Лицо окрасилось в бардовый цвет и, рухнув на пол, она дернула три раза ногой в яркой и совершенно бессознательной агонии. Жизнь снова испарилась после прикосновения направленной смерти. - Не имеешь трубу в голове, не сможешь выпустить дым! Это закон логических измерений в поле реальной опасности! - раздалось эхо из-за реквизита летающих гимнастов. - Отправляйся в измерения фаиногов! Лерустина!
Дальние звуки оркестра сопровождали очередной номер на арене цирка. Эхо музыки и веселого марша терялось за поворотом, заставленным реквизитом по очередности номеров. В затемненном месте стояли три клетки. Из дальнего угла одной из них смотрели два холодных глаза. Они заметно выделялись из темноты, строго очерченной круглой формой. Клоун подошел ближе и увидел огромного притаившегося тигра. Вытянув длинную костлявую руку вперед, он опустил ее на голову тигру, который прижав от страха уши, изогнулся в позе ужаса и молча дрожал всей своей шкурой.
- Полосатый Грилоид, ты хороший, не бойся. Моя цель не ты, а двуногие. Смотри мне в глаза, смотри мне в глаза, - тихо шипел клоун, потирая шерсть за ухом индийского тигра. - Ашад мрусида лавант калис! Идите все трое и делайте так, как я сказал! - продолжал Клоун, открывая все три клетки.
- А что это ты тут делаешь, Саня? –раздался голос дрессировщика за спиной.
- Выпускаю грилоидов на волю вольную. Не век же им сидеть у тебя в плену. Плен и заточение, это очень плохо. Они родились свободными и не хотят сидеть в грязной клетке у такого плохого артиста, - не оборачиваясь, ответил Клоун. - В каком измерении тебе сказали, что их жизнь принадлежит тебе? Кто тебе сказал, что они твои рабы? Матарани фэка дос! – Клоун размахнулся и вонзил руку в живот дрессировщику. Там, внутри, он нащупал ребро и быстро сломал его, как зубочистку, затем еще четыре. Дрессировщик быстро замер и, закрыв глаза, рухнул на пол. За поворотом мелькнул полосатый хвост, унося три большие тени в сторону арены. Представление начиналось.
- Че вылупился! Алкоголик чертов! – гордо бросил силач, разминаясь перед выступлением и выжимая черную гирю. - Проходи, давай… Рожа крашеная! Чтоб вечером червонец отдал, а то ноги переломаю! Понял?
- Обязательно. Мужчина-чертовщина! Узнай, какая толщина твоего черепа? Уза марк давони ларак тапинорс! – громко ответил Клоун, проходя мимо. Черная гиря лопнула над головой силача, и оставив в руке чугунный полукруг, обрушилась на голову атлета. Череп выдержал скользящий удар и, уже улыбаясь, силач получил страшный удар по пальцам ноги.
- И так бывает тоже! Думаешь одно, а происходит совсем другое! Все по вашим законам, хреновы вы боги! Ха-Ха-Ха! –сказал Клоун, падая на пол возле клетки с голубями и переворачивая реквизит. Силач запрыгал на одной ноге, схватившись за разбитую стопу и крича некрасивые слова. Он споткнулся о клоуна, затем о реквизит и упал прямо на острый штырь- подставку для номера с голубями. Услышав страшную ругань возле своих клеток, дрессировщица голубей подбежала и увидела мертвого силача и мертвого клоуна. Она истерически заверещала, а затем затихла, не слыша привычную возню белоснежных голубей. Клетки были открыты, а голубей нигде не было. Только белые перья были разбросаны повсюду, а где-то под потолком коридора, громко прокатилось эхо чье-то сытой громкой отрыжки… С трудом вериться, но и так может быть.
На арену цирка медленно вышел толстый конферансье с взъерошенными волосами, хромая на левую ногу. Его лицо было совсем не веселым, а даже очень печальным, но дойдя до середины арены, он резко вздернул микрофон и, широко раскрыв воспаленные глаза, весело закричал:
- Уважаемая публика! Сегодня у нас в цирке особенный и можно сказать уникальный вечер. Сегодня мы покажем вам настоящий смертельный номер, который вы не забудете никогда. Ваш адреналин прямо сейчас закипит в венах от нашего нового невероятного номера! –Зал загудел в предвкушении невиданного зрелища. Срабатывал старинный рецепт: «Хлеба и зрелищ», отключающий мозги напрочь и выбрасывающий ведро адреналина в кровь от наблюдения чужих страданий и даже мук. В зале с большей скоростью захрустели мороженные вафельные стаканчики, засербали смертельные Колы и зажевались челюсти, перемалывая хоть что-нибудь и выделяя канистры желудочного сока. Цирк задышал часто, как бегун на старте и его накрыло ожидание неизвестности. - Граждан со слабыми нервами, эпилептиков со справкой, плаксивых детей и скверных старух, просим из зала не удаляться, это вам не поможет! -продолжал конферансье, зловеще улыбаясь красными глазами. Итак, Внимание! Маэстро! Марш! - он развернулся в сторону оркестра и махнул рукой. Заиграл быстрый марш, в котором сразу узнавалось всем известное траурное произведение Фредерика Шопена, только намного быстрей. Все прожекторы осветили центр циркового занавеса, который интенсивно шевелился, с другой стороны. Оркестр внезапно замолчал и зал замер.
На арену цирка под убийственную тишину вышли три тигра и, подойдя поближе к первому ряду зрителей, они уселись на задние лапы, внимательно внюхиваясь в воздух и рассматривая лица людей. Ни железной решетки, ни толстой сетки между зверями и людьми не было, и передние ряды зрителей остолбенели в тихом ужасе. За тиграми вышли шесть львиц и три льва, затем три бурых медведя без намордников и два леопарда. Завершал выход на сцену огромный слон, у которого были какие-то странные красные воспаленные глаза и очень длинный хобот. Слон сел на задницу и высоко поднял хобот вверх, приняв позу ответственного работника культуры. Животные внюхивались в воздух цирка, молча наблюдая за людьми. Их ноздри всасывали приторный запах человеческого страха и ужаса, перемешанный с острым запахом коровьего мяса из гамбургеров. Эта адская и пахучая смесь для звериных носов быстро распространялась по арене со всех сторон. Тишина сковала всех, но длилась очень недолго. В первом ряду краснощекая женщина с лишним весом на боках, перестала крупно дрожать и, открыв рот и набрав воздуха, заверещала не человеческим голосом, выбрасывая наружу бидоны жирного мясного адреналина. В ее истерическую тональность тотчас же встроился трубный призыв слона, и все звери дружно бросились на людей. Властители и хозяева природы быстро поменялись местами с дикими пленными зверями. В цирке началась настоящая кровавая баня, как и обещал мертвый конферансье, лежащий босиком в центре арены с улыбкой Гуинплена. Самыми везучими оказались музыканты, сидевшие наверху. Они быстрыми движениями собственных мыслей и ног, быстро испарились в никуда, сохранив свои жизни и память о незабываемом представлении.
- Такое им и не снилось! Чафа, Чуфыр! Повезло им всем. Не каждый может в центре города, умереть от клыков саблезубого люва или свирепого медудя. Клянусь Скайлонскими горами, они тут все везунчики. Пора сделать что-то хорошее, а то кругом одни трупы. Кто наделал столько зла здесь? Узнал бы, убил бы! – сказал кто-то в коридоре цирка, переступая через чью-то откушенную голову.
Вера Павловна была слепа последние пятьдесят лет, получив страшный ожог кислотой на заводе. Выйдя из магазина и придерживая старую сумку с кефиром, кирпичом серого хлеба и сосисками, она привычным движением повернулась направо и, трогая асфальт палочкой, медленно пошла вперед. Эта дорога от супермаркета у цирка и домой была знакома ей по сантиметрам. Подойдя к дороге и потрогав бордюр, она стала ждать. Слепые люди всегда рады помощи, любого мимо проходящего человека, но не любой мимо проходящий поможет слепому человеку.
- А скажите, бабушка! Вы бы хотели увидеть этот мир? – спросил кто-то справа, взяв Веру Павловну за локоть и направляя ее через дорогу.
- Конечно, милок. Спросишь тоже. Я давно не вижу…, очень давно! – ответила бабушка, продолжая держать палку впереди себя.
- Фита галус марито лувса туи! И пусть это будет моим подарком вашему миру! –снова сказал невидимый поводырь.
Посреди дороги стояла обыкновенная среднестатистическая бабушка. Она держала сумку и палочку. Бросив палку и сняв темные очки, она смотрела на мир широко раскрытыми глазами, улыбаясь и что-то шепча себе под нос. Она крестилась, быстро и крестообразно двигая правой рукой. У нее было очень необычное лицо. Такие лица бывают у людей, которые нашли то, что давно и безнадежно потеряли. Машины мчались мимо, светофор давно светился красным человечком, а одинокая бабушка стояла в центре дороги, наслаждаясь новыми глазами, которые пятьдесят лет назад выжгла кислота. Никому не было никакого дела до старушечьей радости, все искали свою собственную радость, которая где-то обитала и постоянно пряталась от людей. Бабушка крутила головой и искала поводыря, но рядом никого не было. Рядом оставался факт, факт зрения и прозрения и еще эхо совсем чужих слов «Фита галус марито лувса туи!».
- Чудо! Это настоящее чудо! - шептала бабуся, подняв голову в небо. Она была уверена, что с ней разговаривал настоящий Ангел и никто другой. А в это время рядом у дороги сидя на высоком столбе освещения пребывал в задумчивости Прозрачный гость из измерения Геруя- 9 и вглядывался в потоки машин. Он никак не мог выбрать машину, чтобы угловой момент торможения совпал со скоростью машины и силой смертельного удара, трением старых шин об асфальт, усталостью водителя и обязательного наличия Инкубуса алкоголя в крови, а также, траекторией прохождения именно сквозь бабушку. Во втором ряду он увидел такую машину и посмотрел в глаза шоферу. Громкая музыка била в затылок парню, глаза были полузакрыты, наслаждаясь Полу Антарктидой. Итальянская туфельная стопа медленно приклеилась к педали газа. На гульфик его Джинс падал сладкий, и совсем не табачный, пепел от папиросы. На заднем сидении спала девушка, разбросав руки и улыбаясь цветному видению счастья. Она купалась голой в прозрачных водах ослепительного залива у яркого солнца и невидимого горизонта, на далекой планете Гарасса. Ее мысли и ощущения были очень далеко, покинув свой пустой и надоедливый позвоночник в сером мире машинных гудков, завистливых подруг и вечной погони за чем-то блестящим. Где-то в дальнем отсеке головы стоял толстый корень Женьшеня и упрямо повторял слова «Хочешь попасть в Рай, научись умирать! Не умеешь жить, научись умирать! Твоя жизнь- это репетиция, уйди из жизни! Получи удовольствие от несчастья!». Эхо пробивалось сквозь солнечные лучи в далекой прозрачной долине, где она, голая и невыносимо- сексуальная, плавала в густой воде, пахнущей сладким пеплом и сиреневыми водорослями. Зигзагообразная смерть, вошла в салон дорогой машины. Она вывела координаты собственного урожая и, воткнув свое видение в лобовое стекло, внимательно уставилась на фонарный столб, на котором сидел раб ее раба из других миров.
Зеленый человечек замигал на светофоре и потух, бросая жизни пешеходов под круглый рулеточный выбор. Ромка и Лена, подхватили стоявшую в центре зебры бабушку и вывели ее на асфальт, успев быстро сообразить и среагировать. Через шесть секунд в том же месте промчалась машина и вонзилась в железобетонный столб, отправив две души на новый заплыв по воздушным морям сияющей шерстяной крапивы. Только невидимый гость все еще сидел на покосившемся столбе, и с удивлением наблюдал за странным свечением из сердец двух молодых людей.
- В совершенстве столкновений не бывает, этого они не знали…! А этих двух, клянусь Скайлонскими горами, мне трудно будет уничтожить! – сказал он и, почесав волосатый и вонючий подбородок, быстро сплюнув на капот машины. Его слюна, полная немотоцист, попала в черный глаз нарисованному черепу на капоте. – Скорость дает ощущение бегства. И здесь это работает. Ты хотел череп? Получите! - буркнул Гость, зловеще улыбнулся и исчез.
- Пойдем на крышу смотреть на звезды, моя маленькая Ромашка! - тихо шепнула Ленка, прижавшись к его плечу.
- Какой же я тебе «маленькая Ромашка!». Ну ты как скажешь! Я твой защитник и не ромашечный вовсе, я этот, как его, бультерьер, вот кто! –ответил Ромка, прижимая ее острое плечо к себе.
- Ой! -улыбнулась она. -Какой же ты бультерьер? Були все подслеповатые, неуправляемые и ужасно грызучие. У меня была одна знакомая, а у нее бультерьериха Ася. Это был монстр настоящий с белыми клыками и мощными челюстями. Какой же ты монстр, ты Ромашка моя луговая, ты мой цветик-ярко-светик, ты мое плечо и спина, ты моя мужская Ромашка! Вот так вот! - Она поцеловала его в щеку.
- Как скажешь! Ярко цветик- это мне страшно понравилось, потому что это сказала именно ты, моя уточка!
- А почему это я уже уточка, я же была белочка?
- А потому что сзади, ты ходишь, как уточка!
- Нет, я не уточка! Я не уточка! Лучше быть белочкой, а не уткой какой-то там, утконосой!
- Ну, во-первых, не какой-то там, а именно моей! Во- вторых, ты ходишь красиво, как уточка, это мое видение и ассоциации с твоей походкой. Если я так вижу, то почему не могу тебе об этом сказать? И в- третьих, если я сказал, что ты моя уточка, это не значит, что ты тут же превратилась с утку и пошла на водопой! – с улыбкой добавил Ромка и поцеловал ее в щеку.
- Не хочу я на водопой, и я тебе не утка, я тебе ласточка! - вставила Лена.
- Конечно ты ласточка, и белочка, и уточка, и звездочка и аленький цветочек! Вот тебе мой ответ! - Они смеялись, обнимались и быстро зашли в подъезд высотного жилого дома. Дома, где ночуют тысячи душ, миллионы хороших и плохих мыслей, человеческие дыхания и старые обветренные стены с уставшими пауками.
Крыша смотрела в небо, куда всем крышам и полагается смотреть с завязанными гудронными и черепичными глазами. Она исполняла две функции, защищала весь дом от осадков и просто существовала над домом, давая всем жильцам уверенность в спокойной жизни и зонтик от молчаливого и коварного неба. Но иногда крыши исполняют редкую и романтическую роль, они дают возможность влюбленным всего мира смотреть на двойной Сириус в безоблачный вечер или на пояс Ориона ночью, и быть ближе к ним на целых 30 метров. Поднимаясь по ступенькам высотки наверх и медленно проходя мимо неработающего лифта, Рома и Ленка решили добраться до крыши, чтобы там посмотреть на город и глубокое небо над ним. Все выходы на крышу были закрыты на старые жековские замки, но Рома знал, как отжать скобу и уверенно шел наверх, крепко держа свою любовь за Ленкину руку. Они были молоды и не знали, что кем-то изобретенная древняя логическая система ступенек с каждым шагом наверх, всегда ведет к чему-то новому и совершенно неизвестному, особенно, если эта дорога на крышу, а не домой. Огромное множество людей, преодолевая любые ступеньки на разных лестницах разных строений, не задумываются над вопросом - «А что меня там ждет?». Ступени- это обыкновенный инструмент для подъема наверх и спуска вниз? Может и так, но иногда, люди спотыкаются, задерживаясь на секунды в подъездах, для того, чтобы быть скорректированными на ближайшие события впереди. Кто из нас не спотыкался на лестницах? Таких нет, потому что коррекция событий коснулась и коснется каждого, всегда и повсюду, сегодня и завтра. С каждым этажом влюбленные дети проходили пустой лабиринт закрытых повсюду дверей, за которыми жили старые люди с маленькими людьми детей, этих самых старых людей. Подъезд точно повторял их шаги, шаркая и стуча по ступенькам, тихо подвывая сквозняками и подмигивая редкими голыми лампами. Лестница похожа на спиральный лабиринт снизу- вверх, но к ней все привыкли на столько, что даже не обращают никакого особого внимания, уже пользуясь ступенями, как зубной щеткой, а эхом собственных шагов, как чем-то совершенно ничтожно неважным! Все лестницы кажутся пустыми и не каждый человек, спускаясь вниз или поднимаясь вверх, задумывается, сколько глаз смотрит на него в это время. Многочисленные глаза всегда голодных пауков, комаров, подъездных мотыльков и золотушек, пятнадцати разновидностей подъездной моли, залетных сумеречных тараканов, старых любопытных бабушек через дверные глазки, молодых закомплексованных людей с разрывным любопытством, камер наблюдения у богачей и наконец, глаза Бога всегда наблюдают за передвижениями по лестницам всего мира. Но кто, кто думает над собой, когда поднимается по лестницам вверх, иногда ведущим вниз? Редкие думающие особи с троянским предчувствием, обреченные на что-то неожиданное. Лестницы, это тоже жизненный неотъемлемый путь, путь именно туда…
Распахнув старую железную дверь на крышу, молодые люди замерли в любопытстве. Прямо напротив дверей стоял пожилой дедушка в фартуке и с метлой. На груди висел большой желтый жетон, освещаемый светом лампы, на котором была цифра 44. Такие жетоны носили лет сто назад. Любому нормальному человеку, который видит деда с метлой, не может прийти мысль, что это космонавт или водитель трамвая. Мысль приходит одна, это дворник. Не обращая никакого внимания на молодежь в дверях, дворник тщательно мел крышу, поднимая пыль и мусор, которая летала в лучах трех ламп и лунного света. Он ретиво старался и в своем старании громко пел какую-то знакомую песню о дворнике – «…дворник, милый дворник, подмети меня с мостовой…, дворник, милый дворник, жопа с метлой!». Рома услышав знакомые слова группы «Агата Кристи» посмотрел на Лену и они оба улыбнулись.
- Мы не помешаем? – громко бросил Рома.
- Коли мусорить не будете, то и не помешаете! – ответил дворник, не поднимая головы. Вы же пришли на звездульки поглядеть без городской суеты, а не семечки лузгать для верхних крюс.
- Для кого, для кого? - быстро переспросил Рома с саркастической улыбкой. –Каких таких крюс? Крыс, наверно? Так крысы на крышах не живут!
- Ни для кого! - буркнул дворник, и развернувшись спиной, странно заработал метлой, как будто косил траву, разбрасывая мусор влево и вправо. – Не живут, говорите, а это что? – Ленка, испугавшись, крепко прижалась к Роме, увидев, как из-за угла лифтовой надстройки, медленно переваливаясь, выходит толстая длиннохвостая крыса, размером с сибирского кота. Она остановилась, блеснула правым красным глазом в сторону молодых людей и, громко чихнув в длинные усы, растворилась в темноте. – Если че не видели в своей жизни, не говорите, что этого нет. Это, как раз и есть, вы просто это никогда не видели! Хм-Гм! Вот и весь маленький закончик для людей! Хм-Гм! Вам нужно сохранять свою внутреннюю автономию, потому что вы влюблены, и меньше загрязнять свои головы внешним миром. Только это вас и спасает, и еще внутренний яркий свет, который указывает всем, что вы влюблены друг в друга! Любовь живет меньше трехсот дней, вот и берегите ее, пока она с вами. Скоро не будет…
- Неправда! – громко и с энтузиазмом воскликнула Ленка. - Она живет вечно! Она…, она …
- А мы не на заседании Нюрнбергского процесса, чтобы я чего-то вам доказывал. Сказал триста, и точка! И то, триста дней, это много. Эти дни можно считать подарком или комплиментом для заслуживающих хоть что-то в этом мире. Кто в них разбирался когда-нибудь? Там, где любовь появилась, там уже мозги не работают, там работают совсем другие механизмы. Могу вам все ваши страницы рассказать, и поверьте мне, так уж и будет! – парировал дворник, продолжая стоять спиной и мести крышу. – Ха! Вы что думаете, что вы особенные и на вас не заготовлен сценарий? Ага-Угу! Надейся и жди, вся жизнь впереди… Как же, разбежалась. Ни с того, ни с сего, откуда не возьмись, упала вам на головы вечная любовь. Вечная она, потому что влюбленные умерли. Наивный вы народ, влюбленные! Думаете, что вот так вот все и продлиться долго, долго? Вы, как артисты, чем выше игра, и чем больше эмоций выбрасывается в зал, тем быстрее износ сердечной сумки, нервов и приближение быстрого завершения пьесы. Вопросик имею. А на кой черт все это надо? Вам же любовь дана для того, чтобы род свой человеческий продолжать, а не сюсли-мюсли разводить. Смешные вы! Чувство есть у обоих? Да прибудет новый ребенок в ваш мир, а то и два, а то и десять, тут уж, как сценарий кому написан чернилами по пластмассовым кнопкам. Всему есть свое объяснение и прописанные страницы. Если есть фламинго и орел, то вы никогда не увидите орлиного фламинго, потому что, это чушь. Орлиный фламинго никому не нужен, он уже мутант и глупая птица без толку и цели и не летать ему по просторам, по причине неудачного провалившегося эксперимента…
Рома и Ленка стояли, держась крепко за руки, и слушали странную речь дворника. Он стоял к ним спиной, медленно водя метлой на одном и том же месте, совершенно не дотрагиваясь до крыши, напоминая маятник старинных часов с чугунным дворником на серебре. Только сейчас Рома заметил, что дворник был обут в огромные клоунские ботинки, шестидесятого размера. Вслушиваясь в его рассуждения, им медленно становилось страшно и подкрадывалось желание убежать. Они стояли и инстинктивно сжимали ладони друг друга.
Уважаемый читатель, продолжение на авторском сайте.