Поперх-на

 

И почему же суть невинна,
Добытая в печах и ржи.
Она затмением обильна
Умов, что выткали ножи.
В извилинах искали грани
Потуги высмеять бомонд.
Но в результате только вони
Накапали слезами в рот.
И заикаясь и черствея,
Смотрели во пещеры зла.
И на глазах своих старея;
Но жизнь прозрачна как слеза.
Они, умеючи расставив
По горизонтам высший слог,
Идут во пламя, c болью сладив,
Забив на немощный итог.
Которым лютая страна
Жила от первых революций;
Потом, в экстазмусе поллюций
Ждала иные времена.
Когда взойдет младое солнце
Над пахотой ее утех.
И кооюммунизмом во лице
Пахнет да сразу ото всех.
И разольются светлы зори
Над пастбищем унылых дней.
А там хоть в пропасть говори:
Всеяко будет суть знатней.
И каждый будет так возвышен
Что прямо с парашютом хоть...
Лишь только разум расшелушен
И мерзко пахнет злая плоть.

Борцы за ясность знают точно
Как надобно привольно жить.
Здесь подтянуть, тут вставить прочно,
Продеть не рвущуюся нить.
Да затянуть, еще измерить,
Узнать где именно надрыв.
Они великие; им лицемерить
Не позволяет мозга взрыв.
Прям щас — войдут в Кремлевску хату
И порасставят там в углы
Хоть стул, хоть в окна сунут вату,
Натрут до блеска и полы.
Везде порядок! Так уютно.
И можно править начинать.
Взять томно глас сиюминутно:
И с высоты в народ стенать.
А может просто на балконе
Лезгинку-Барыню топтать.

Такое все... оно простое
Когда идешь со стороны
И смотришь вышку: расписное
Во взоре чувство седины.
Аж десять метров — над бассейном
Торчит и манит, мол, давай.
И вот зайдешь, вполне рассеян.
И подойдешь на край. Всплывай!
Но для начала надо прыгнуть.
А взгляд не хочет уж смотреть.
Там глубина, охота плюнуть.
Но вот — приходится терпеть.
Поскольку шли на видном месте.
И нам кричали со сторон:
— Давай, — мол, — не срамись по чести!
Но кто-то бросил: "он смешон".
Мы не услышали прогноза.
Мы просто смело в воздух шли.
И вот адреналина доза.
И вот на метры от земли.
И жалкое топтанье в пятках.
И суетный почти наклон.
Молящийся заблудит в четках.
И осужденный канет в стон.
И крановщик поднимет тонну.
И экскаваторщик ковшом...
В больнице врач за пуповину...
Учитель в школе за углом
Найдет курящих первоклашек,
И отругает их шутя...
Вот это все в мгновенье ока
Мелькнет нам где-то нехотя;
А мы стоим и ждем вопроса
От собственной души-стервозы:
Зачем же шел? Не для поноса.
И почему увяли розы
В соседнем парке в миг тот самый.
 
Мы на трибуну власти метим?
Мы удивим всех чудесами
Премудрой воли — стяг решеньям! —
Что вознесут Отчизну... встретим,
Свербя над влажными усами
В морозном воздухе сопеньем,
Мы лишь усталый взор водителя
Последней в ночь сию маршрутки.
И будем рады что семья,
Что есть достаток, и минутки
С дорогой вдаль уйдут и тихо
В полуночном салоне очень.
И вот мы снова где-то "имхо":
Кидаем речи ветром в осень.
Они, шурша по мостовым
Уйдут в столетия былые.
И мы, предчувствием хромым,
Окинем мир, и взором злые
Опять научим правду жить,
Опять мы знаем как историю
Всем пафосом души любить
И покивать людскому горю...
И осудить желанье пить.
Но мы не будем никогда
Там на трибуне — искорежены
Усталой думой все года
Которыми пути исхожены.
Мы просто меряем манеж,
Что для ребенка обережное.
Страну, громадина, не трожь;
Не режь ей сердце духом нежное.
Она восстанет из липучих
Нежданно погрузивших зыбей.
Поскольку воздвигает лучших;
Россия — мать лихих вождей.

И можно долго измываться
Над настоящей сутью дела...
Утыкать пальцами, стараться,
Чтоб совесть алчущих вострела:
Всех тех, которые на круче
Всевластием больны убого.
Нам так приятно сознавать,
Нам от того как можно лучше...
Что есть превратная тревога
За родину, за еже мать.
Но высота нам по крылу?
На высоте нас притошнит.
Однако, в каверзном пылу
Наш голос снова учудит.
Он произносит речи дня.
Он будто лиственный понос
В очередную осень. Пня
Спотык нам надобен. Вопрос
Зияет бездной в небесах:
А отчего так явен сноб
В стихе помойном сем и "платном"?
И тут ответит веры страх:
Увиденный народов гроб.
В сияньи копоти отвратном.

Та копоть от никчемных слов
Бездумных алчущих "провидцев".
А алчут они снулый кров
В объятьях правды очевидцев.
В безмерной замкнутой тоске
Что вспоминают дни "упадка".
Что "Путин"? Почесть на доске.
Седалище времен порядка.
Забрызгано слюной оно
Харкающих исторьи мраком.
Кричащих про "режим — говно"
Дрожащих губ глумливым чваком.
Выцеживая суть из тла
Они стараются как могут:
Все для Отчизны. Но кресала
Сердец, умов... почем же трут?
Ценой ли будущих свершений
Страны, что поднимает голос?
Над миром знамя рвется — гений.
Над миром сути зычной — колосс.
Из пропасти как выползать,
В которой очутились прежде?
Неужто можно танцевать
Крепясь в потуге и надежде?
Неужто век почти запруд
Уж в одночасье сдвинуть можно,
Расчистить, рассупонить... Труд!
Скоблящий вымя, осторожный.
И для чего тогда вмещать
Писклявый ор в мечты пространство?
Не для того ль чтоб помешать
Народу встать во постоянство
Надежных поприщ и молитв,
Что обретают славу свыше?
Дух закален посконой битв;
И нет желания так дольше...
Желанье есть внедрять следы
Во череду небесных ливней,
Что не из глаз людских в страду,
На коей праведны труды
Ложатся кречетой обильной
Со скал паря на праздник дну,
Что наверсталось течью гиблой:
Ни хлеба, ни охоты, ни величья.
Мы живы лишь знаменьем дня,
Которым праотцы всесильны:
Стирая с лиц печать безличья
Войдут в сердца печаль храня,
Насуплены, тревожно-дивны.
И спросят: для чего века
Руси престольной были святы?
Но только гул издалека;
То губы в трепете разъяты,
Пытаясь важное сказать,
О том, что между делом знают
Державой как в веках стоять.
Но... только слезы в очах тают.