Д'Артаньян дежурил в приемной, и это Атос посчитал удачей. Анна Австрийская была в кабинете у сына, а вот считать ли это удачей граф не знал: королева-мать не слишком жаловала тех, кто помнил ее бурную молодость. К тому же именно Атос напомнил ей о истории с подвесками. Но не попросишь же королеву оставить их с королем наедине!
Д'Артаньян вернулся и, приподняв тяжелую портьеру, сделал знак Атосу войти. Граф поднял на него вопрошающий взгляд, и в ответ гасконец скорчил такую выразительную физиономию, что Атос с невольной улыбкой покачал головой.
Анна Австрийская сидела в кресле у окна, Людовик стоял рядом и по напряженному лицу юноши можно было понять, что между матерью и сыном только что состоялся неприятный разговор. На поклон графа она едва ответила небрежным кивком, король же улыбнулся и быстро повернулся лицом к графу.
- Ваше величество желали меня видеть, и я незамедлительно явился по Вашему распоряжению, сир, - Атос по всем правилам этикета не встречался взглядом с королем.
- Это правда, сударь, я хотел побеседовать с вами, - король бросил взгляд на мать, но та сделала вид, что ничего не поняла. - Я хотел задать вам несколько важных для меня вопросов.
- Я — весь внимание сир, - поклонился граф. - На сколько это будет в моих силах, я готов отвечать вам.
- Речь пойдет об одном из предложений, которое было сделано вам, господин граф, зимой сорок девятого, если я не ошибаюсь.
- Сир, если Ваше величество изволит напомнить мне, о каком предложении идет речь... - Атос, при всем своем желании, не мог понять, что имеет в виду Людовик.
- Я напомню вам, граф. Вам предложили для вашего воспитанника полк кавалерии.
- Ах, вы об этом, сир, - покачал головой Атос. - Действительно, такое предлагали виконту де Бражелону.
- И вы отказались? Почему, граф? От таких предложений не отказываются, тем более, что ваш воспитанник показал себя храбрым воином.
- Мой воспитанник, сир, был еще слишком молод и неопытен, чтобы командовать полком.
- Где он в данный момент, граф?
- Под началом господина де Тюренна.
- А до этого?
- Был адъютантом Принца.
- Господин граф, - чуть улыбнулся юный король, - вы неплохо разбираетесь в политике. Но, при этом, как мне доложили, никак не желаете находиться при дворе.
- Сир, я в свое время состоял в мушкетерах полка господина де Тревиля и имел счастье оказать некоторые услуги короне.
- Вы были пожалованы графским титулом, господин де Ла Фер?
- Сир, - едва приметная надменность проскользнула в голосе графа, - мои предки со времен Крестовых походов имели честь служить королям, почитая за честь саму службу сюзерену. Это достаточная награда для моего рода.
- У вас есть еще дети, сударь? - Людовик, не взирая на свою юность, необычайно чутко улавливавший оттенки голоса, благоразумно посчитал, что лучше перевести разговор на другую тему.
- Нет, сир! Мой воспитанник... - едва заметная пауза, - мой воспитанник, это единственный родной мне человек.
И снова, едва заметно выделенное паузой слово «родной» было замечено и понято. На этот раз — королевой.
Анна сочла нужным вмешаться.
- Как зовут вашего воспитанника, граф?
- Виконт де Бражелон, мадам, - ответил Атос, поворачиваясь так, чтобы оказаться лицом к королеве, но не оказаться при этом спиной к королю. Анна оценила ловкость бывшего мушкетера.
- Нам это имя знакомо. Красивый и храбрый молодой человек. Он, если я помню правильно, привез вместе с покойным герцогом Шатильоном знамена, захваченные при Лансе?
- У Вашего величества прекрасная память.
- Титул виконта у вашего воспитанника потомственный?
- Нет, он достался мне от моего, достаточно дальнего родственника.
- И вы переписали его на вашего... воспитанника? - теперь королева выделила это слово тоном и паузой.
- Вместе с замком и прилегающими к поместью землями.
- А ваш домен, граф?
- Вот тут и вся сложность, - Атос уже понял, к чему клонит королева-мать, и у него появилось ощущение, что он оторвался от земли, повис в пространстве.
- У вас нет прямого наследника, граф, - Анна впилась взглядом в страшно побледневшего графа. - Вы - последний в роду?
- Видите ли, Ваше величество...
- Вам бы хотелось передать все своему воспитаннику, не так ли? Иметь возможность сделать все для него, как для своего сына?
- Да, - Атос поднял глаза на королеву и тут же опустил их. - Я отношусь к нему так, как относился бы к своему сыну.
- Его мать — из... - снова пауза.
- Клянусь Вашему величеству, что мать виконта одна из самых знатных дам королевства, - твердо произнес Атос.
- Я верю вам, - Людовик не упустил ни слова, ни вздоха из беседы. - Вам нужна моя подпись, граф? Надеюсь, нужные бумаги у вас при себе?
Атос дрогнувшей рукой протянул королю свиток.
- Оставьте мне все, сударь, я позабочусь, чтобы этот вопрос был решен положительно. Вас известят о результатах вашего дела, граф. Не уезжайте пока из Парижа, вы можете мне понадобиться. И не будьте так строги с вашим сыном,- Людовик улыбнулся, давая понять, что аудиенция закончена. Атос поклонился и отступил на пару шагов, собираясь покинуть кабинет, когда Анна сделала ему знак приблизиться.
- Господин де Ла Фер, чтобы не осталось в вашем деле никаких сомнений для нас, я бы хотела услышать имя. Так мне проще будет объяснить Его величеству некоторые затруднения, которые могут возникнуть в этом деле при рассмотрении его в Парламенте. Само собой, это имя останется нашей с вами тайной.
Атосу показалось, что в кабинете короля нечем дышать, хотя там было настежь раскрыто окно. Он подошел к Анне Австрийской, остановившись в паре шагов от нее, но она сделала ему знак вопреки правилам, приблизиться едва не вплотную.
- Ее имя, граф?
Атос облизнул мгновенно пересохшие губы: «Мари Мишон», - выдавил он из себя.
Сказать, что королева была поражена — не сказать ничего. Что-то похожее на злорадство промелькнуло на ее лице, потом на нем появилось вежливое удивление: «И где это угораздило вас найти друг друга, граф?». Вслух Анна Австрийская не произнесла ни звука. С истинно царским величием вдруг протянула руку графу, которую он поцеловал и кивнула ему в свою очередь, отпуская восвояси.
За дверью д'Артаньян, увидя лицо Атоса, поспешно увел его в свою комнатку и протянул стакан вина: «Пейте, дружище! Пока вы не придете в себя, я вас никуда не отпущу».
Понадобилось около недели, чтобы были получены все необходимые подписи. Атос возвращался в Бражелон, чувствуя себя триумфатором, и едва сдерживая бьющую через край радость.
О том, что произошло у короля, он не рассказал другу ничего, но лейтенанту не нужны были слова. Гасконец и так понял по лицу графа, что случилось что-то очень важное для Атоса. Отпаивая старого товарища его любимым шамбертеном, д'Артаньян гадал, какого черта понадобилось королю вызывать графа в Париж и тем более устраивать ему разнос (а с чего еще у друга могло быть такое лицо?). А главное — за что?! Если вспомнить, так Людовик, кажется, вообще ни разу в жизни не видел графа, хотя о его подвигах мог быть и наслышан.
- Атос, плохие новости? - все-таки д'Артаньян не смог удержать своего любопытства.
- Напротив, самые лучшие, друг мой, - Атос уже почти пришел в себя. - Не обижайтесь, я ничего пока вам не могу сказать — дело еще не завершено.
- У вас был такой вид, когда вы вышли, что я подумал: от счастья, как и с горя тоже умирают! И потащил вас сюда. Я знаю, вы почти не пьете, но этот стакан вина вам точно не помешал.
- Спасибо вам, д'Артаньян. Вы чуткий и верный друг.
- Вы на меня больше не злитесь, Атос? - помолчав промолвил гасконец.
- А вы? В конце концов, выбор принадлежал не нам, д'Артаньян.
- Как она? Довольна?
- Хотелось бы думать, что да, - Атос встал. - Попрощаемся, мой милый. Я еще с неделю буду в Париже. Вы найдете меня, если захотите, в той же самой гостинице на улице Генего.
- А меня — в «Козочке» у Мадлен.
Друзья распрощались, но в течение недели за делами у них так и не нашлось времени на встречу.
И теперь Атос гнал коня, мысленно проговаривая все, что хотел и мог сказать сыну. Но в сердце сидела боль: то, что он сделал для единственного сына, было абсолютно невозможно сделать для двоих. Рауль будет его наследником, но часть цены за это - смерть Габриэля. Слишком страшная цена...
Николь украдкой разглядывала Атоса. Сколько седины в его волосах! Виски совсем побелели... И хотя стан его по-прежнему прям и гибок, как у юноши, в глазах за густыми и длинными ресницами постоянно прячется боль. Или ей так кажется?
Ах, Рауль, Рауль! Глупый мальчик. Ты все еще надеешься на чудо, на то, что отец спасет тебя! Нет, мальчик ты только для нас, для близких. Для всех остальных ты давно уже воин, суровый и бескомпромиссный педант, который может быть удивительно нежным и ласковым с теми, кого любит. А малышка Луиза так и не поняла, кого потеряла в твоем лице.
Она не тщеславия ради пошла к Людовику: она отдалась ему во имя любви. Рауль, понял ли ты, почему она предпочла тебе короля? Ведь не жажда богатства и не слава королевской наложницы толкнули ее на двусмысленный путь.
Она не думала, что убивает тебя, как и ты, весть во власти своего горя, не видишь, что убиваешь отца! Любовь слишком часто эгоистична.
- Приказать подать завтрак, Огюст? Вы с Раулем ничего не видите вокруг: он грызет себя, а ты, глядя на него — изводишь себя. Хоть немного подумайте и о других - на вас больно смотреть.
- Больно смотреть? - Атос встрепенулся. - Вы правы, Николь. Я не думаю ни о ком, кроме Рауля. Это несправедливо. Дорогая, наверное будет лучше, если вы пока уедете к себе. Мы с Раулем не слишком радостное зрелище сейчас. Чуть позже, когда все немного успокоится, вы сможете...
- Я никуда не уеду, граф. И не пытайтесь от меня избавиться под каким-то надуманным предлогом. Я нужна вам обоим, и я буду здесь, - Николь решительно встала.
Книгу она помнила и по сей день, знала, чем все должно закончиться, но рассчитывала, что ее присутствие все изменит. Уступать неизбежности не желала. Стоило только все время быть рядом, не давать отчаянию захватить власть над их душами. Николь видела спасение в том, что она будет поблизости, будет оберегать своих любимых от разрушающего их отчаяния. Она, после стольких лет, как оказалось, не знала Атоса.
Как только граф понял, что драма Рауля коснулась не только его, но причиняет боль остальным домочадцам, он самым решительным образом взялся за виконта. Он не давал ему ни часа свободного времени, заставляя заниматься делами графства, вникать в любую мелочь. Он, если не ездил с ним сам, то самым жестким образом требовал отчета в проделанной работе. Рауль долго терпел, не решаясь бунтовать против отцовской деспотии, но в конце концов нервы у него сдали: он сорвался в какое-то подобие истерики. Это была первая за всю их жизнь ссора.
Началось все довольно безобидно: граф попросил сына съездить к арендатору: сам он собирался заняться с утра накопившимися за несколько дней письмами, которые требовали срочного ответа. Письма были отговоркой. На самом деле, Атос хотел отдохнуть: последнее время его все сильнее мучила боль в груди. Не желая иметь дело с врачами, он все приписывал усталости и волнениям.
Рауль, всю ночь просидевший в саду и ни на секунду не сомкнувший глаз, перед рассветом вернулся в дом и свалился в постель без сил. Естественно, он проспал, и арендатор, прождав его почти до полудня, вынужден был уехать ни с чем. Дело было не особенно важным, но Атос, который был всегда скрупулезно точен и в делах всегда уважал партнера, был неприятно поражен халатностью сына.
- Виконт, мне хотелось бы вам заметить, что господин Дюпре является нашим вассалом, и вы не имеете права пренебрегать обязанностями сеньера; тем более, что тут наши интересы затронуты не меньше, чем его.
- Господин граф,- Рауль раздраженно теребил кружево манжет,- этим делом вполне мог бы заняться и Гримо.
- Мог бы, но у Гримо достаточно сейчас дел и в замке. Кроме того, ни Гримо, ни я не вечны, виконт, а вы, если не хотите пустить по ветру то, что вы получите после моей смерти, должны знать, как управляется поместье, уже сейчас. Кроме Бражелона, вам следует заняться еще и Ла Фером.
- Я воин, господин граф! - буркнул себе под нос Рауль.
- А если ты воин,- граф встал с некоторым усилием,- то и должен принимать все, что с тобой происходит, как воин. Ты не хочешь и не можешь больше служить королю, но у тебя есть еще то, что ты должен выполнить по отношению к нашему роду: не дать ему угаснуть.
- Отец, неужели вы думаете, что я смогу жениться после всего, что произошло? Вы же этого не сделали!
- У меня были вы с Габриэлем.
- Два бастарда!
- Да, два бастарда! Но женитьба оставила бы их в этом качестве навсегда.
- Если бы был жив Габриэль, так бы и было! У вас при его жизни не было вариантов что-то сделать для нас.
- Рауль, вы упрекаете меня в том, что смерть брата открыла для вас права наследования? - вдруг тихо спросил Атос, медленно опускаясь в кресло.
- Боже меня упаси думать о вас такое, граф, но обстоятельства были против вас. Я не могу смириться с тем, что мне все досталось такой ценой.
- Когда я узнал о случившемся, - через силу заговорил граф, - я подумал прежде всего о том, что это Рок. Я уехал на могилу Габриэля и провел там весь день. И твой брат подсказал мне, как действовать дальше. Рауль, знай я, что ты — старший сын, я бы сделал то, что сделал для тебя, еще при жизни Габриэля. Но как я мог пойти на такое, если даже ваша мать не могла мне подсказать, кто из вас старше.
- Она не знала? - воскликнул пораженный виконт.
- Или забыла. Для нее это роли не играло: главное, что вы родились и были здоровыми и неотличимо похожими. К тому же она не рассчитывала, что в этой деревне окажусь и я. Вам была уготована совсем другая судьба.
- Граф, я знаю, что всем в жизни обязан вам! Даже тем, что еще жив. Но я не в состоянии забыть все, что произошло, забыть свое несчастье. Это лишает меня воли к жизни, это заставляет опускать руки в самый нужный момент.
- Рауль, ваше несчастье велико, но, к счастью (простите мне такое сравнение) оно достаточно известно. И известно, как бороться с тем бессилием, что охватывает вас. Только дела, только постоянное движение, только общение с людьми помогут вам. У меня были друзья, у вас есть дом, есть любящие вас люди. Вы нужны нам, Рауль.
- Отец, я все понимаю, но я не в силах сопротивляться тому, куда влечет меня Рок,- пробормотал Рауль.
- А если так, - тихо и твердо проговорил Атос, побледнев, как стена, - если так, милый сын: тогда уезжай из Бражелона. Уезжай туда, куда влечет тебя Рок. И пусть хранит тебя Бог.
- Я хочу уехать с герцогом де Бофором. Он набирает армию для экспедиции в Джиджелли.
- Вот как... Если для вас это выход, виконт, я не стану отговаривать вас: вы взрослый человек.
- Отец, вы сумеете простить меня? - Рауль схватил Атоса за руки, с тревогой заглядывая ему в глаза, но граф опустил ресницы, пряча от сына взгляд.
- За что? За то, что вы хотите бросить дом и … умереть? Нет, Рауль, этого простить я вам не обещаю. Я понимаю вашу боль, я ощущаю ее как свою, но я не хочу думать, что вы трусливо бежите от жизни.
- А вы, что вы сделали, граф, в свое время?
- У меня,- Атос вдруг замолчал на полуслове: у него от резкой боли потемнело в глазах,- у меня,- продолжал он с усилием, - у меня причины уехать были другие, я вам говорил; такой позор я должен был смыть своей кровью.
- Так вы не считаете, что мой позор нужно смыть таким же образом?- воскликнул с негодованием виконт.
- Не считаю: мадемуазель Лавальер опозорила в первую очередь себя. Рауль, - граф остановил сына, который хотел возразить еще что-то,- позовите Гримо. Мы с вами теряем время в напрасных препирательствах. Идите, идите за Гримо, сын мой и поскорее.
- Я скажу ему, Огюст. Он должен знать! - Николь вскочила, но Атос удержал ее руку в своей.
- Я запрещаю вам говорить что-либо виконту. Я не хочу такой ценой удерживать его от поступков, которые он считает нужным совершить. Не смейте ему ничего писать. То же самое касается и тебя, Гримо, - тихо, но решительно, добавил он, пристально глядя на своего верного слугу. - К тому времени, как Рауль вернется из Парижа, я буду в полном порядке. Я просто устал.
Николь с плохо скрытым волнением наклонилась над графом, отмечая про себя и неестественную бледность, и затрудненное дыхание.
"Ну, вот и допрыгались до первых печальных результатов, - подумала она про себя. - И это в условиях медицины семнадцатого века... "
Рауль, передав Гримо приказ отца, в кабинет не вернулся, а прошел прямо на конюшню и, не дожидаясь конюха, сам взнуздал и оседлал коня с завидной скоростью и ловкостью привыкшего к этому человека. Он несся по дороге к Парижу, надеясь перехватить Бофора еще до отплытия эскадры. Лихорадка нетерпения и нервное возбуждение виконта не дали ему задуматься о том, что могло происходить за его спиной в Бражелоне.
Гримо, зайдя в комнату, вначале ничего не понял: граф сидел в кресле, откинувшись на широкую мягкую спинку и, казалось, о чем то думал. Глаза у него были закрыты, и Гримо подумал, что Атос просто глубоко задумался о своем. Он постоял в дверях пару минут не шевелясь, потом негромко кашлянул, напоминая хозяину о своем присутствии. Молчание было ему ответом. Тогда он подошел поближе и коснулся рукой плеча графа: Атос не шевельнулся. Гримо вскрикнул от ужаса: ему показалось, что хозяин умер, но граф просто был в глубоком обмороке. Гримо обернулся, ища помощи, и увидел в дверях Николь: ее привел в коридор под дверь страх за отца и сына — она видела, как стремительно помчался в конюшню Рауль, и как вылетел он на коне, направляясь в сторону Парижа.
Пока Николь старалась привести в чувство графа, Гримо помчался за помощью и отослал в Блуа за доктором.
Николь вдруг почувствовала, что плохо видит. Ей показалось, что поле зрения у нее стремительно сужается, и ее затягивает в какую-то трубу, в конце которой в тумане горит яркая точка. Она сделала несколько неверных шагов к креслу и машинально схватилась за спинку кресла одной рукой, другой нащупав плечо графа. Ей показалось, что по телу ее прошел разряд тока, и одновременно она ощутила, как дернулась рука Атоса.
- Жив! Господи Боже мой! Да что это за чертовщина со мной и с ним происходит,- промелькнула у нее мысль и пропала. Она снова отлично видела, и видела, как шевельнулся, приходя в себя, Атос.- Сейчас, мой дорогой, сейчас!- у нее тряслись руки, но она заставила себя налить в бокал воды и поднесла его к губам графа. Он сделал глоток, закашлялся и сморщился от боли. Видно было, что он пытается открыть глаза, ресницы трепетали, но сознание не возвращалось. Наконец, он очнулся и, увидев рядом с собой Николь, странно улыбнулся.
Уже лежа в постели, Атос сжал ее пальцы и произнес фразу, смысл которой она поняла намного позже: «Ты не хочешь меня отпускать одного?»